Во время боев на территории Эстонской ССР погибли тысячи граждан республики. Особенно большие потери понесли эстонские коммунисты.
Всего я этого тогда не знала и не могла знать. Я просто любила беззаветно свою страну, ненавидела фашистов, старалась хорошо и честно работать.
Переговорив по телефону, женщина снова посмотрела на меня.
— Можете идти, — сказала она.
Но я продолжала стоять у стола.
— Вам что-нибудь непонятно? — женщина старалась говорить спокойно, но ей это плохо удавалось. Тут снова зазвонил телефон. Она о чем-то громко и сердито стала говорить в трубку. Потом резко положила ее на рычаг, увидела, что я все еще стою, и уже мягче спросила:
— Вы что-то хотели сказать?
— Где это Курессаре находится? — я с трудом смогла повторить незнакомое название.
— Вы эстонка? — женщина вдруг с любопытством посмотрела на меня.
— Да. Но я родилась в России.
Только тут женщина, видно, угадала мое настроение. Она встала из-за стола, подвела меня к большой карте, висевшей на стене.
— Вот это Эстония. Это Таллин. Мы с вами на севере республики. А вы будете работать вот здесь, — она обвела пальцем большой остров, который расположился между Рижским заливом и Балтийским морем. — До Виртсу доедете на поезде, а оттуда — на катере. — Женщина протянула мне руку и широко улыбнулась: — Все будет хорошо. Желаю удачи!
Но вот тут-то удача и отвернулась от меня.
Правда, до самого острова я добралась довольно быстро и, главное, весело. Кругом было много военных, пехотинцев, моряков. Они шутили, смеялись, пели песни. В этой веселой суете я забыла об одиночестве, о своей неустроенности. Уже не жалела, что согласилась поехать в Эстонию, на этот остров Сааремаа. Зеленые волны веером расходились от небольшого пароходика, небо очистилось от облаков, апрельское солнышко приятно пригревало, все виделось в розовом свете. «Выйду замуж за эстонца, останусь здесь жить», — думала я, приглядываясь к смеющимся парням.
Но как только я вступила на остров, начались одни неприятности. До Курессаре от пристани сорок километров. Машин пет. Решила идти пешком, ждать попутную не было смысла. Уже по дороге меня догнал военный. Пошел рядом, взял у меня чемодан. Я даже для приличия не сопротивлялась. Очень устала. Разговор не клеился. Шли молча, я только старалась не отставать от старшины. Искоса поглядывала на него. Хотела понять, ради чего он несет мой чемодан. Ведь мог же пройти мимо, кто я ему? А вот не прошел. Теплое чувство благодарности к этому незнакомому человеку захлестнуло меня. Как хорошо встретить доброго, отзывчивого человека. И самой хочется быть лучше.
В городе меня ждали новые неприятности. Мастерские разрушены, тракторы почти все сломаны. Жить тоже негде: дом, принадлежавший МТС, сгорел во время обстрела.
Но главное даже не это — для меня не было никакой работы. На острове еще много безработных мужчин, в первую очередь работу давали им. А мне директор все время говорил: подожди да подожди.
Но я не могла долго ждать. Денег у меня лишних не было, а есть хотелось. Надо было и за квартиру платить: я сняла маленькую комнатку на окраине города. Поэтому, когда мне предложили работать дежурной на аэродроме, я согласилась.
Аэродром был маленький. Всего-то — травяное поле, куда садился прилетавший из Таллина У-2. В мои обязанности входило выкладывать знак при посадке самолета, ждать его с флажками в руках и провожать при взлете. Работа не трудная, но малоинтересная.
Весна вошла в свои права, на деревьях распустились листочки, трава дружно взошла на моем поле — так называла я поле аэродрома. Она покрывала землю пушистым светло-зеленым ковром, на ней было приятно лежать, смотреть в небо и следить, как по прихоти ветра меняют форму облака и как птицы выполняют сложные фигуры пилотажа.
Иногда я настолько забывалась, что только когда уже почти над самым ухом дребезжал мотор и шелестела трава под колесами самолета, вскакивала и начинала махать флажком. Летчики не ругались, посмеивались надо мной и дразнили лентяйкой.
— Ты так и мужа проспишь, — шутили они.
Однажды они предложили покатать меня на самолете. Мы сделали несколько кругов над городом. Я даже представить не могла, какое это счастье — летать, как все преображается, когда смотришь сверху на землю. Весь город так хорошо виден, будто на ладони. Улицы, люди, машины, деревья, дома… Только уменьшены в размерах.
Сделав несколько кругов, мы снова очутились на поле.
Я никак не могла прийти в себя от пережитого, а летчики смеялись:
— Хочешь, научим летать? Только смотри не засни за рулем.
Но осенью на аэродроме стало тоскливо и неуютно. Самолеты прилетали только при хорошей погоде, а она выпадала все реже. Я стала работником связи: «Все интереснее возить почту, чем торчать одной под дождем па аэродроме».
Нас всех, начинающих, собрали на семинар в Таллин. Жили мы в общежитии. Город уже не казался таким чужим, как несколько месяцев назад. И по-эстонски я уже не стеснялась говорить. В свободное время бродила одна по узким улицам, представляла, как жили здесь люди много веков назад: одно поколение людей сменяет другое, а дома, улицы остаются. Если бы вдруг заговорили камни, стены, сколько всяких интересных историй раскрыли бы! Стояла на железной плите старинной церкви. По преданию, каждый, кто постоит на ней, будет счастлив в любви.
