Нервно поглядываю на часы в ожидании. На следующие пары нельзя опаздывать – меня попросту не пустят. Минут за пять до конца перемены я разочарованно вздыхаю и уже готовлюсь убегать, когда…
– Да, передадите подписанное заявление, как только сможете. Скана для оформления будет достаточно. Аня, – я слышу голос Марины Евгеньевны Романовой, нашего декана, которая обращается к секретарю, – дай образцы заполнения документов и все остальное. И передайте мои наилучшие пожелания вашему сыну. Пусть поправляется, мы его будем ждать.
Еще пять минут я стою у дверей, почти не дыша и наплевав на тот факт, что пара уже началась. Не могу сдвинуться с места. А когда из деканата выходит папа Артема, того самого неудачливого парашютиста с моего курса (да, я просматривала его страницу все это время, знаю, как выглядят его родители… и что вы мне за это сделаете?), я с трудом сдерживаю победный клич. Давлю улыбку, едва не сталкиваясь с мужчиной с волнистыми волосами, спадающими на плечи, и в черном тренче, – кажется, они там все творческие, эти Шишкины (по крайней мере точно рассчитывают, что мы должны поверить в их родство с Иван Иванычем и его «Утром в сосновом лесу»). Влетаю в приемную и, наплевав на обеденный перерыв, шагаю прямо в открытую дверь. К декану. И все было бы так просто, если бы я знала, что мне теперь сказать.
Марина Евгеньевна не сразу замечает меня, так увлечена чтением бумаг, кипами разложенных на ее столе. Она поправляет на носу очки в тонкой оправе, массирует лоб, двигает губами, что-то проговаривая про себя. Вблизи она, конечно, выглядит еще более устрашающей, чем казалась со стороны, но сейчас все мои инстинкты молчат – замерли в предвкушении.
– Вы… – она хмурится, когда поднимает на меня взгляд, будто почувствовав, что кто-то ворует у нее воздух, – что-то хотели?
– Я… да… нет…
– Так да или нет? – спрашивает строго, и у меня начинают дрожать коленки.
Я делаю глубокий вдох, задираю выше нос и отвечаю уже увереннее:
– Я Ларина. Лилия Ларина. – Благослови моих родителей, которые придумали мне имя с таким количеством букв «л», что можно сломать язык даже спустя восемнадцать лет.
– И это что-то должно мне говорить, Лилия… Ларина, да?
На короткое мгновение кажется, что она меня вспомнила, но нет. Молчит, смотрит прямо, ожидая ответа, и я начинаю сомневаться в идее заявиться сюда без продуманного плана. Но я уже здесь. И отступать поздно.
– Я полагаю, что освободилось одно из бюджетных мест на нашем курсе.
– Вы полагаете, – кивает она, явно не собираясь мне помогать и, возможно, самую малость удивляясь моей наглости.
– И так как я первая в очереди для перевода с платного отделения, то решила сэкономить вам время и сама пришла подписать документы… или что там еще от меня нужно. – Это я проговариваю уже скороговоркой. Моя смелость умирает в муках под таким острым взглядом из-под очков.
Романова переплетает пальцы и подпирает ими подбородок. Смотрит на меня как на диковинное животное. Или как будто я говорю на норвежском. Или словно у меня две головы. Мне не нравится затянувшееся молчание. Она могла меня сразу выгнать, если бы захотела, но почему-то молчит. И эта зловещая тишина, которую разбавляет лишь стук моего сердца, гулом отдающий в уши, пугает и, кажется, не предвещает ничего хорошего.
– Видите ли, Лилия… – М-м-м, начало так себе. – Все не так просто, как вам может показаться. Это место… о котором, как я полагаю, вы говорите, было занято сразу после инцидента с нашим студентом, поэтому…
БАМ! К сожалению (или к счастью), я не успеваю прочувствовать весь трагизм момента, когда рушатся мои надежды высотой с многоэтажку, потому что в кабинет врывается парень.
– Какого черта, а? – с порога заявляет он в довольно грубой форме. – Ты реально сделала это? Расцеловала Савельеву задницу после всего? Перевела его на бюджет, вместо того чтобы вышвырнуть на хрен из универа? Еще скажи, что ты извинилась перед ним!
Стоп, о чем он? Бюджет, Савельев… Это тот кудрявый мачо, который планшеты натягивает за десять минут до пары на грязном полу в коридоре и потом еще час ничего не делает на занятиях, так как нагло врет, что ватман не досох? Почему Савельева вдруг перевели на бюджет?
– Следи за своим языком! – не уступая в тональностях, отвечает парню Марина Евгеньевна и перегибается через стол, мигом сбросив маску безразличия.
В один момент кабинет наполняется криками, и никто, кажется, не видит, что у меня тут намечается личный конец света. Если я, конечно, все правильно понимаю. Очень надеюсь, что нет.
– Ты должен был держать себя в руках!
– И делать вид, что ничего не произошло, как это делаешь ты? Чтобы, не дай бог, ничего не навредило твоей безупречной репутации? Ты не имела права!
– Они угрожали судом!
О'кей, я молча постою в сторонке, пока они не прикончат друг друга.
– Нельзя распускать руки по любому поводу!
