– Я, кажется, понимаю.
– К тому же она ни разу ни единым намеком не показала, что я для нее больше чем друг. Когда Пиритти с Пироппо нас «женили», она смущалась. Но я и сам смущался. Это ничего не значит. Хотя бы потому, что твой вопрос сейчас не вызвал у меня должной реакции. Я почувствовал лишь беспокойство за нее. И хочу спросить только одно: а твои-то намерения серьезны?
– Я думаю, что Луна и есть то самое, на всю жизнь, если выражаться твоими словами, – уверенно ответил Эгирин.
– Тогда вперед, мой друг, путь свободен! – Аметрин хлопнул его по плечу. – Но если ты ее обидишь…
– Мне тут же конец! – рассмеялся Эгирин. – Не переживай. Я скорей сам себя ударю, чем обижу ее.
– Тогда я спокоен.
– Ладно. А что у вас с Сентарией?
Аметрин, глотнувший воды, поперхнулся и закашлялся. Эгирин, как настоящий друг, пришел на помощь и пару раз треснул его между лопатками. Аметрин чуть не упал.
– С кем? – выдавил он.
– Не придуривайся. Ты прекрасно слышал.
– С чего ты взял, что между нами что-то есть? Она своими выходками доводит меня до бешенства, только и всего!
– Видел, можешь не рассказывать. Но сдается мне, что это неспроста.
– Ты прямо как старая сваха! Говорю же, ничего нет!
– Понял-понял, – примирительно сказал Эгирин. – Ничего нет и быть не может. И вообще Сентария, скорее всего, влюблена в Оникса.
– В кого? – Аметрин ничего не пил, но от возмущения поперхнулся воздухом и вновь зашелся в кашле.
Эгирин, посмеиваясь, с удовольствием отвесил ему еще парочку тумаков.
– Оникс… Ну ты скажешь… Нужен ей этот прилипала, – с трудом выговорил Аметрин.
– А что, замечательная пара.
Аметрин по-настоящему разозлился. Но в этот момент увидел хитрые глаза друга и догадался:
– Да ты меня провоцируешь! Ах ты…
И они сцепились в шуточной драке. Не сильно, а так, чтобы спустить пар.
«Вот еще придумал, я и Сентария, – злился про себя Аметрин, перебрасывая Эгирина через плечо. – Но Сентария и Оникс…»
Эгирин сделал подсечку, и через мгновение оба друга валялись на полу, красные, всклокоченные и задыхающиеся от смеха.
4
Сентария на время экзаменов переехала к Луне. Аметрин расстроился, узнав, что она не собирается возвращаться в Смарагдиус. Он-то предвкушал долгую вечернюю прогулку с Сентарией в роли экскурсовода. Ведь лучше нее никто не знал всех здешних уголков и закоулков.
Аметрин действительно хотел посмотреть сад Смарагдиуса. В Гарнетусе тоже был сад, чью строгую красоту не всегда могли оценить жители других петрамиумов. Деревья там росли в четко отведенных местах, и расстояние между ними вымеряли по линейке, а кусты подстригали в форме геометрических фигур. Тут были и шары, и кубы, и пирамиды, и даже многогранники. Цветы в саду Гарнетуса росли в кованых вазонах самых разных форм. Например, в центре сада красовался огромный раскрытый зонтик, из которого выплескивалась лава красных, оранжевых и желтых цветов. Чуть поодаль с деревьев на тонких цепях свисали кованые кашпо в виде гнезд, где вместо птиц жили цветы и вьющиеся растения, спускавшие свои стебли до самой земли. Цветы, разумеется, были огненных оттенков, и издалека казалось, что эти гнезда пылают. А еще в саду была трогательная клумба в виде ослика, везущего тележку, полную всякой зелени.
Поэтому, когда Аметрин попал в сад Смарагдиуса, он был ошеломлен разнообразием растений, особенно экспериментальных образцов. Несмотря на инстинктивное желание сбежать, Аметрин, как настоящий воин, заставлял себя подходить к невероятным цветам поближе, рассматривать их и даже трогать.
Вечером после экзамена он рассчитывал на экскурсию, однако Сентария осталась в Манибионе. Аметрин запрещал себе думать о ней, но все равно думал. После разговора с Эгирином эта взбалмошная девушка, словно колючка, застряла в его мыслях. Аметрин пытался решать математические задачки, чтобы отвлечься, но вскоре замечал, что рука вместо цифр рисует закрученные спирали, похожие на локоны-пружинки, которые постоянно выскакивают из прически Сентарии. Аметрин злился, зачеркивал рисунок и вновь начинал решать, но непослушных спиралей на листе становилось все больше.
Ничего не подозревавшая о его мучениях Сентария от души выспалась в комнате Луны, куда принесли еще одну кровать, и сейчас, тщательно причесанная, сосредоточенно исполняла обязанности секретаря.
Выпускники, уже слишком усталые, чтобы волноваться, стекались в зал для последнего экзамена – дароведения. Все понимали, что сегодня решится их судьба. Если эксперимент провалится, значит, в расчеты закралась ошибка, и баллы по цифрологии тоже окажутся низкими. Тогда о поединках, увы, придется забыть. Но многие уже и не мечтали о поединках. Получить бы диплом об окончании школы – и то хорошо.
