Он во что бы то ни стало хотел снять все подозрения с Цубакиямы. Но все, что ему удалось выяснить за эти три дня, уже и так стало известно общественности, так что до того, чтобы изменить мнение полиции префектуры, было еще очень далеко.
То ли зацепок пока не хватало, то ли проницательности. Наверное, и того и другого.
В любом случае, вероятно, у него больше не получится потратить свои выходные на расследование полиции префектуры. Раз они связались с самим главным следователем, чтобы высказать свое недовольство, то, скорее всего, на месте обстановка еще более нервная. Если он снова нахально заявится туда, его, чего доброго, загонят в угол и побьют.
Это тупик.
Что же делать?
Ему нужны новые данные и проницательность…
Проницательность?
В его голове, погруженной в размышления, с этим словом был связан один образ.
Девушка с запоминающимися чистыми глазами и редкой в наши дни сдержанной добротой.
Она, конечно, не соломинка, но, раз уж он все равно тонет, возможно, уцепиться за нее – хорошая идея.
Взглянув на часы, он увидел, что до полудня еще десять минут. Во сколько же начинается обеденный перерыв в ее университете? Кацураги подумал, что не хотелось бы попасть впросак и перепутать время, но, отбросив сомнения, набрал номер телефона Коэндзи Мадоки.
3
Местом встречи Мадока выбрала огромный книжный магазин недалеко от университета. Кацураги попытался было возразить, сказать, что в том районе повсюду раскиданы всякие кафе, и получил ответ, что на втором этаже книжного тоже есть уголок с кафе, так что это очень удобно.
– Я просто не люблю ждать и ничего не делать, – объяснила Мадока.
На втором этаже магазина располагался отдел художественной литературы. Там было меньше людей, чем в отделе прикладной литературы на первом этаже, поэтому Кацураги сразу нашел Мадоку. Она была в хлопковом платье с вышивкой и ремешком на талии.
«Наверное, в моде сейчас женственный стиль», – подумал Кацураги, но, так как он был далек от этой темы, кроме как «опрятный», он никак не смог бы описать этот образ.
– Прости за ожидание, – сказал он, и те самые чистые глаза девушки тут же посмотрели на него.
Для человека, который привык смотреть только в мутные глаза преступников, один только этот взгляд был хорошей причиной прийти сюда.
Переместившись в кафе, они увидели людей, которые уже что-то купили и разглядывали свои книги, потягивая при этом кофе.
– Давно не виделись. Так какой у вас ко мне разговор?
Мадока посмотрела ему прямо в глаза.
Похоже, придется начать вот так, с места в карьер. Они познакомились всего месяц назад и не знали друг о друге ничего, кроме того, что он полицейский, а она студентка университета. Ну еще имейлами обменялись.
– Если честно, у меня есть одна сложная задачка, и я хотел бы, чтобы ты ее выслушала.
Так как это было дело, по которому прямо сейчас шло расследование, да еще потерпевший и подозреваемый – действующие полицейские, конечно же, ни в коем случае нельзя было упоминать ни полицию префектуры, ни свои личные изыскания. Хотя если она слышала подробности расследования по телевизору или читала о нем в газетах, то даже пытаться изменить данные не стоит.
Однако, как только Кацураги начал говорить о деле, Мадока с интересом подалась вперед, несмотря на всю жестокость содержания его рассказа.
Если бы кто-то вдруг услышал, что полицейский просит совета у девушки-студентки, он тут же умер бы со смеху. Однако, если ее совет действительно пригодится, это совсем другое дело.
В начале апреля в Кацусике[15] произошла серия ограблений. Жертвами стали шесть девушек от двадцати до тридцати лет. Дело поручили Кацураги, и он настойчиво наводил справки, но на местах происшествия не было обнаружено никаких стоящих улик, да и свидетели отсутствовали, поэтому на четвертый день следствие зашло в тупик.
И в этот самый момент он встретил Мадоку. Кацураги допрашивал ее как подругу четвертой жертвы, и в процессе разговора Мадока сказала одну фразу, которая стала ключом к разгадке всего дела.
К сожалению или к счастью, у Кацураги была довольно низкая самооценка. Он обладал множеством качеств, которые требуются хорошему детективу, но и не хватало ему предостаточно. Поэтому он был готов просить помощи и объяснений того, что ему непонятно, у любого человека, даже если это малознакомая девушка младше него. И на то, что он сейчас хотел услышать от Мадоки, более опытные следователи посмотрели бы свысока, сказав: «Ну это же абсолютно очевидно!»
– Можно задать вопрос? – подняла руку Мадока. – Возможно, это мелочь, но что за следы на пуле и что такое нарез?
Каждый раз, когда Кацураги получал подобные вопросы, он осознавал, что язык полицейских полон шифров и кодов.
– Ой, прости, пожалуйста! Это касается и пуль, и других снарядов. Для того, чтобы попасть в цель, им надо двигаться не по параболе, а по прямой линии. В центре пули есть так называемый «ведущий поясок», и чем лучше он зафиксирован, тем выше точность выстрела. А для того, чтобы его зафиксировать, необходимо придать пуле вращательное движение.
