– Значит, правду Палыч говорил, – гнет свое отец. – Городская жизнь любого во блуд заведет.
– Таня сама от меня ушла, – чуть осмелев и крепко сжав протянутую руку помощи, объясняет сбивчиво Тим. – А с Лизой… да. Это Лиза, мам, кстати. Моя… ну, э-э-э… – Он почему-то смотрит на меня, будто спрашивая разрешения произнести это.
– Да, я его девушка, – сообщает Лиза, которой оно не нужно.
Кошусь на Лилю. Та, бедная, вообще запуталась в происходящем, сжимает крепко баллон с помидорами, чтобы не уронить, а я мотаю головой. Пусть и не пытается разобраться во всем сама. Потом. А сейчас Лиза целует Тима в щеку, отчего он краснеет так, что Лилина куртка позавидовала бы.
– Бабка бы тебя крапивой отхлестала за грешную жизнь, – недовольно бурчит его папа, а у меня в голове следующую строчку запевает Меладзе. – Так и будем стоять на пороге? Хоть подстригся бы, на девку похож.
– А мне нравится, – заявляет Лиза, и от меня не ускользает то, как улыбается мама Тима.
Мелкая, конечно, мочит, но зато друга можно оставить в надежных руках.
– Вы только до внучат распишитесь, чтобы не говорили у нас плохо о вас, – шепчет она тихо ребятам. – А Танька-то мне никогда не нравилась. Шальная девка была, такие слухи про нее в поселке ходят… мама не горюй! Носки себе оставлю, а то мерзну. Холоднее у нас сильно, хотя что тут ехать? А Лиза-то красавица, щечки такие. Не то что Танька – кожа да кости. Да, Саня?
А Саня уже изучает вид из окна да приговаривает себе что-то под нос. Лиза, пока никто не видит, указывает нам глазами на дверь. Считываю ее морзянку, что во всем сама разберется. Не лезу. Думаю, она знает, что делает. И надеюсь, у Тима прорежется голос, а то он и для меня Тимуром станет. Забираю у Лили баллон из рук, ставлю его в угол и подталкиваю ее к выходу, пока все заняты. Она все равно вежливо прощается, и это стоит нам пяти лишних минут времени.
– Ну, и что это было? – интересуется, когда мы спускаемся на лестничную площадку этажом ниже.
– Не спрашивай.
– Это родители Тимы? Тебя выгнали? Где ты будешь ночевать?
Я улыбаюсь, потому что, когда смотрю на нее в этих наушниках, мне кажется, что она меня не слышит, а они почти незаметно сдвинуты чуть вперед.
– Столько вопросов. Как будто ты переживаешь за меня.
– Опять ты…
Я перехватываю ее ладонь, которой хотела толкнуть меня в плечо. Контакт кожи с кожей дает о себе знать легким жаром, растекающимся по венам как раз от того места, где мы касаемся друг друга. Секунду медлю, прежде чем ответить на ее предыдущий вопрос.
– Найду где. – Сам размышляю, куда податься, и родителей отметаю сразу. – Гостиниц по городу полно.
Лиля кусает губу, на которую я откровенно пялюсь. Наверное, поэтому до меня долго доходит смысл ее слов.
– Можешь остаться у меня. Если, конечно, принцесса не боится трущоб и не собирается сбегать оттуда снова.
Хмурюсь. О чем она? Мне не нравится ни ее тон, ни намек. Придурки из чата ее убеждают в этом дерьме?
– В смысле?
– Ну, если ты не хочешь… – тут же сливается она, перепугавшись, что соглашусь.
– Эй. Я хочу.
Вижу, что жалеет. Паника в глазах. Уверен, предложила, чтобы посмеяться, не думая о последствиях, я же теперь не собираюсь отступать.
– У нас просто сегодня никого нет. Папа на смене, мама уехала к бабушке. Дома только сестры мои, но они не в счет. И ты же хотел в гостиницу…
– Это дорого.
– Ты сказал…
– Соврал; ночевал бы на вокзале, – вру я. – Денег нет.
– Врешь.
Без сомнений.
– А ты меня обыщи.
– Так на картах же все, разве нет? Двадцать первый век сейчас или что? Даже попрошайки на улицах просят перечислить на карту.
– А мы вложились с Тимом, счета на нуле. Я бедный, несчастный и без крыши над головой.
– А несчастный-то почему?
Я пожимаю плечами, оставляя эту тайну при себе. Лиля знает, что я вру. Мы оба это понимаем. Смотрим друг на друга – кто кого. А потом она шепчет: «Ну ладно, пойдем» – и спускается первой. Я для нее уже придерживаю дверь подъезда, и… мы и правда идем. На автобусную остановку. Вдвоем. А я молчу о том, что машина припаркована в десяти метрах. Пусть Лиля рулит. Это увлекательно. И нужно сказать Тиму стереть подчистую этот тупой чат.
Глава 19ОнаРомео все равно не жить
Я просыпаюсь на чем-то жестком. Подбородку больно, нос, по ощущениям, съехал набок. Первая мысль, что подушка каким-то волшебным образом затвердела. Вторая – что это из-за Веты, потому что в таких пакостях всегда виновата она. Третья лучше – что подушка теплая, будто в нее запаяна грелка, и вкусно пахнет. Это приятно. Может, я даже не буду ругаться на сестру, если снова усну. Хочу обнять подушку крепче, лечь на живот и уткнуться в нее носом, но… что-то не так, ощущения странные. Провожу по ней пальцами и понимаю, что чувствую обнаженную кожу. Немедленно раскрываю глаза и…
– Черт!
