Я вспоминаю, как Данил не мог надышаться мной, и снова краснею.
– Да так, ничего особенного. Как там родители Тима? Уехали?
– Переводишь тему, но да. Слава богу, все обошлось. Вроде бы.
Лиза нервно теребит лямки джинсового комбинезона, глядя куда-то сквозь меня, а я наклоняюсь к ней ближе, чтобы тихонько спросить:
– У вас что-то было?
– Нет! – слишком резко отвечает Лиза. Вижу панику в ее глазах; лишь проморгавшись, она выдыхает и уже спокойнее говорит: – Нет. Его родители, они такие… везде они, короче. Я не шучу! За мной следили, как за обезьянкой в зоопарке. Не могу сказать, что они плохие. Нет, конечно, хорошие, но… в общем, их было слишком много. До сих пор голова гудит от бесконечных рассказов, как и кто у них живет. И как мы должны жить. И как вся страна должна…
– А ночевали вы как? Я имею в виду, с Тимом.
На выходных мы толком не общались, так как обе были слишком заняты, поэтому, пока есть время (профессор оценивает работы наших однокурсников и допускает к просмотрам уже с комиссией), наверстываем как можем.
– Вместе спали или…
– Да ты что! Его мама за сердце начала хвататься после одного только намека, что мы при них ляжем в одной комнате. И неважно, что мы вроде как живем вместе. Говорю же, странные они. А потом еще раз десять просили, чтобы мы с ребеночком, – это она уже одними губами произносит, еще и оглядывается по сторонам, – до свадьбы подождали.
У Лизы от этого разговора шея красными пятнами идет. Она смущена и, опустив голову, прячется за копной густых волос.
– Зато папа Тима был доволен, что мы… – бормочет себе под нос. – Ну, что он с девушкой. Мужиком называл, по плечу хлопал постоянно. Тим сказал, такие комплименты в их семье – что-то вроде ста наших баллов по просмотрам, которые набрать практически невозможно.
– Вау! – смеюсь искренне. Никогда не перестану удивляться людям.
– Ага, Тим спал на диване с Даней. Бедный.
Тим, а не брат. Забавно. Она складывает брови домиком, выглядит такой жалостливой. Как будто Тима есть из-за чего жалеть.
– Нормальный у вас диван.
Точно удобнее, чем мой.
– Да, но у Тима на кровати специальный ортопедический матрас – все привычно, полезно для спины. Он же вечно за компьютером скрюченный сидит. Тяжко, наверное, ему было без него…
И ничего, что у Данила вообще своя комната, которую оккупировали гости.
– Уверена, он справился.
Да Тим ради Лизы и на раскаленных углях бы спал. Что ему этот диван?
– Я подушку ему принесла его любимую, когда все уснули, – продолжает уже будто на автопилоте. – И покрывалом укрыла. А то мне отдал, лег без него. Сам же вечно мерзнет. Глупый, – добавляет она, мотая головой и кусая губы, чтобы спрятать улыбку.
Их забота друг о друге умиляет больше новорожденных щенят и слюнявого Лёвы с его первым словом, но я молчу. Лиза, кажется, и сама стала понимать, что Тим нравится ей гораздо сильнее, чем она думала. Осталось убедить ее, что это взаимно. И желательно, чтобы этим занялся сам Тим, а не я.
В следующую минуту мы прекращаем разговоры, потому что к нам подходит профессор с нечитаемым выражением лица и одним жестом требует представить ему полный отчет с комментариями. Хорошо, что у меня готовы все восемь работ: сложены по порядку и оформлены в паспарту (и это я не о хранителе ключей из «Форта Боярд», как до сих пор считает мой папа, а о специальных рамках из бумаги, которые я вырезала для каждой картины и клеила ночью). Сноб по очереди молча смотрит мои работы и время от времени машет рукой, чтобы показывала следующую. Кивает, что-то мычит, но куда-то в себя, потому что звуки непонятные. На каком языке он вообще говорит? Иногда ухмыляется брезгливо, будто удивлен, как я посмела притащить в его класс нечто столь ужасное, еще и делает пометки в журнале, которые я не могу разобрать.
– Дисциплина все же не ваш конек, но на первый раз не буду снимать баллы за пропуск, потому что работу вы предоставили в срок, – звучит наконец снисходительно, но мне главное – итог. – Идите, вешайтесь.
Ура! И, конечно, он говорит не о том, чтобы готовить веревку с мылом, но мы с Лизой переглядываемся и едва сдерживаем смех. На самом деле нам всем нужно вывесить в коридоре готовые работы для просмотров, которые состоятся уже завтра. Там их будет оценивать настоящая комиссия, а не один вредный, противный сноб.
– Я Лизу подожду, – бормочу тихо, снова собирая в стопку разложенные работы. Притворяюсь невидимкой, чтобы профессор не начал рычать – очень уж он не любит, когда его не слушаются.
– У меня не отмечено и половины ваших работ, – заявляет он Романовой, сверившись с записями.
Сноб – один из тех, кому плевать, что Лиза – дочь декана. Разговаривает он со всеми с одинаковым пренебрежением.
– Но вот они, здесь, – не тушуется подруга.
Улыбается широко, профессор должен бы ослепнуть от ее белоснежной улыбки. Но вместо этого он демонстративно пересчитывает их и поправляет очки на носу.