– А, понятно. Такая же система, как у юлы?
– Да, именно. Для того, чтобы заставить пулю вращаться, на внутренней части ствола вырезают специальные выемки. Это и есть нарез. А когда пуля проходит через ствол по этим нарезам, на ней остаются такие же следы. Они зависят от способа производства и от частоты использования каждого конкретного оружия, но, по крайней мере, можно сказать, что не существует идентичных отметин на пуле. Их даже называют «отпечатками пальцев» оружия.
– А у определенного оружия есть определенный владелец. Поэтому владелец оружия автоматически признается преступником. Но что, если поверх этих нарезов сделать новые, такой же формы?.. Нет, это невозможно. Даже при наличии специального аппарата и умелого мастера будут видны небольшие различия между старым нарезом и новым. Даже если на секунду предположить, что такое производство возможно, таких аппаратов и мастеров было бы считаное количество, так что даже планировать это опасно.
Кацураги слушал с восхищением. Он и в прошлый раз понял, что Мадока – такой человек, который сам отвечает на собственные вопросы и раскладывает все по полочкам, но, когда увидел это своими глазами, почувствовал, будто смог прикоснуться к ее проницательности.
– Мадока, а кем работают твои родители?
– Что?
– Ну я просто подумал, может, твои мама и папа занимаются какой-нибудь исследовательской деятельностью…
– У меня нет ни мамы, ни папы.
Ни выражение лица, ни тон Мадоки при этих словах не изменились.
– Они погибли в аварии, когда я была во втором классе средней школы. Раньше я носила фамилию Такидзава. Но когда бабушка забрала меня к себе, я поменяла фамилию на нынешнюю.
Он наступил на мину.
Кацураги в спешке попытался исправить положение:
– П-прости меня, пожалуйста! Спросил какую-то ерунду!..
– Кацураги-сан, почему вы извиняетесь? Простите, но не могли бы вы перестать? – отозвалась Мадока со спокойной улыбкой. – У многих людей нет родителей, и остальным когда-нибудь придется попрощаться со своими. К тому же, пока мои родители были живы, я получала от них огромную любовь и заботу, ничуть не меньше, чем другие дети… О! Если говорить об исследованиях, то, наверное, мою бабулю можно отнести к этой категории. Она имеет отношение к юриспруденции.
Кацураги пытался быть внимательным, а в итоге внимание проявили к его словам. Пытаясь скрыть смущение, он позволил девушке перехватить инициативу в диалоге.
– Ого, юриспруденция?
– Она бывшая судья. Уже двадцать с чем-то лет в отставке, но каждый божий день читает мне проповеди о законах, жизненных порядках и манерах.
– Она строгая?
– Она очень консервативная. Иногда она проводит пальцем по оконной раме, собирает пыль и с укором спрашивает, как какая-нибудь злая свекровь: «Это что такое?» Но если привыкнуть, то с ней довольно весело. К тому же она почти никогда не ошибается.
«Вот оно как», – подумал Кацураги. По тому, как говорила и вела себя Мадока, можно было догадаться, что она из семьи с хорошим воспитанием.
– Можно задать еще один вопрос?
В этой ситуации Кацураги был готов ответить на сколько угодно вопросов.
– Почему, хотя вы тоже полицейский, ваши усилия осуждаются? Ведь преступление, связанное с действующими полицейскими, никого не радует. Почему к вам относятся как к помехе?
Ох! Она вдруг ударила прямо по больному. Но ничего не поделаешь, он должен был отвечать на любые вопросы.
– Как бы сказать… Полиция – коллективная организация, равных которой, пожалуй, нет. Не действуя сообща, невозможно раскрыть преступление. И здесь очень важным фактором становится единодушие. То есть схожее мировоззрение и единство ценностей. Должна совпадать градация, что правильно и что неправильно. И если сотрудники одного и того же управления будут защищать разных людей, то эта градация станет различаться. Возможно, это странное сравнение, но это примерно как если бы все пользовались метрической системой измерения, а кто-то один в коллективе стал бы измерять в дюймах – на него тут же начали бы косо смотреть.
– Я поняла! – воскликнула Мадока, как школьница, которая решила сложную задачу. – У каждого человека есть свои собственные принципы, но если он состоит в коллективе, то они трансформируются, так получается?
– Пожалуй, да… Да, именно так. Прекрасный ответ! Сто двадцать баллов![16]
Услышав это, Мадока снова посмотрела Кацураги прямо в глаза.
– Ну тогда у меня последний вопрос. Кацураги-сан, что для вас справедливость?
Эти ясные глаза находились к нему совсем близко.
По ее серьезному взгляду было очевидно, что уклончивый ответ она не примет.
«Пощадите! – взмолился Кацураги. – Почему я позволил управлять диалогом девчонке, которая на целых шесть лет меня младше?»