Эльвира Защаблина, сидя рядом, все время возбужденно вертелась на месте, крепко сдавливала мой локоть обеими руками, точно страшилась за меня — вдруг «проголосую».
— «Членами отряда,— читал Боря спокойным и назидательным тоном,— могут быть студенты, успешно выполняющие учебную программу, добровольно изъявившие желание работать в составе Всесоюзного студенческого строительного отряда и признающие настоящий устав...» — Боря передохнул, по привычке чиркнув замочком «молнии» сверху вниз, распахнул курточку и тут же чиркнул снизу вверх — застегнул ее.
— Признаем,— сказала Эльвира.— Читай дальше...— Она всегда торопилась куда-то, а куда — и сама не ведала.
— «Умножать героические традиции Ленинского комсомола, мужественно преодолевать любые трудности, работать с полным напряжением сил, ставить интересы коллектива выше личных,— продолжал Боря.— Беспрекословно выполнить решения штабов и распоряжения руководителей отрядов, внутренний распорядок жизни отрядов, быть подтянутым, опрятным, чисто выбритым...»
Я взглянула на Аркадия Растворова, на его бородатую морду и улыбнулась: «Интересы коллектива... чисто выбритым...». Для него эти понятия подобны высшей математике для пещерных предков. Аркадий стоял рядом с Вадимом Каретиным, облокотясь на его плечо. Встретившись со мной взглядом, он подмигнул, но не так, как обычно, с издевкой, а озабоченно и незаметно дотронулся пальцами до всклокоченной бороды. Вадим, сидевший на краешке стола, тоже покосился на Аркадия и тоже усмехнулся.
Я почти ужаснулась, встретив после каникул Аркадия в институте: значит, все осталось по-прежнему? Прочитав в глазах моих изумленный вопрос, он сказал, немного рисуясь:
— Зря тратили красноречие твои работяги. Кстати, где они? Выдуло ветром энтузиазма подальше от этой земли! А я вот он, цел, невредим, здоров. И столица у моих ног... Между прочим, райком не утвердил решение комсомольского бюро о моем исключении. И в институте я остался.
— Тем хуже для института,— сказала я.
— Хуже или лучше — покажет будущее,— Аркадий, облокотившись о стол, чуть подался ко мне.— Елена, считаешь, скрылась от меня? Подумаешь, Сибирь! На Берег Слоновой Кости уедет, и там найду.
— Зачем она тебе нужна?
— Обидела она меня. Кровно. До сих пор не могу прийти в себя. Я ее берег, не смел прикоснуться. Жила как в броне — не притронься! А явился какой-то работяга, и броня вдребезги! Наслаждайся... Нет, не прощу!..
— А ей безразлично, простишь ты или пет,— сказала я.
И тут же блеснул отчаянный оскал зубов Аркадия.
— Посмотрим. А разговор наш запомни. Я слов на ветер не бросаю. Ты это знаешь...
Боря читал внятно:
— «Члены отряда, хорошо проявившие себя в труде и общественной работе, поощряются решением штаба отряда, представляются к награждению почетными грамотами комсомольских и советских органов, а особо отличившиеся — к правительственным наградам... Несоблюдение правил техники безопасности, употребление алкогольных напитков и игра в карты несовместимы со званием члена Всесоюзного студенческого строительного отряда и влекут за собой немедленное исключение из отряда...»
Эльвира Защаблина чуть подтолкнула меня в бок.
— Ни один пункт этого устава не ущемляет наших интересов, правда ведь? Так что нам беспокоиться нечего...
— Конечно.— Я пыталась догадаться, отчего ее так сильно влечет в эту поездку. Зашибить денег? К чести ее, она не была жадна до наживы. Подкрепить свои знания практикой? Но она, как мне известно, не выбрала себе профессию строителя пожизненно. Значит, нечто другое, личное.
— Прокатимся, Женька! Взглянем на мир: новая обстановка, новые люди... — Она вскинулась, словно перед ее мысленным взором явились толпой эти новые люди, женихи...
Собрание закончилось. К нам сквозь тесную толпу пробрался Аркадий Растворов. Сзади него шел Вадим.
— Что это ты так подозрительно посматривала на меня, Женя? — Аркадий сел напротив нас, носком ботинка оперся на стул.— Что тебя заинтересовало в моей личности?
— Сама личность... Если она имеется, конечно...
— Не дерзи.
Я взглянула на его лицо, обросшее клокастой бородой, молодое, энергичное, с беспощадным блеском в серых глазах.
— Почему ты не проголосовал ногами?
— Мне понравился устав,— сказал Растворов.— Я согласен с каждым его пунктом. И одобряю.
Вадим, рассмеявшись, хлопнул Аркадия по колену.
— В особенности тот, в котором провозглашается сухой закон.
— Да, и этот пункт одобряю,— повторил Аркадий настойчиво.
— Мы тоже согласились со всем. Безоговорочно.— Эльвира, взглянув на Аркадия, всхрапнула и застучала каблучками, как цирковая лошадь при звуке трубы,— Поедем к одном вагоне. Вы довольны?
Аркадий скосил на нее глаза.
— Мы будем плясать от счастья. Всю дорогу. Под стук колес.
Эльвира уловила в его ответе снисхождение, в ней проснулось женское самолюбие.
— Не задавайтесь, пожалуйста. Найдем и других попутчиков. Повежливее... Идем, Женя.
— Одну минутку.— Аркадий ждал, что я ему скажу.— Цель твоей поездки мне хорошо известна.
— Ну?
