— Ну, что я тебе говорил? Миссис О'Лири будет только рада оказать мне… — Он поднял взгляд. Тесса! — Сливки и сыр едва не выскользнули у не из рук, Гарри в последнее мгновение поймал их прижал к животу. — Это так неожиданно…
Вообще–то неожиданным было выражение е глаз. Он был рад меня видеть. Ничто не могло скрыть радости, светившейся в этих темно–синих глазах, пока он украдкой не посмотрел на дверь, которая чуть приотворилась, стоило мне отлипнуть от нее. Сквозь щель открывался отличный вид на лестницу.
— Очень рад тебе!
Это приветствие Гарри скорее проорал, наверное, предупреждал ту, другую гостью, чтобы она не забыла одеться. Зря старался. Птичка уже упорхнула. На меня вдруг снизошло спокойствие. Мне было грустно и в то же время смешно.
Я показала на пирог:
— Похоже, ты ждешь гостей. Гарри, прости меня за нахальное вторжение. Мне не следовало входить без твоего разрешения.
Взгляд его приобрел хорошо знакомую загадочность.
— Вопреки распространенному мнению, холостяки не сидят на диете из сандвичей с повидлом. Как видишь, я неплохо себя обслуживаю. Ты ведь останешься пообедать? Отметим нашу встречу бутылочкой доброго вина. Не могу поверить, что ты здесь, Тесс. Когда мы виделись в последний раз… боюсь, я поступил несколько необдуманно…
— Забудем. Я хочу, чтобы мы были друзьями, Гарри.
— Друзьями… — Он замолчал, отвел взгляд, затем вновь посмотрел на меня. — Да, наверное… Ты прекрасно выглядишь, Тесса, но… слушай, извини, я утром выхлебал целое море кофе, и если не наведаюсь в туалет…
Он выскочил в гостиную и, перепрыгивая через ступеньки, взбежал по лестнице. Спустя несколько секунд он уже несся вниз, но на полпути внезапно остановился и прищурился.
— Мне следовало догадаться. — Прислонясь к стене, Гарри сложил на груди загорелые руки. Удивительно, как в своих старых выцветших джинсах, порванных над коленом, он умудрялся выглядеть так, словно сошел с обложки журнала мод. Губы его скривились в ехидной улыбке. — И что ты с ней сделала? Похоронила в погребе?
— Не говори глупостей. — Я исподлобья смотрела на него. Он сердится? Неужели эта женщина ему небезразлична? А может, все дело во мне? Что, если его тошнит от формы моего носа или же опущенные уголки губ придают мне вовсе не тоскующий, как я думаю, а отталкивающий вид?.. — Какая чушь! — беззастенчиво соврала я. — Твоя подружка отнеслась ко мне чрезвычайно дружелюбно. Наверное, она вышла через переднюю дверь, когда ты вошел через заднюю.
— А своего очаровательного нахальства ты не растеряла. — Гарри перегнулся через перила и, прижав руки к груди, продекламировал с придыханием: — О, Тесса! Не потому ль явилась ты сюда, чтобы я опять просил твоей руки, ибо священник, твой отец, велит вступить тебе в союз с противным старцем Синей Бородой?
— Я ведь сказала, что хочу, чтобы мы были друзьями.
— Твое желание — закон! — Гарри ловко перескочил через перила и приземлился у моих ног. — Я передам твои извинения своей знакомой в нашу следующую встречу. А сейчас давай–ка поедим!
На кухне Гарри с удивительным проворством приготовил обед. На стол шлепнулись сыр, сливки, хлеб и пачка масла, в пирог безжалостно вонзился нож.
Тарелка нужна? — Передо мной приземлилась тарелка. — А вот и салфетка!
Оторвав кусок бумажного полотенца, Гарри попытался самолично заткнуть его мне за воротник, но я выдернула "салфетку" и скромно расстелила на коленях.
— Прости, — плотоядно произнес Гарри. — Это все моя низменная натура! Кушать подано, злобная искусительница.
Какое коварство с его стороны — вести себя столь обезоруживающе. Я не могла долго на него сердиться, хотя, возможно, это было вовсе не так уж и плохо. Ко мне снова вернулось хорошее настроение. Может, я все–таки превозмогла свою любовь к этому несносному человеку?..
— Кстати, о злобных людях и дурных делах… — Я вертела в руках вилку. — Мне хочется наконец–то заняться чем–то стоящим, и я решила вступить на путь преступлений. А здесь я для того, чтобы просить тебя, самого очаровательного мошенника на свете, стать моим сообщником в одном темном деле.
— Эзопов язык мне недоступен, — отозвался Гарри, возвращаясь к столу с чайником в руках.
— Ладно, так уж и быть, переведу. Я собираюсь подстроить преступление, в котором буду жертвой, а ты преступником.
— Ты, случаем, никаких колес не наглоталась? — Гарри заботливо склонился надо мной, осторожно приподнял веки и внимательно изучил зрачки. — Похоже, наркотики тут ни при чем. А раз так, единственное разумное объяснение — ты связалась с какими–то подозрительными личностями. Ты меня удивляешь, дорогая Тесса. Дочери священника не пристало заниматься темными делишками.
— В том–то все и дело. — Я облокотилась о стол, надеясь, что Гарри по достоинству оценит мой тоскливый взгляд. — На самом деле я вовсе не дочь священника. Я нечто безымянное, и даже точная дата моего рождения неизвестна.
