В самолете в Киев меня посадили рядом с киевлянкой, учившейся в Германии – и горячо поддерживавшей Майдан. Она была весьма недурна собой и мне понравилась. Конечно, до Ариадны ей было ох как далеко, зато она не была близкой родственницей, и мы в тот же вечер оказались в постели в зарезервированном мною гостиничном номере. А на второй день я переселился к ней.
Мы провели несколько дней в Киеве, а потом поехали в Одессу через Корсунь, где у нее были родственники. Она с восторгом показывала мне «достижения демократии» и знакомила с самыми разными людьми. Должен сказать, что для меня все это было шоком, особенно когда майданщики со смехом рассказывали о том, как они забрасывали «беркутов» коктейлями Молотова, а те лишь отбивались от них, спасая своих. Один по пьяной лавочке даже похвастался, что лично подыскал места в гостинице «Украина», с которых снайперы отстреливали «быдло», которое позже назвали «небесной сотней» и в убийстве которых обвинили «Беркут». А в Корсуни мне несколько человек в красках описали, как они остановили автобусы с крымчанами, как за ними охотились, избивали их и «заставляли жрать стекло».
До Одессы мы так и не доехали – в Корсуни у Олеси (так звали девицу) начались «эти дни» – по ее словам, раньше и тяжелее, чем обычно, – и она предпочла задержаться в этом довольно-таки скучном городе, а я решил не возвращаться в Киев, а отправиться наконец в Донецк.
В поезде на Днепропетровск и Донецк было сыро и холодно, из дырки над окном капало, но народу в нем было мало, что меня, откровенно говоря, весьма радовало. До Кривого Рога я ехал один, а там ко мне подсел худенький очкарик, сразу же уткнувшийся носом в учебник по базам данных на английском языке.
– О! Коллега! – улыбнулся я. – Я тоже компьютерщик.
– Я еще учусь, – смутился тот.
– А где?
– В Донецке.
– А сами вы откуда?
– Из Симферополя. Был у родителей, задержался из-за референдума, а теперь возвращаюсь в Донецк. Вот только не знаю, что меня там ждет.
– А как там у вас в Крыму? Слыхал, вас заставляли голосовать под дулами автоматов, и везде там ходят вооруженные русские солдаты.
Вячеслав оглянулся, чуть испуганно посмотрел на меня, но решился:
– Ага, щас! Солдат на улицах практически нет, разве что у военных баз. А референдум… никто нас насильно не гнал. Представьте себе, моя бабушка – ей уже восемьдесят семь, она практически не ходит, и передвигается в инвалидном кресле – уже сколько лет не голосовала, а тут попросила, чтобы ее отвезли на избирательный участок, где проводился референдум. Ты не представляешь себе, какой это был для всех праздник. И для меня тоже.
Только я хотел возразить, как дверь в купе распахнулась, и я увидел четверых громил в камуфляже. У одного было охотничье ружье, другой наставил на нас пистолет – не знаю уж, травмат или боевой.
– Семнадцатая сотня самообороны Майдана. Кто такие и куда едете? – сказано было, как я отметил в подсознании, по-русски.
Я достал из кармана немецкий паспорт, и эти уроды неожиданно опустили оружие и заулыбались. Потом они дружно вскинули руки в нацистском приветствии и крикнули: «Зиг хайль!»
Вероятно, они подумали, что раз я немец, то такой же нацик, как и они.
– А вы тоже немец? – спросили они у Вячеслава.
Тот достал из кармана украинский паспорт и протянул им.
– Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, – сказал один из «сотни». – Крымчанин, ага. Пойдешь с нами.
Я не выдержал, вскочил и внимательно посмотрел на него:
– Ребята, что вы прицепились к человеку? Я за него ручаюсь, ежели что.
Один из задних «сотенных» открыл рот и начал: «А ты…», когда их главный посмотрел на меня и сказал:
– Ладно, оставим этого, – махнул рукой атаман этих бандитов. Он вернул паспорт моему спутнику, после чего вся четверка с матюгами вывалилась из купе.
– Говорили же мне, не возвращайся на Украину, – с горечью произнес мне Вячеслав через две-три минуты. – А я, дурак, не послушался. Видишь, как здесь все. А все СМИ талдычат про демократию. Ведьмин шабаш здесь, прямо как у Гоголя в повести про Вия, а не демократия… Был я в Киеве на Антимайдане, повезло еще, что на пару дней у приятеля задержался, иначе бы меня в Корсуни стеклом накормили, как моих друзей. А двое так и исчезли, до сих пор их найти не могут…
Я открыл рот и понял, что сказать-то мне нечего, и что все, что нам рассказывали про «демократию» и «мирную революцию», было сплошным враньем.
Еще один такой «патруль» проверил нас в Днепропетровске, но им хватило моего паспорта. Они лишь гаркнули «Слава Украине!» и вышли из купе.
– Ты где жить-то будешь? – спросил меня Вячеслав, когда поезд тронулся.
– Поищу гостиницу. У меня там кузина, но она в общаге, там не заночуешь.
– Давай ко мне. Я у тетки поселился, так она пока в Турцию уехала – челночит помаленьку. Да и не будет она против, она у меня хорошая. И место имеется.
Не могу сказать, что мне в Донецке все нравилось, но впечатление было такое, что я выполз на скользкий берег из зловонного болота. Вот только атмосфера была грозовая, предвоенная. И через пару дней после моего приезда администрация города и здание СБУ были взяты штурмом.