– Шесть из восьми. Нет двух декоративных преобразований. Это минус двадцать баллов от итогового результата, Елизавета.
Она наигранно громко выдыхает и стирает невидимый пот со лба:
– Фух! Да хоть тридцать, главное, чтобы вообще допустили.
Сноб недовольно причитает, что выполнено все талантливо, но явно в спешке, на коленке, и это видно невооруженным глазом, только Лизе настроение такими мелочами уже не испортить. Я подбираю сумку, чтобы сложить туда часть работ, иначе не дотащу все, и отвлекаюсь, когда нахожу внутри клочок бумаги. Инородный, розовый – такой у меня не было и нет, а я слишком люблю порядок, чтобы таскать чей-то мусор с собой. Пока Лиза с преподавателем торгуются о сроках сдачи, я разворачиваю записку и застываю, не моргая.
– Будете допущены, если успеете к восьми утра и…
«Оставь Даню в покое, если не хочешь, чтобы в следующий раз твои работы, которые ты оставляешь в классе живописи, случайным образом испортились». Я перечитываю две длинные строчки несколько раз. Глаза уже печет, но я не могу оторваться от бумаги. Это что… угрозы?
– Да, конечно! Я почти закончила, – бойко и звонко отвечает Лиза и смотрит в мою сторону.
Но я осознаю это, лишь когда она толкает меня локтем в бок. Тут же подпрыгиваю на месте, суечусь и, натянуто улыбаясь, прячу записку в задний карман.
– Лиля подтвердит, что у меня почти все готово, да?
Быстро-быстро киваю в ответ, как будто голова живет отдельно от тела, хотя точно знаю, что Лиза врет. Она и не начинала. Но, уверена, справится, если другие справлялись: об этой ночи перед просмотрами, когда все опоздавшие доделывают работы прямо в университете и вывешивают их уже с рассветом, ходят легенды. Ну, и у нее на всякий случай есть я: если понадобится, то, без сомнения, помогу. Если, конечно, меня не прикончат раньше, а что? Мне уже начали угрожать порчей имущества! Что помешает похитить меня и скинуть в реку с привязанной к ноге гирей? Разве что тот факт, что река у нас в городе мелкая и сейчас промерзла до дна.
– Хорошо, но вешаться будете, когда все доделаете.
– Ага, – бросает Лиза, подталкивая меня с сумками на выход и поглядывая с подозрением.
Как раз в это время в кабинет, привычно опаздывая, заходит Рома Кузнецов и, едва не запутавшись в ногах, вываливает на стол целую кипу работ, которые точно делал не он (я знаю). Половина заляпана кофе, какие-то даже мятые, но ему, кажется, все равно. Он очень громко и наплевав на приличия здоровается со всеми и падает на стул, будто пахал сутками напролет и устал, как раб на галерах.
– И почему у вас здесь красная драпировка ткани, хотя мы рисовали синюю? – слышу голос профессора уже в дверях и тихо смеюсь.
Рома! Ну как так, а? Все потому, что он выкупил работы у второкурсников-дизайнеров. Да и то – я напомнила ему о сроках сдачи. Но Рома, видимо, не подумал проверить их. Тем более сомневаюсь, что его вообще волновал цвет драпировки.
– Потому что… да потому… а я дальтоник, – невозмутимо заявляет он профессору через пару секунд, и вся группа заливается смехом.
Это глупо, но ладно, даже я смеюсь. В коридоре мы сразу сворачиваем направо, потому что левая его часть уже целиком и полностью оккупирована студентами. Проходим мимо установленной под потолком деревянной балки: по сути, она является старым плинтусом, к которому годами степлером прикрепляют листы. Передвигаемся по паркету, как по минному полю, потому что многие и здесь успели разложить свои работы, каждая из которых – только представьте – шестьдесят на сорок сантиметров. А кто-то и вовсе подготовил растяжки из скотча, чтобы клеить паспарту, не сделанные дома, и мы чуть было не сносим по неосторожности сложную конструкцию. В общем, с горем пополам забиваемся в дальний угол, где нас всего-то могут зашибить дверями. В четыре руки раскладываем работы в два ряда и крепим их друг к другу. Все это занимает совсем немного времени.
– Мне сегодня в кафе, но если нужно будет помочь с декоративками… – говорю, когда мы с Лизой уже направляемся в противоположную сторону коридора, где стоит незанятая стремянка.
– Забей, я разберусь, – привычно отмахивается Лиза. – У тебя все в порядке?
– Да, конечно! – слишком быстро и радостно отвечаю ей. Сама чувствую фальшь, но, к счастью, она не допытывается.
– А девочки как?
Я только рада сменить тему:
– Ты о Вете с Ритой? Они парня, оказывается, не поделили.
– Ого, это как?
На лице у Лизы шок.
– Долгая история, ты лучше приходи к нам, пусть сами все расскажут. Они спрашивали о тебе. Даже Рита, а она вообще тяжело сходится с людьми.
Лиза держит склеенные работы на вытянутых руках и лучезарно улыбается, услышав, что ее ждут в доме Лариных, а мне даже легче становится на душе от ее света. Как будто в этом можно было сомневаться! Уверена, с таким талантом и улыбкой ее будут ждать везде. И как она вообще смеет думать, что не нравится Тиму, когда может обаять весь мир? Савельев не в счет, он идиот.