Гарри откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Ладно, выкладывай, в чем суть твоей аферы. Уж не хочешь ли ты похитить половину женского населения Великобритании в возрасте от тридцати пяти до шестидесяти лет и держать их в заложницах до тех пор, пока кто–то из дамочек не сознается, что она и есть твоя мать? Брось, Тесса! У тебя прекрасные родители. Неужели ты намерена отказаться от них, когда найдешь настоящих? Кроме того, тебе не приходило в голову, что ты слегка жадновата? Вообще–то у людей обычно один отец и одна мать. Постой–ка, постой–ка… Уж не собираешься ли ты взломать отдел регистрации или здание суда, где хранятся документы об усыновлении, и вынести свою папку под моим плащом? Нет, вряд ли. Ты ведь сказала, что это я буду злодеем, а ты — жертвой. Верно?
— Верно. К тому же красть мои документы все равно без толку, поскольку мне и так известно, что официально до появления в доме священника я не существовала. Но ты на правильном пути, Гарри. Я действительно хочу выяснить свое происхождение. — Я подтолкнула к нему свою чашку, и он вновь наполнил ее. — Спасибо.
Я потихоньку прихлебывала чай, искренне надеясь, что мне удастся объяснить все так, что Гарри не придет в голову, будто я окончательно рехнулась и потеряла всякую связь с реальностью.
— На прошлой неделе я побывала в Стратфорде[4], на экскурсии.
— Не слишком оригинальное путешествие, но вполне безвредное.
— Я упомянула Стратфорд только для того, чтобы объяснить тебе, как очутилась в некоей деревушке под название Флаксби—Мид, где…
— А вот это уже несколько оригинальнее. Хотя без Барда[5] соломенным крышам и холмистым зеленым лугам не хватает основательности. Впрочем, там родился…
— Ты перестанешь меня прерывать или нет?! У нас была такая веселая компания — в жизни не видела столько радушных женщин средних лет в серых беретках и темно–синих куртках. Мы остановились, чтобы выпить кофе, в маленьком старинном кафе в стиле эпохи Тюдоров, расположенном прямо посреди Флаксби—Мид. Ничего особенного там не подавали, если не считать потрясающих челсийских булочек, но пока мы сидели за столами, застеленными скатертями в сине–белую клетку, произошло нечто непредвиденное. Водитель автобуса внезапно почувствовал себя плохо.
— Ничего себе развлеклись, — заметил Гарри.
— Не хочу показаться бессердечной, но, похоже, ничего страшного с ним не случилось, а мне его болезнь оказалась на руку. Как твердит Ферджи, "это предписано судьбой". Вот он здоров, сидит себе веселый и толстый в углу, попивает чаек и радостно треплется с какой–то седой старушкой из местных, а в следующее мгновение уже на карачках ползет в мужской туалет. Только до женского оказалось гораздо ближе. Водитель буквально проломил дверь, где его чуть не растоптали выбежавшие в панике дамы.
— К чему ты клонишь, милая Тесса? Старушенция подмешала ему в чай мышьяку? Ладно, прости, больше не буду перебивать.
— Спасибо тебе за доброту. Причина его недомогания мне неизвестна, может, съел на завтрак селедку с душком, но пассажирам пришлось ждать целый час, прежде чем прислали замену. Одна из экскурсанток, существо необъятных размеров с командирским голосом, предложила осмотреть…
— Постой–постой, позволь самому угадать. — Гарри закрыл глаза. — Развалины монастыря?
— В самую точку! Знаешь, какие достопримечательности есть в Уорикшире? Ты небось думаешь, что раз я дочь священника, то меня хлебом не корми, дай побродить меж готических руин? На самом деле, дорогой Гарри, руины меня всегда пугали. Причем гораздо сильнее, чем кладбища, где есть уверенность, что все останки надежно упрятаны под землю. Так вот, оказавшись среди живописных развалин, я — исключительно чтобы поддержать разговор — объявила одной из любительниц древностей, что, будь этим колоннам не пятьсот лет, а пять, городской совет постановил бы их снести. Разумеется, дамы в беретках едва не разорвали меня в клочья. По счастью, вовремя подоспел один из папиных коллег. На дорогу, которая вела мимо развалин, вырулил автомобиль с откидным верхом. Драндулет почихал, остановился, и из него выбрался джентльмен, представившийся преподобным Эгриноном Хамом.
— Странное имечко для священнослужителя.
— Да, и вид у него был не менее странный. Преподобный Хам нисколько не похож на священника. Ферджи утверждает, что представителей церкви всегда можно узнать по походке — они, мол, вечно витают в облаках и никогда не смотрят под ноги. Но мистер Хам передвигался совсем иначе. У него была какая–то скользящая, я бы даже сказала крадущаяся, походка. Помимо этой особенности он обладал еще и буйными кудрями апельсинового оттенка и таким длиннющим носом, что им можно пользоваться вместо отмычки, но в остальном мистер Хам был…
— Очаровательным? — с подозрительной готовностью подхватил Гарри.
— Скажем, компанейским. Стоило собраться вокруг него небольшой кучке дам, как он тут же пустился проповедовать. В смысле, без остановки разглагольствовать о монахах–гилбертизинцах.