'те, чем сможете. Жалко псинку. Мы хотели забрать, так он убегает все равно. Сторожит пустой дом. А эти сволочи на продажу его выставили. Ну, бессердечные же люди!
– Поехали, сердечный мой! – подгоняет деда дама его сердца.
Я прощаюсь с ними, но не делаю и шага, потому что мне кажется, что в какой-то момент пес с печальной судьбой тонет в сугробе – прыгает и не выныривает оттуда. Но уже скоро замечаю его дальше от нас, впереди, и выдыхаю. Фух, живой.
Когда машина скрывается из виду, Даня провожает меня в дом, подсвечивая телефоном дорогу, хотя я и изъявляю желание ему помочь. Не спорю, потому что он, прорычав, кусает меня за щеку и подталкивает через порог. Настаивает, чтобы сидела и грелась, пока он решит вопрос с электричеством. Я сдаюсь и, включив фонарик, иду искать свечи – не в темноте же сидеть. Видела много разных в гардеробе, наверное, маме-декану нравятся всякие декоративные штучки.
Сильно не раздеваюсь, так как дом снова остыл, только шапку снимаю и обуваю тапки. Потом, чуть подвигавшись, все же решаю избавиться от куртки – она уж слишком теплая, я в ней в мороз хожу в универ – и надеваю на свитер дутую жилетку. Чуть взбиваю волосы, а потом, сдавшись, заправляю влажные от снега пряди за уши. В зеркало смотреться не хочу – представляю, как выгляжу. Нахожу в ящике с елочными игрушками нераспечатанную упаковку небольших свечей в баночках и оттаскиваю наверх в спальню; надеюсь, Марина Евгеньевна не обидится, если я использую их. Туда же переношу столик, которому бессмысленно оставаться внизу перед неработающим телевизором. Отыскав на кухне коробо́к спичек, зажигаю десяток свечей, и в комнате сразу становится уютнее и как будто даже теплее. А так как Даня все еще не спешит ко мне, решаю развесить найденную среди украшений гирлянду над окном – немного праздничной магии будет.
То, что он справился, я узнаю по характерному звуку: генератор на улице начинает шуметь, его слышно и через плотно закрытые окна. Я взволнованно вздыхаю, внутри все трепещет. Включаю гирлянду в розетку и едва не слепну от красоты мириада огоньков. Вау! Беру себя в руки, когда слышу хлопок входной двери, бегу и, перегнувшись через перила, выглядываю со второго этажа.
– Дань, тебе чем-то помочь?
Мне нравится произносить его имя. Теперь особенно сильно, когда знаю, что ему нравится слышать его от меня.
– Ничем, дай десять минут – умыться, смыть бензин с рук и приготовить праздничный ужин.
Я смеюсь, но соглашаюсь подождать:
– О'кей, но только десять минут.
И они, конечно же, тянутся невыносимо долго. Не потому, что Даня задерживается, он-то как раз все успевает вовремя – пунктуален до безобразия. Это нервы сводят меня с ума. Я десять раз меняю позу, чтобы не казалась наигранной, скидываю подушки на пол и пересаживаюсь с кровати туда-обратно. Гашу и заново зажигаю половину свечей, завязываю косичку из распушившихся волос и снова ее распускаю. С помощью фронтальной камеры стираю остатки туши под глазами, без сил падаю спиной на кровать, пружиню и… жду. Просто жду.
Даня заходит в комнату, выбрав лучший момент, – когда я зеваю, не прикрыв ладонью рот.
– Если устала, ляг, отдохни. Я разбужу перед Новым годом, – говорит, застыв в дверном проеме с двумя тарелками лапши и бутылкой шампанского под мышкой.
– Нет-нет, я случайно! Честно! Не хочу спать!
Тут же начинаю суетиться, съехав на пол, приземляюсь на колени, расставляю все, пока Даня идет на второй заход – за бокалами и закусками.
– Тут стало приятнее.
Он оглядывает спальню. Хорошо, что не предлагает включить свет – так не только романтичнее, но и спокойнее для меня. И к тому же не сильно видно, что я не накрашена.
– Я рада. А это что, креветки? – удивленно смотрю на тарелки с лапшой.
– Ага, паста с морепродуктами, – будто представляя блюдо уровня мишленовской кухни, заявляет торжественно он. – Вариант колхозный, но чем богаты, тем и рады. Вспомнил, что в морозилке оставались с прошлого раза. Который был в сентябре, но не суть. Они же замороженные не пропадают?
– Надеюсь, что нет, – улыбаюсь, наматывая лапшу на вилку, пока Даня разливает по бокалам шампанское. – М-м-м, а это даже можно есть.
– Да, я попробовал, перед тем как нести. Съедобно. Но если что, у нас полугодовой запас чипсов и сыра есть.
Он указывает на миску с этим добром.
– Мне нравится, – повторяю не первый раз за сегодняшний день и совсем не лукавлю.
– Тогда давай, – поднимает бокал и передает мне второй. – За тебя и твою стойкость, я…
Он точно собирается в очередной раз пошутить насчет всей ситуации. И я верю, что ему хотелось бы провести этот вечер иначе, как он задумывал, но… жизнь непредсказуема. А я не из тех, кому нужно «роскошество», как сказала бы Вета. Мне достаточно его одного, если он будет и дальше смотреть на меня так, как сейчас.
– Все правда хорошо, Дань, – перебиваю его, пока не испортил момент. – Я бы не хотела быть ни в каком другом месте.
Он хмурится на пару секунд, затем снова открывает рот, хочет что-то возразить. Борется с самим собой и… наконец выдыхает, расслабившись. На его губах появляется легкая улыбка, и, так и не отпив из бокала, он отставляет его, чтобы потянуться ко мне.