– Ты знаешь, из-за чего я…
– Знаю! – срывается голос декана, и она вдруг ненадолго – на очень короткий миг – становится такой человечной, что мне хочется подойти и обнять ее. Ровно до того момента, когда она вспоминает о моем существовании и понимает, что шанс на то, что я на время их разговора вдруг оглохла, примерно… нулевой. – Знаю, но ты меня вынудил сделать это.
Марина Евгеньевна одергивает строгий, как и ее голос, пиджак, заправляет пряди идеального темного каре за уши и снова садится на трон, где сразу кажется увереннее, будто и не было этого короткого взрыва.
– И если хочешь знать, благодаря своей выходке ты оставил эту милую девушку не у дел. – Ее тон снова сквозит холодным сарказмом.
– Что?
Впервые с момента, как парень вихрем ворвался в помещение, он замечает меня. Оборачивается, и мне, черт возьми, приходится поднять глаза к потолку, потому что он выше на две головы, и тут не мой рост виноват, просто он длинный, как жираф! Со спины я его и не узнала сразу. Наверное, потому что за все три месяца встреч в кафе, где в качестве клиента он всегда брал один и тот же кофе (поэтому я про себя и прозвала его Рафом), парень произнес от силы три-четыре слова безразличным тоном. А тут вдруг такой эмоциональный диапазон! Не то что у спичечной головки.
И вот теперь Данил Романов, сын декана, прожигает меня таким убийственным взглядом, будто я только что затопила его пентхаус, о котором все болтают. Будто сорвала ему поездку куда-нибудь на Мальдивы, или где там богатые мальчики отдыхают? Или покусилась на папочкины миллионы, заявив, что я его внебрачная дочь! Или разбила бесценный бэтмобиль. Да, в этот самый миг, когда Романов смотрит на меня совсем не добрым взглядом, я могу поверить даже самым ужасным слухам о нем: что полосовой шрам над бровью он получил чуть ли не в перестрелке (хотя кто-то утверждает, что это след от ножа: источники расходятся в мнениях), что его квартиру обыскивали, потому как он приторговывает наркотиками, или что он бьет тачки ради страховки. Откуда такие подробности, не могу представить, но в женских раздевалках о популярном мальчике Дане разговоры ведутся с упорной частотой. Шепотом, громко – по-разному, но о нем говорят всегда.
Наверное, я все еще не понимаю почему, он ведь не то чтобы даже красивый. У него прямой длинный нос, который кажется островатым, широкие брови и странный разрез глаз. Хотя… ладно, я догадываюсь, что именно цепляет его воздыхательниц. Вся эта легкая небритость вокруг рта и на подбородке, небрежная прическа, будто он только что оторвал голову от подушки и не потратил полчаса и пару тонн глины на укладку волос, проколотое ухо и холод в глазах, несомненно, работают на его образ. Признаться (если уж совсем начистоту), я сама привыкла видеть его молчаливую полуулыбку каждый четверг в одно и то же время в кафе и незаметно для себя как будто… стала ждать этих встреч. Словно они что-то значили. А зачем же еще Раф таскался в посредственную кофейню при университете, когда мог позволить себе любой кофе в городе?
Только я не позволяю себе увлекаться подобными мыслями – они сбивают с толку. Меня вообще не должны интересовать парни. То есть их нет в моих планах, пока я не состоюсь как личность и не добьюсь в карьере определенных высот. Лет этак до тридцати точно. Ну а что? Я влюблялась уже раз, хватило мне. А в нынешнем мире тридцать – очень даже приемлемый возраст, чтобы заводить семью и детей. Если я вообще захочу. В общем, я все успею. Сейчас меня больше волнует, где достать деньги для оплаты учебы и как обойтись без продажи почки на черном рынке. Ну, и еще, может быть, тот факт, что Данил Романов, репутация которого летит впереди него, пахнет сладкой жвачкой. Это противоестественно.
– Что? – произносит он раздраженно, и мне становится не до смеха, хотя я только что вспомнила, как ходил забавный слух о рекламе средства от герпеса, в которой Раф снялся.
– Что слышал.
Вздрагиваю от голоса декана, а отвернувшись, точно чувствую пылающее место у виска, куда продолжают смотреть.
– Ты лишил эту девушку законного бесплатного обучения в нашем прекрасном университете. Тебе не совестно?
Молчит, мрачно задумавшись. Еще бы ему было. Так, ладно, что там насчет моего обучения вообще?
– Плохо я тебя воспитала. – Марина Евгеньевна приподнимает очки, сдавливает переносицу и затем указывает на меня пальцем. – А значит, мне это и исправлять. Поможешь… Лилии? – Я киваю. – С конкурсом.
– Каким конкурсом? – вырывается у меня.
– Талантов.
Это тот, где мистеры и мисс? О котором без конца болтают перед физкультурой, как только заканчивают обсуждать Даню Романова? Да ни за что! Там участвуют ПА-РЫ. Популярные студенты. Талантливые. Я ни к одной из представленных категорий не отношусь. У меня вообще нет ни талантов, ни друзей, потому что на них нет времени.
– Я планирую найти спонсоров, которые сумеют обеспечить победителей достойным денежным призом, чтобы и вам, Лилия, хватило доучиться год, а там… – Она машет на меня рукой, как будто сдается. – Там мы с вами что-нибудь придумаем.