— Всего!
Вертолет ушел, и мы опять остались с Игорем одни. Теперь нам без Кости нет пути назад — ни на корабль, ни в родную бухту Провидения.
Нет ничего хуже неопределенности. Мы пошли на радиостанцию к пилотам. Там все как-то ближе к событиям.
Итак, до маяка лету около часа, оттуда до геологов тоже около часа, возврат к маяку около часа и возврат на базу. Итого четыре-пять часов. Возможно, вертолет прилетит ночью. Ночью даже лучше — солнце светит ярче, и всегда почему-то летом ночью тишина, нет ветра и яркое солнце. Чукотский июнь. Хорошая погода.
Все это время, как только вертолет скрылся за сопками, превратилось во время ожидания его возвращения. Покинув радиостанцию диспетчерской, мы пошли коротать часы к моему приятелю — районному газетчику Юре, старому полярному волку, работавшему здесь давно.
За долгим чаем и свежей обильной дичью мы говорили. Так всегда бывает, когда долго не видятся. Пили чай, вспоминали друзей-приятелей, ругали нынешнюю молодежь, хвалили прежнюю («вот раньше!»), припоминали веселые приключения и яркие события, грустные случаи и байки. Много за эти годы исколесили, исходили-изъездили, скоро не останется на Чукотке незнакомого, места.
— Можно бы на собаках к Дженретлену, да снега почти нет, — мрачно сказал Юра.
Была у него одна черта странная, к которой, впрочем, все уже давно привыкли. Зимой в любую погоду, даже если есть возможность уйти в тундру на вездеходе или слетать на вертолете, он всегда пробует сначала выяснить — а нельзя ли этот маршрут сделать на собаках. Очевидно, тверда в нем журналистская закваска — медленнее едешь, больше видишь.
— Два дня пути, — возразил я.
— Можно спрямить. Если выйти на Угол Иноземцевой, а оттуда повернуть в глубь полуострова.
— У нас там маяк, мы уже там были, — сказал Игорь.
— Удобное место. А почему оно так названо?
— Очень давно это было, — сказал Юра. — Еще до коллективизации. В общем, она была учительницей. Навела тут шороху! — засмеялся Юра.
Мы слушали его и одновременно прислушивались чутко ко всем шумам на улице — не летит ли наш вертолет.
— Она и учительницей была, и лекарем — лечила, собак своих имела. Сам понимаешь, шаманы ее не шибко-то привечали. Муж у нее был геологом. Погиб тут где-то. Она не уехала, осталась. Язык чукотский знала, ездила по тундре. А Угол вовсе не потому, что полуостров там маленький в виде треугольника. Она любила называть этот край «медвежьим углом». Вот приехала, мол, в «медвежий угол», пора с этим, мол, кончать, пока грамотность не станет всеобщей. Однажды с этим «медвежьим углом» выступила на какой-то конференции. Ее поправили. Нельзя, говорят, так. Нет у нас «медвежьих углов». Так мне рассказывали.
Солнце светило тихо и нежно. Было за полночь. Юра принес спальные мешки, раскладушку. Игорю предложили тахту. Комната была холостяцкой, семья его уехала на лето в отпуск, на материк.
— Вот так и назвали — Угол Иноземцевой. То ли геологи, то ли геодезисты. Слава-то о ней далеко шла. Там яранги стояли и несколько маленьких домиков — «шхун», как их называли. Туда, обычно подкочевывают ненадолго оленеводы. Но сейчас построек нет. За ненадобностью — и самого поселения тоже.
— Мы видели пастухов, — сказал Игорь. — Они уже подкочевали.
— Там есть старики, которые ее знали. Поинтересуйтесь при случае.
— Спать-то уже ни к чему, — сказал Игорь. — Скоро утро.
— Смотрите сами. Располагайтесь. Я-то пойду лягу, а то у меня завтра летучка и, вообще, суматошный день.
Мы с Игорем вышли прогуляться. Да и на радиостанцию в порт заглянуть надо — нет ли новостей.
Мы шли не торопясь, наслаждаясь солнцем, тишиной и теплом предутреннего покоя.
Из подъезда ближайшего дома выскочил человек без пиджака, в майке, с ведром. Он выносил на улицу мусор.
— Стой! — схватил меня Игорь за руку.
Я узнал Глеба.
— Идем ко мне, — замахал он.
Мы побежали.
— Только что чай поставил, проходите.
Глеб тоже жил один, жена уехала на курорт.
— Когда прилетел?
— Полчаса…
— А мы не слышали…
— Я оттуда шел, с залива.
— Что-нибудь случилось? — спросил Игорь.
— Ничего, — ответил Глеб.
— А маяк?
— Работает.
— А Костя?
— Должно быть, на корабле уже.
— Как на корабле?
— Я немного план изменил. — Глеб принес варенье, разлил чай по диковинным японским чашкам. Притащил блюдца и салфетки. — Сел я на Дженретлене, но высадил не Костю, а всех. Сказал геологам — пока не поможете парню, не сделаете все, что надо, в партию не полетим. Так они взялись за дело — ого!
— Дда-а… — протянул Игорь.
— Справились быстро. Я сам проверил радионаведение. Работает отлично. Ну вот. Потом всех погрузил, и вашего радиста тоже, и полетели в поле. Там разгрузка была быстрая. Оттуда прямиком сюда. Сэкономил много времени — одним взлетом и одной посадкой меньше, да и крюк не пришлось делать, чтобы возвращаться.