— Ты и учиться стал лучше только потому, чтобы обязательно попасть в отряд и с его помощью достигнуть своей цели. А цель у тебя далеко не высокая, скорее... — Я запнулась, подыскивая нужное слово.
— Продолжай. Смелей!..
— Подлая у тебя цель, вот что я тебе скажу... — Я позвала Берзера.— Боря, подойди к нам!.. — Он, как обычно, выглядел замотанным нагрузками, обязанностями, и по углубленному взгляду черных без блеска глаз можно было догадаться, что решал он какую-то важную задачу.— Не берите Растворова с собой.
Боря искренне удивился:
— Почему?
— Разве ты не знаешь, зачем он едет? Он разложит весь отряд. На корню.
— Не сгущай краски, Женя. Аркадий за последнее время показал себя только с хорошей стороны. Он растет. Это всем видно, и это нас радует. Он молодец, он вовремя осознал свои ошибки.
Аркадий, тая в бороде усмешку, как-то наивно и с торжеством взирал то на меня, то на Берзера, точно говорили не о нем, а о ком-то другом. Вадим Каретин громко засмеялся, откинув голову, и волосики на его вдавленных висках повлажнели от пота.
— Улавливаешь текст, Жень-Шень; Аркадий растет, и это всех радует. Кроме него самого, конечно.
— Замолчи,— сказал ему Растворов кратко, и Вадим замолк; выдернув из кармана платок, он стал протирать выпуклые свои глаза.
— Растет! — резко сказала я Берзеру.— Он надеется встретить Елену Белую и отомстить ей!
— Елену? Отомстить? При чем тут Елена? Не могу понять.— Он повернулся к Аркадию: — Это правда?
Растворов невинно пожал плечами.
— Ты веришь?..
— Она же замужем,— сказал Боря.— Какие могут быть претензии?
— Вот именно!..
— Увидишь какие! — крикнула я.— Спохватишься, что взял, да поздно будет!
Берзер отмахнулся от меня.
— Ты всегда бьешь в набат попусту. Всегда преувеличиваешь.— Он заторопился, вспомнив о каких-то своих заботах.
Аркадий глядел на меня пристально, но беззлобно, по привычке пощипывая и теребя бороду; сквозь усы мелькнули кончики белых зубов.
— Ты знаешь, Женька, что меня ничем не удивить,— сказал он мирно.— Но одно обстоятельство удивляет меня чрезвычайно: не могу на тебя сердиться. Говоришь ты мне всяческие гадости, оскорбления, и я прощаю. Ну почему тебе я прощаю?
— Потому, что я говорю правду.
— Правду-то как раз и не прощают, Женя!
— И я тебя не боюсь.
Аркадий, нахмурясь, накрутил на палец клок бороды.
— Зачем же меня бояться, я не зверь.
— Ты злодей.
Эльвира незаметно толкнула меня локтем, чтобы я замолчала. В глазах Аркадия бесились искры, и он прищурился, чтобы загасить их.
— Ты никому никогда не принес радости в жизни. Ты ее всегда только отнимал. И сейчас едешь с нами для того, чтобы отнять ее у Елены. Созданное — разрушить, построенное — сломать, чистое — запачкать — вот твоя цель в жизни, и гордость твоя в этом.
— А она не отняла у меня радости? — Аркадий сел на стул против меня и, схватив мои руки в свои, сильно сжимая их, заглянул мне в лицо, нетерпеливо, с жаждой, точно искал поддержки.— А она не разрушила все, все, чем я жил, на что надеялся, к чему стремился? Я любил ее так, что самому становилось страшно. А она как поступила? Предала. А с предателями, ты знаешь, как поступают, не маленькая... — Вскинулся резко, одним плечом вверх, шагнул к выходу, обернулся.— Покоя нет, Женька. Сосет душу червь, вот здесь, под ложечкой. Успокоиться хочу... чего бы мне это ни стоило... — И удалился.
Вадим, задержавшись, предостерег с осторожной заботливостью:
— Не стой ты между ними, не путайся под ногами. В конце концов у кого хочешь лопнет терпение, даже у ангела...
Ненависть к нему возникла мгновенно, как вспышка.
— Это ты болтаешься под ногами, как собачонка. Тебя пихают, а ты руку лижешь!..
Вадим поморщился и, не проронив ни слова, ушел, чуть сгорбившийся, жалкий. А я почувствовала, что душа моя, все ее дальние уголки были выметены дочиста, не осталось в ней ни единого Вадимова следа. Я с облегчением вздохнула и повернулась к Эльвире. Страх округлил ее глаза.
— Как ты разговариваешь о ними! — Она с опаской озиралась на дверь.— Не боишься?
~ Чего мне бояться?
— Мало ли чего... Сунут под бок шилом — и не пикнешь. Или затащат на чердак...
— Эх ты, трусиха!.. А как же ты знакомишься на улице — совсем чужие люди?..
Эльвира покраснела, опустив взгляд, пальцы терзали платочек.
— Там другое дело... Там не до ссор... Задача другая... Ты всегда в краску меня вводишь!.. — Она от смущения уткнулась лбом в мое плечо.
Чуть позже, идя рядом со мной к метро, Эльвира сказала твердо, после продолжительного раздумья:
— Решилась я, Женя, бесповоротно.
— На что решилась?
— На пластическую операцию.
— Ты шутишь?
— Нет, серьезно. Любуйся на мою благородную горбинку в последний раз, скоро ее не будет. И нос мой примет классические формы, окончательно и навеки.