Перекатываюсь на другой бок с такой скоростью, что чуть было не сваливаюсь на пол, потому что диван чертовски узкий для нас двоих, но лежащий рядом со мной Данил с обнаженным торсом успевает схватить меня и притянуть обратно за талию. Рывком – и я снова врезаюсь в его твердую грудь, на которой, по всей видимости, спала.
– Доброе утро, – чуть хриплым со сна голосом произносит он, и я молю всех богов, чтобы не увидел мурашки на моих руках.
В голове сбой программы. Я судорожно соображаю, как мы тут оказались практически друг на друге, и… Ну да, вчера Романов, несомненно, очаровал моих сестер, которым я бросила его на растерзание: мне нужно было немного поработать над декоративками, чтобы не выбиться из графика подготовки к просмотрам на следующей неделе. В его пользу сильно сработало родство с Лизой, в которую девочки были практически влюблены. Позднее я намеренно долго разговаривала с самой Лизой, чтобы избежать неловкого молчания в компании Рафа, пока того окучивал Дукалис. Она, кстати, сказала, что Тим позвал ее на бал. Из-за родителей, но Лиза все равно рада, потому что очень хотела пойти. Я не сумела разделить ее восторга по поводу их фиктивных отношений (знала бы она, как это непросто, может, и не ввязалась бы), но все равно поздравила. А она пожелала мне жарких объятий с ее братом (и как в воду глядела же!).
Мои сестры, кстати, тоже были в ударе. И пока Вета виляла бедрами так, что могла ненароком впечатать в стену, и выгодно, по ее мнению, оттопыривала перед Романовым свой пышный зад, Рита, не отставая, рассказывала жуткие истории о том, что Дукалис вот так же настырно ластился только к нашему соседу с первого этажа, который сразу после этого скоропостижно скончался. Домогательства рыжего кота стали вроде как местной плохой приметой, хотя деду было девяносто семь и помер он от старости и двух пачек выкуренных за день папирос. Но всем же надо языками почесать. А Рита со своей худобой из-за отсутствия аппетита после капельниц и мрачным видом от недосыпа и бессонницы, которые мучают ее в последние дни, признаться, могла быть и правда пугающей. Романов не то чтобы напрягся, но какое-то время безуспешно пытался отогнать от себя Дукалиса. Кот все равно уснул у него в ногах на надувном матрасе. И проткнул его когтями. А пол был холодным.
– Доброе, – наконец шепчу я, восстановив цепочку вчерашних событий, и осмеливаюсь поднять на него взгляд.
Мы лежим так близко друг к другу, что наши носы почти соприкасаются, а губы опаляет жаром на каждом выдохе. Спрятаться негде, мы друг у друга на виду, я в капкане его глаз. Ему стоит только податься вперед, и… Он вроде бы опускает взгляд на мои губы, которые тут же в предвкушении раскрываются, когда…
– Нет, я, конечно, все понимаю, девочка ты большая, но пацану все равно не жить, – доносится голос из ниоткуда.
– Папа! – Я в один прыжок вскакиваю с дивана и вскидываю руки, будто он направил на меня пушку, а я сдаюсь. – Заметь, я одета!
Папа скептически выгибает брови.
– Только не начинай заливать мне, что это не то, что я думаю.
– Но это не то! Рафу… то есть Данилу, было негде ночевать. А у нас… у нас матрас сдулся! Дукалис его испортил! Мы дважды ночью надували и…
– Это так теперь называется?
– Пап! Данил мой… он партнер по конкурсу. – Папу такой статус полуголого парня в моей постели все равно не устраивает, он зол, я таким давно его не видела. Может, сильно устал после смены и я ни при чем? – Мы же не бросаем хороших людей в беде? Так ты всегда говорил?
– Но и не укладываем их к себе в кровать. У твоего… как ты там сказала? Партнера? Тьфу ты! Язык у него есть? Футболки, в которой можно спать, вот, вижу, у него точно нет.
– Вета облила его! – Возмущаюсь, стараясь не смотреть на Романова даже боковым зрением. – Специально, между прочим.
– Я все слышу, – сонно заявляет сестра, медленно моргая и еле передвигая ногами по пути в ванную комнату. – Ну, мы же должны были оценить, что под ней? Ты отказалась содействовать, пришлось импровизировать. Извини, Дань, футболка, кстати, высохла, на балконе висит.
– Спасибо, я не в обиде.
Данил подает голос, а меня снова бросает в дрожь. Ситуация для меня максимально странная, потому что я дома никогда и не говорила о парнях, в отличие от той же Розы, к которой вечно стояла очередь из поклонников, а теперь меня вдруг застают с полуголым представителем мужского пола на узком диване в довольно двусмысленном положении.
– Не в обиде он… – ворчит папа, потирая красные от усталости и бессонной ночи глаза. Ему бы лечь отдохнуть, а не представления тут устраивать. – Эх, Лилька!
– Беру всю вину на себя. – Не успеваю расстроиться разочарованному тону папы, потому что Данил встает рядом со мной. Даже чуть впереди, будто защитит, если что. – Я должен был незаметно уйти до вашего прихода, но проспал.
– Вот же гаденыш! – Папа озвучивает мои мысли, и я прячу ухмылку, когда обращается уже ко мне: – Ну веди своего… партнера на кухню, будем знакомиться. Уходить он собрался! – Это уже себе под нос, развернувшись к нам спиной. – Субботник у нас. Будешь отрабатывать койко-место.