К тому моменту я уже давно понял, что то, что нам рассказывали в Германии, было враньем от начала и до конца. Я надеялся, что Запад прозреет. А пока я проводил время то с Ариадной, то со Славкой и его друзьями. Ребята были совсем другие, чем компания Олеси. Я даже попробовал свести Славу и Ариадну, но они лишь крепко подружились, а романтических отношений там не возникло.
Но все кончается, и я собрался было возвращаться в Германию и даже купил билет в Киев на четвертое мая. Но после событий второго мая в Одессе я позвонил приятелю в Германию, а тот мне сказал, что по телевизору лишь сказали, что ничего там не было, только небольшие столкновения между футбольными фанатами. После этого я неожиданно для себя решил остаться. Отпуск мой заканчивался, даже с учетом тех дней, которые у меня оставались с прошлого года. Я позвонил на свою фирму, подумав, что меня, скорее всего, поставят перед выбором – возвращаться либо увольняться. Но мне предложили бессрочный отпуск за свой счет, причем, по словам шефа, «такие, как ты, на дороге не валяются; мы тебя будем ждать столько, сколько нужно».
И мы с Ариадной записались в ополчение. Славка тоже хотел, но его не взяли – ведь он никогда не служил в армии и был не совсем подготовлен физически. Поэтому он устроился компьютерщиком в администрацию ДНР и до сих пор там работает. А мы с Ариадной начали свою войну с нацистами где-то на западных рубежах области, после чего то отступали, то закреплялись на каком-нибудь рубеже, то вновь отступали… Оружия у нас было мало, боеприпасов еще меньше, а противостояли нам молодчики в БТРах и на танках. Я давно уже свыкся с мыслью, что вряд ли доживу до зимы. И только сейчас у меня впервые появилась надежда – в том числе и из-за странного старшего лейтенанта, так хорошо осведомленного о старшем брате моего прадеда.
– Так, значит, мы родственники? – спросил я.
– Именно так, сержант. Как-нибудь я расскажу тебе больше.
– Но скажите – вы потомок Андрея Фольмера?
– Скажем так, у нас общая кровь, – невесело усмехнулся тот. – А кровь, как известно, не вода… Кстати, вне службы можешь обращаться ко мне на ты. Мы тут все родня, вместе живем, а когда нужно, то вместе и умрем…
4 августа 2014 года. Недалеко от поселка Петровское, Донецкая область.
Алевтина Макаровна Леонтьева, собаковод
– Ну что, милая, пойдем погуляем? – я ласково потрепала Трикси за холку.
Моя спутница радостно заскулила и принялась махать своим длинным с очесом хвостом.
Совсем не так давно, но, как мы сейчас говорим, «еще до войны», я жила рядом с питомником и работала там кинологом. Мы выращивали и дрессировали собак для таможенной и пограничной службы. Жизнь к тому времени стала беспокойная, и у нас, как и в соседней России, народ был вынужден ужесточить меры безопасности, чтобы предотвратить теракты. В основном наши собачки трудились в аэропортах, обнюхивая багаж на предмет обнаружения взрывчатых веществ и наркотиков. Но некоторые работали и на поездах, пересекавших границу Украины. Некоторые обормоты пытались в багаже ввезти или вывезти оружие. По всему чувствовалось, что скоро это оружие заговорит.
Собачек мы в основном покупали в России. Чаще всего это были обычные спаниели и овчарки, но как-то раз по случаю нам удалось приобрести щенков такой экзотической породы, как коикерхондье. Когда-то давно эта порода была выведена в Голландии, и их не раз и не два изображали на картинах шестнадцатого и семнадцатого веков. Использовали их в основном для охоты на уток, и они обладали отменным нюхом. Потом, как это порой случается, они вышли из моды, но порода сохранилась, а недавно выяснилось, что они прекрасно подходят для поиска взрывчатки и наркотиков. Маленькие бело-рыжие собачки обладали спокойным нравом и дружелюбно относились к посторонним. То есть это было именно то, что требовалось от собак, работавших в тесном контакте с людьми. Но и дело свое они знали – на тренировках они лучше многих других пород находили даже небольшие закладки с наркотиками или взрывчаткой.
Все шло хорошо, несмотря на политические катаклизмы в Киеве. Но не так давно в Петровское пришли «азовцы». Я жила одна – с мужем мы разошлись уже давно, а дочь вышла замуж и уехала в Шахты. Сыновья же ушли в ополчение, как я ни умоляла их этого не делать. Старшего, Никиту, я видела недели три тому назад – он упрашивал меня уехать из Петровского, но я ему сказала – куда я, мол, денусь, у меня здесь хозяйство, собачки… И он ушел вместе с другими ребятами на юго-восток, к Саур-Могиле. А другой, Александр, был ранен у Донецкого аэропорта, и теперь он в Донецке, в больнице. Недавно звонил – мол, мама, все нормально, руки-ноги целы, голова тоже, еще повоюю…
Я ранее считала, что зря наши восстали – ведь и при Ющенко мы жили, хотя и не так, как раньше, но концы с концами все же сводили. Пожили бы мы и при Порошенко с Турчиновым. Никита мне на это сказал, что то же самое думали и евреи в Германии в 1930-х – мол, пришел Гитлер, какое-то время будет трудно, потом все успокоится. Вот только «потом» было поздно…