Очень любила бродить по аллеям Кадриорга. Огромный, старинный парк, раскинувшийся вдоль побережья, тянул меня к себе, как магнит. Именно там я поняла, что если бы мне пришлось выбирать между городом и деревней — не задумываясь выбрала бы сельскую жизнь. Мне неуютно было в больших домах. Казалось неестественным выходить на улицу и чувствовать под ногами вместо земли асфальт, вместо пения птиц слушать гудки автомобилей. Я как была деревенской девчонкой, так и осталась ею, несмотря на все перемены, происшедшие в моей жизни.
Однажды в комнату общежития, где я жила, вошла дежурная и спросила:
— Кто из вас Отсман будет?
Она передала мне письмо.
Я сразу же взглянула на обратный адрес: «Курессаре». Вскрыла конверт. Сначала читала без всякого интереса, а потом глазам своим не поверила. Ребята писали, чтобы я срочно возвращалась домой — ко мне приехали родители.
До конца так и не смогла этому поверить. Даже когда подходила к дому и сердце готово было выпрыгнуть из груди от волнения, боялась, что товарищи просто подшутили надо мной. Хотелось бежать, а я специально замедляла шаг, чтобы не спугнуть своего неожиданного счастья. Так хотелось, наконец, увидеть родных, истосковалась, изболелась душа за них в разлуке.
Уже около самого дома встретила Юлечку. За те два года, что я ее не видела, она сильно вытянулась и еще больше похудела. Окликнула ее тихо, почти шепотом, но она услышала. Остановилась на мгновение и пулей кинулась ко мне. Обхватила ручонками крепко-крепко, так что я шагу не могла ступить. Вместе, обнявшись, мы и вошли в дом.
Непривычно мне было видеть в своей маленькой одинокой комнатке хлопочущую у плиты маму. Она почти не изменилась, только более замкнутым стало ее лицо. Притянула мою голову к себе, поцеловала.
Папу и Вельтана я увидела только вечером. Пока меня не было, они устроились работать на фабрику. Вельтан стал совсем большим. Уже басил. Неловко, застенчиво ткнулся сухими губами мне в щеку. Папа же, мой милый папа, прижал меня к себе и, как в детстве, нежно погладил по голове. От этой его знакомой ласки слезы выступили у меня на глазах.
Говорят, пришла беда, отворяй ворота. Но и радость в одиночку не ходит. Только пережила встречу с родными, как получила известие от сестер. Сначала пришла телеграмма. Передали ее мне прямо на совещании, принесла в зал знакомая телеграфистка. «Где папа, мама. Пиши. Ждем. Магда, Минда, Нелля», — прочитала я. Не сразу разобралась, откуда телеграмма. Главное, они живы. Живы и разыскали нас.
Только весной следующего года смогла я увидеться с сестрами. Еле дождалась отпуска и сразу же собралась в дорогу. Взяла с собой и Юлечку.
Минда жила на хуторе в Вильяндиском уезде в центре Эстонии. Из писем, длинных, подробных, нам было уже известно, что она вышла замуж за хозяина хутора Августа Пыдера, но как она оказалась в Эстонии, где нашла своего Августа, мы пока еще не знали.
Выросшая в русской деревне, где дома кучно жмутся один к другому, я долго не могла привыкнуть к разбросанным по лесам на расстоянии друг от друга хуторам. Мы с Юлечкой от Вильянди шли пешком. Сначала по дороге, потом свернули в лес. Прохожие попадались редко, и чтоб не сбиться с дороги, приходилось заходить на хутора. При нашем приближении громко лаяли собаки, на их лай выходили хозяева. Они без выражения, угрюмо выслушивали меня и равнодушно указывали рукой направление.
Наконец мы подошли к хутору, где жила Минда. По полю медленно, заученно вышагивала лошадь, таща за собой борону. А сбоку шла женщина. С того места, где мы остановились, было трудно разглядеть ее. Мы ждали, пока лошадь развернется и пойдет нам навстречу. В косыночке, в большой темной куртке, сапогах — я не узнала своей Минды. Привыкла видеть свою сестру всегда красивой, нарядной, с веселыми искорками в глазах. Минда была у нас в семье самой красивой. Высокая, стройная, она нравилась многим парням.
Сестра узнала меня первая. Кинулась к нам через поле. Обнимала, целовала по очереди то меня, то Юлечку. Смеялась и плакала одновременно. И все приговаривала:
— Какие же вы большие стали, худющие.
Пока мы шли к дому, я все время смотрела на Минду, пыталась отыскать в ней прежние черты. Но она очень изменилась, даже голос.
Все показалось мне непривычным — и двор, и дом, большой, вытянутый в длину, под соломенной крышей, разделенный на две половины — жилую и гумно с сушилкой. Напротив дома — большой коровник, в глубине за садом амбар на каменном фундаменте с большими коваными дверями на запорах. Я невольно отметила, что хозяйственные постройки сделаны более капитально и добротно, чем само жилье.