— Ну, спасибо! — засветился Игорь.
Глеб, маленький, толстый, в подтяжках, не выглядел столь элегантно и деловито, как на работе. Это был просто усталый человек.
— Я боялся, — сказал он.
— Чего? — не понял я.
— Тех перспектив, что вы обрисовали. А вдруг я не смог бы залететь за вашим радистом на обратном пути? А? Вдруг случись потом что — и на моей душе грех, а? Больно вы так просто все решаете — оставить человека, пусть сам топает шестьдесят километров…
— Работа, Глеб… — перебил Игорь.
— Знаю. И все равно… Очень все у вас лихо… Благодарность получите?
— Получим, — твердо пообещал Игорь.
Глеб угощал нас всякими домашними сладостями. Очевидно, жена уехала совсем недавно. Мы допили чай и пошли на берег.
— День большого везения, — сказал Игорь.
— Не сглазить бы. Надо делиться удачей, надо что-то делать.
— Большая удача как тяжкий грех — бремя ее тоже невыносимо.
— У меня идея, — сказал я.
— Приветствую идеи младшего техперсонала!
— Да ну тебя, Игорь! Серьезно! Идем к ребятам.
— К геологам? Правильно, — сказал он.
Геологи находились все в той же позиции — забравшись в спальные мешки, спали в лодке.
Я разбудил бородача:
— Что нового?
Он вскочил, протер глаза:
— А, это вы. Да ничего. Завтра снова своих вывозят.
— Вот начальник нашей экспедиции, — показал я на Игоря. — У него есть идея.
— Если не ошибаюсь, вам надо к тем отрогам, в устье залива? — спросил Игорь.
Бородач кивнул.
— Вот и хорошо. Поднимайте ребят, тащите ваш «Крым» на берег — к нашему лайнеру. Вон он стоит, видите?
— Вижу.
— Мы вас доставим. С комфортом, как положено.
— Тут уже не до хорошего, — засмеялся бородач. — Подъем! — рявкнул он.
Ребята мигом вскочили. И пошла работа.
— Ну вот и все, — задумчиво сказал Игорь. — И мы тоже сделаем доброе дело.
— Хорошо бы религию такую изобрести, — размечтался я. — Каждый делает хорошее другому. И цепь добра получается непрерывной.
— Не к чему изобретать, — сказал Игорь. — На севере всегда помогают друг другу. Без твоих новоиспеченных идеалистических штучек.
— А на юге не помогают?
— На севере люди живут труднее… даже если получают втрое больше… Идем к ребятам, скажем, чтобы передали вахтенному — пусть за нами вышлют бот.
Действительно, нам на берегу было уже делать нечего.
С судна «Крым» подняли лебедкой. Груз упаковали на палубе, геологический отряд разместили в матросских кубриках, а бородача мы пригласили в нашу каюту.
Через восемь часов высаживали их на берег.
— Дайте какую-нибудь посуду, — попросил бородач. Он садился в бот последним.
— Какую?
— Да хоть эту, — показал он на пустую трехлитровую банку из-под маринованных огурцов.
Он взял банку, прыгнул в бот, поколдовал над канистрой. Протянул нам.
Я перегнулся через бот, осторожно взял банку.
«Ничего себе!» — удивился.
— Что там? — спросил Игорь.
— Ректификат! — засмеялся бородач. — От простуды, для медицинских целей. Перед употреблением взбалтывать. Берите! У вас нет, я знаю, а у нас вон — целая канистра. Сохраним до конца поля, надеюсь, еще увидимся! Спасибо за все!
— Тебе спасибо, вот уважил! — засмеялся Игорь. — Кофе растворимый надо?
— Чай пьем! — весело ответил бородач.
Но матрос сбегал на камбуз, и мы бросили две банки в отходящий бот — в поле пригодится все.
— Спасибо! — крикнул бородач и помахал на прощание.
— Счастливо!
Вскоре наш бот вернулся, мы его подняли, снялись с якоря и взяли курс в Берингово море.
— Твой летчик прав, — сказал Игорь. И протянул радиограмму.
Штаб ледовых операций выражал благодарность за досрочное введение в строй радиомаяка Дженретлен, а также удивление по поводу того, как нам это удалось.
Игорю в радиограмме рекомендовалось отметить премиями отличившихся. Кроме того, указывалось на персональную ответственность Игоря, если с маяком на полуострове Угол Иноземцевой что-либо произойдет и он будет бездействовать. В особых условиях этой навигации, подчеркивалось в радиограмме, «Угол Иноземцевой», должен работать бесперебойно.
— Беспокойство из-за того, что много людей в том районе, — высказал я предположение.
— Вот именно, — сказал Игорь. — Хотя с маяком ничего не случится, если уж за зиму ничего с ним не случилось. Ничего ведь не произошло зимой, а?
— Совсем даже наоборот, — успокоил я его. — Ты просто объясни начальству.
— Этого в эфире не объясняют, — сказал Игорь. — Но у меня, кажется, есть идея.
— Приветствую идеи в головах старшего научного персонала, — ответил я на его недавний выпад.
Он пошел к капитану судна, а вскоре наш «Полюс» взял мористее и направился к северо-востоку.
«На то он и начальник, — подумал я. — Пусть решает. Что-нибудь да придумает».
Я пошел вздремнуть после всех ночных и дневных треволнений, а когда проснулся, в иллюминатор были видны знакомые берега Угла Иноземцевой.