Только Аметрин с Эгирином пылали, как два факела. Кианит тоже был не прочь поучаствовать в поединках, хотя ему больше нравилось проводить время под водой. Вот его сестра Целестина – та росла боевой и всем говорила, что, когда вырастет, возьмет главный титул. Сегодня аудитория вновь изменилась. Прямоугольные стены стали круглыми, исчезли все углы, и зал напоминал цирковую арену. Единственное, что осталось неизменным, – это огромные окна, из которых лился солнечный свет. Стулья расставили на специальных помостах, возвышающихся один над другим, чтобы всем было хорошо видно. В центре зала поставили длинный стол для экспериментов и небольшую трибуну для распорядителя, который объявлял имена выпускников.
Правители сидели за высокой трибуной, но сегодня им пришлось немного потесниться, так как к ним присоединились старейшины.
Выпускники быстро заняли свои места. Кто-то сидел не шевелясь и беззвучно повторял про себя свой эксперимент, кто-то нетерпеливо ерзал, мечтая, чтобы все побыстрее закончилось, кто-то морщил лоб, пытаясь вспомнить еще что-нибудь.
В наступившей тишине Александрит объявил о начале экзамена.
– Как вы знаете, очередность в этом испытании определяет магический жребий, – напомнил он. – Когда вас выберут, не мешкая выходите к столу. Здесь есть все необходимое для любого эксперимента. На каждого отводится не более пяти минут. Итак, начнем. Кто же будет первым?
Над головами выпускников появились огоньки, которые метались туда-сюда, чуть ли не зарываясь им в волосы. Все, затаив дыхание, следили за их хаотичными движениями. И хотя каждому хотелось поскорее отмучиться, выходить первым было очень страшно. И вот огоньки, словно устав, остановили бег, собрались в один шар, подлетели к Эгирину и зависли над его головой.
– Честь выступить первым выпала Эгирину. Приглашаем тебя в центр зала, – объявил распорядитель экзамена.
Луна и Сентария замерли, следя за каждым движением друга. Сардер слегка приподнялся с места, на лбу у него появилась глубокая морщина.
Побледневший Эгирин подошел к столу для экспериментов. Там уже появился горшок с землей и все оборудование, которое Эгирин описал вчера на цифрологии. Вытерев вспотевшие ладони об ученический плащ, он приступил к опыту получения семян целовальника гостеприимного методом клеточной селекции[21]. Работа закипела в прямом и переносном смысле, так как была сильно ускорена магией.
Руки Эгирина мелькали, как крылья ветряной мельницы. Через пять минут его движения стали замедляться, и все увидели, что в горшке вырос самый настоящий Целовальник гостеприимный, только совсем крохотный. За несколько недель он достигнет нормальных размеров, к которым привыкли работники экспериментального сада Смарагдиуса.
Сардер и Цитрина придирчиво осмотрели растение и, не найдя изъянов, благосклонно кивнули. Не успел Эгирин прийти в себя, как огоньки уже определили второго ученика. Мгновение – и новый бледный выпускник стоял перед магическим столом, на котором была изображена карта Драгомира, перерезанная пополам бурной рекой. Ученику требовалось изменить ее русло, чтобы уменьшить поток воды и повернуть реку в другом направлении. Быстрое мелькание рук – и перед зрителями предстала хитроумная конструкция, с помощью которой река потекла в указанном направлении, по пути растеряв всю свою необузданность. Варисциту с Ларимаром хватило беглого взгляда, чтобы оценить безошибочное выполнение опыта.
Огоньки определили третьего участника. У Луны начали уставать глаза. Следить за всем этим мельтешением было сложно. Она подтащила к себе увесистый том истории Драгомира, который лежал на столе для правителей. Луна начала его изучать еще в первую неделю своего пребывания в Драгомире, но потом была вынуждена надолго отложить книгу.
Шепнув Сентарии, чтобы та толкнула ее, когда придет очередь Аметрина и остальных друзей, она погрузилась в главу о душе Драгомира. Луна чувствовала, что запуталась. Раньше она думала, что Древлий, Игнис и другие источники жизни петрамиумов – это и есть душа Драгомира, но оказалось, они лишь помогают Эссантии.
На книгу были наложены чары защиты. Эссантия не хотела, чтобы дорогие ее сердцу воспоминания попали в чужие руки. Луна смотрела, как буквы постепенно проступают на желтоватом пергаменте.
«…В тот день, когда образовался Драгомир и появились первые люди, в момент, когда солнце стояло высоко в зените, они услышали голос. В этом голосе не было ничего человеческого: ни тембра, ни хрипотцы, ни интонаций. Но он не был страшным. В нем слышались песни ручьев, трели птиц, мягкий шелест листвы, потрескивание огня и шепот ветра.
– Здравствуйте, мои дети! – произнес голос. – Я Эссантия, душа этого мира…»
Кроме первых жителей Драгомира, никто никогда больше не слышал голоса Эссантии. Поэтому их рассказы об этом чуде передавались из поколения в поколение и в итоге попали в летопись, которую сейчас читала Луна.
«– Я рада, что мы будем жить вместе, – продолжала Эссантия. – Мне было так одиноко. Я томилась внутри огромной горы. Много тысяч лет моя сила копилась и множилась, и вот огромный взрыв даровал мне свободу. Этот взрыв даровал мне вас! И я счастлива! Я теперь не одна, кончилось мое одиночество. В благодарность за то, что вы со мной, я одарю вас необыкновенной силой, которая будет заключена в ваших амулетах.