– Ты чудо, Лиля Ларина. Самое настоящее чудо, – поглаживая костяшками пальцев мою щеку, шепчет щемяще нежно, перед тем как поцеловать.
К девяти вечера в доме уже достаточно тепло, чтобы не обниматься, но мы оба настойчиво игнорируем этот факт – сидим и дальше, тесно прижавшись друг к другу. Когда становится жарко, я избавляюсь от жилетки, а Даня, скинув свитер, остается в черной футболке с длинным рукавом, приятной на ощупь. Мне нравится гладить его плечи и грудь кончиками пальцев, а ему, видимо, пересчитывать ромбы вязаного узора на моем рукаве. Мы наелись, и было очень даже вкусно. Пытались пить шампанское, но не осилили бутылку – перешли на колу. Еще включали разные новогодние шоу на телефоне, но ничего не зашло. Поэтому оставили музыку – какой-то праздничный сборник со старыми песнями Синатры, как с умным видом озвучил Даня, и прочих неизвестных мне людей, поющих прекрасными голосами. А теперь болтаем обо всем на свете, пока до меня медленно, но верно доходит, что мы с Даней и правда прошли в финал конкурса.
– Это значит… значит, что нам нужен какой-то номер. Для выступления. Я старалась не думать об этом, потому что не была уверена, что у нас получится дойти до конца, а сейчас… – Я сползаю с его колен и сажусь рядом на подушки. Поворачиваюсь к Дане, чтобы увидеть реакцию, пока меня саму с головой накрывает паника, но у него даже глаз не дергается! – И что мы будем делать? Мы же не умеем… ничего.
Да, мы это выяснили еще в самом начале. Певцы из нас никакие. Танцевальная карьера осталась в далеком прошлом. Мы правда ничем не удивим жюри, которое будет на финале конкурса. Почему Даня так спокоен?
– Мы опозоримся.
Я очень ярко представляю, как нас закидают тухлыми помидорами. Где они их столько возьмут в январе, не имею понятия.
– Ты говорила, что умеешь угадывать шрифты.
Даня улыбается беззаботно и невозмутимо, и я пихаю его в плечо, несмотря на то что у него все еще день рождения. Заслужил. Потому что это не шутки!
– Я серьезно вообще-то говорю!
– Да я тоже.
– Нам нужно что-то крутое, как в «Мисс Конгениальность», помнишь? – Он отрицательно мотает головой. – Там Сандра Баллок… и не исправляй меня, я не буду называть ее Буллок!
– И не собирался, – так серьезно заявляет Даня, что становится смешно, но я сдерживаю улыбку.
– Ладно, – продолжаю невозмутимо. – Она должна была играть на пустых бокалах. Ну, какую-то примитивную мелодию, а потом… бах! Кто-то налил в них воду или… не помню, в общем, но ей все испортили. А она же в полиции работала…
– Да-а?
Мне уже невыносимо смешно от его по-деловому важного тона.
– Ага, ее внедрили на конкурс красоты, чтобы она нашла преступника. И она выкрутилась! Показала приемы самообороны. Ну, как девушке защититься от маньяка или что-то вроде того. Главное – все были в восторге!
– Покажи приемы, – пожимает плечами он.
– Так я их не знаю! Я об этом тебе и говорю! Выступление через две недели и…
– Давай подумаем завтра, хорошо?
Даня перехватывает мои руки за запястья, разворачивает меня к себе, чтобы я сосредоточилась на нем. Была с ним в моменте. А я так много хочу ему сейчас сказать. И возмутиться, и пожаловаться, и, возможно, обнять. Поплакать, в конце концов, у него на плече, потому что мне страшно. Не представляю, что нас ждет. Но он приподнимает брови, ожидая моего ответа, и я… киваю ему, громко выдохнув. Ладно, обо всем подумаю завтра.
– Мы точно выиграем, – убеждает он меня и говорит так уверенно, что я почти верю. – Если ничего не придумаем, ты всегда можешь нарисовать меня перед всеми. Идет?
Он шутит – правый уголок губ ползет вверх. Но я после его слов вскакиваю на ноги, вспомнив о рисунке, который так и не подарила ему. Только меня тормозит телефон, который звонит. Два одновременно звонящих телефона. Мы переглядываемся с Даней: у него на экране фотка Тима, у меня – имя Лизы.
– Алло, – взяв трубки, почти в унисон отвечаем ребятам. Они, конечно же, не приедут, но из-за своих проблем забыли нам об этом сообщить.
– Лиль, это катастрофа! – Я с трудом разбираю сбивчивый шепот Лизы и выхожу в коридор, чтобы понять ее. – Я… я не знаю. Я все порчу.
– Тебя плохо слышно, можешь говорить громче?
– Нет! – приглушенно кричит на меня. – Я заперлась в ванной, чтобы Тима не слышал.
– Ладно, тогда успокойся и расскажи, что случилось.
Спокойно не получается: Лиза продолжает взволнованно и сбивчиво бормотать, будто себе под нос.
– Он из-за меня… из-за меня сломал… и ты бы видела его! Ему вправляли нос и наложили шину! Бедный, он натерпелся, и все из-за меня. А сейчас мы сидели дома, смотрели первого «Гарри Поттера»… и это его идея, между прочим! Оказалось, он никогда не видел его, а «Философский камень» же новогодний, сказочный и… Тим был такой милый! Он повернулся, чтобы что-то сказать, а я поняла, что он нравится мне больше Малфоя в первых двух фильмах, вместе взятых, и я… я его поцеловала…