– Сейчас узнаем, – сказала блондинка и прыснула снова. – Оксана Леонидовна, к вам Соболев.
Откуда-то сбоку появилась женщина лет тридцати пяти, с большими чёрными глазами, пухлой нижней губой, длинным носом и родинкой повыше брови. При виде меня она вздохнула.
– Здравствуйте, Соболев, к чему такая спешка? Я вас только через два часа ждала.
Врач эта мне не понравилась. На Соболева она смотрела, отводя глаза, и явно мне, то есть ему, была не рада. Но деваться почему-то доктору Брумель было некуда. Она подхватила толстый планшет и зацокала каблуками по коридору, не оборачиваясь. И только когда дошла до второй по счёту двери и взялась за ручку, посмотрела в мою сторону.
– Пора, – я подмигнул девушкам и не торопясь зашёл в кабинет.
– Раздевайтесь, – врач кивнула на ширму.
– Мне закрыть больничный.
– Соболев, я должна вас осмотреть, – Брумель говорила, опершись локтями на стол и спрятав лицо в ладонях, – рубашку снимайте, штаны оставьте.
Пришлось пройти за ширму, стянуть рубаху и майку. Здесь зеркало было побольше, чем дома, и позволяло осмотреть себя целиком, в который раз удивился, как этому алкашу Соболеву удалось такое тело сохранить, даже кубики на прессе не расплылись. Согнул руку в локте, напряг бицепс, от такого и в реальной жизни я бы не отказался. На теле белели два шрама от пулевых ранений, их я повидать успел достаточно, в больницу кого только не привозили, в том числе бывших вояк. Одна, старая отметина, на животе, слева от пупка, вторая, посвежее, возле правой ключицы.
Доктор Брумель поднялась со стула, подошла ко мне, снимая стетоскоп с шеи. Провела пальцем по груди, задев шрам.
– Что с тобой на этот раз случилось, Коля? – спросила она. – Ты же мне обещал.
(6). Сторона 1. 17 апреля, пятница
– Раз обещал помочь, помогу. Но результат не гарантирую.
Отчим Димы, Леонид Петрович, был явно не в духе. Почему-то его родственница считала, что он, майор, заместитель начальника полиции города, может повлиять на приёмную комиссию, чтобы те зачислили его племянницу вне конкурса. Для Вики ситуация вырисовывалась почти безнадёжная, на пять целевых мест лечебного факультета претендовали десять человек, и это сейчас, весной. У всех были направления от больниц, причём у двух – от городской, и Вика с её рисующимися трояками в аттестате и плачевной подготовкой к профильному экзамену, похоже, пролетала.
– Вот и помоги, – Светлана Вадимовна строго посмотрела на двоюродного брата. – Хоть какая-то польза от тебя будет. Девочка врачом хочет стать, а не пилюлями торговать. У неё, может, призвание.
Будущий врач уткнулась в смартфон и на разговор внимания не обращала, на предложение стать фармацевтом – там на те же пять целевых мест только троих набрали, она фыркнула и заявила, что не царское дело валидол старушкам продавать. И вообще, среди её подписчиков врачи котируются, а аптекари нет, потому что врачом быть модно и престижно.
По мнению Димки, это был железобетонный аргумент, после такого его отчим должен был встать и перестрелять гостей из табельного оружия – меньшего они не заслуживали. Но мысли свои озвучивать не стал, взял ещё один пирожок с капустой, от него толку было больше, чем от всей этой болтовни. Димкина мать тоже помалкивала, она свояченицу свою не любила.
– Нефёдову можно позвонить, – задумчиво сказала тётя Света. – У него выход на директора филиала наверняка имеется.
– Так помер он, – радостно сообщил майор, проигнорировав предупреждающий взгляд жены. – Уже два дня как похоронили.
– Ну и дела, – Светлана Вадимовна тяжело вздохнула, – а вы-то на похоронах были? Этот-то не приезжал?
– Нет, – решительно сказала мать. – Повесился, и всё, чужой человек, посторонний. Мы его знать не знаем, до него и до похорон нам дела нет.
– Конечно, – согласилась тётя Света, только как-то неубедительно. – Так и есть, посторонний. А давайте-ка наливочки выпьем, а то вон, вино закончилось. Лёнька, где у тебя настойка-то? Ты ж любитель за воротник заложить.
У Димки зазвонил телефон, он взглянул на экран, поднялся.
– Спасибо, мама, и тебе, дядя Лёня, за еду, – сказал он. – Дела, опять Натаныч звонит.
– Хорошо, ты иди, Димочка, а мы тут ещё посидим, – мать подскочила, чуть ли не насильно вывела сына на лестничную площадку, захлопнула дверь. – Светка, ты дура, что ли? «Этот не приезжал», язык без костей.
– Да я чего, я от неожиданности, – Светлана Вадимовна попыталась оправдаться. – Наконец-то старый козёл сдох, чтоб ему на том свете на костре вертеться. Хотя с институтом он мог бы помочь.
Вика оторвалась от телефона.
– А что не так с этим Нефёдовым? – спросила она.
– Не твоё дело, – шикнула на неё тётя Света. – Сиди вон в трубку свою пялься. Давай, Лёнька, разлей-ка по стопочке, помянем раба божьего Сергея. Ох они там встретятся, чую, весь ад взбаламутится.
Дмитрий завёл скутер и не спеша поехал в сторону больницы. Уж больно мать суетилась с этим Нефёдовым, думала, наверное, что он не знает ничего. А Димка знал, бабушка всё рассказала незадолго до смерти – и то, как отец его у Нефёдова водителем работал, и то, как пропал, когда сам Дмитрий ещё на свет не появился. Нефёдов тогда откупился от них, денег дал и машину купил. Бабка считала, что не просто так Сергей пропал, а потому что размолвка у него вышла с младшим сыном Нефёдова из-за Димкиной матери. Только после того случая нефёдовский отпрыск в Америку свинтил и больше здесь не показывался, а мать через два года вышла замуж за лейтенанта, который дело вёл, то есть за Леонида Петровича. Но это всё было делом прошлым, своего отца молодой человек только по фотографии знал, а Нефёдова не знал вообще, то есть видел несколько раз издалека и один раз вот недавно, совсем близко, но уже холодного и необщительного.
В патологоанатомическом отделении всегда было тихо. Герман сам разговаривал вполголоса и от подчинённых того же требовал, и хотя здесь Димка бывал только по служебной необходимости, ну и когда подменял кого-нибудь, правилам общим подчинялся.
– В чём дело? – тихо спросил он у Петра Васильевича, врача-патологоанатома и по совместительству судмедэксперта.
Тот сидел, мрачно глядя на пустой стакан.
– Да лютует зятёк, чтоб его, – Пётр Васильевич Чуров приходился Самойлову тестем, но семейный авторитет свой отстоять не смог, – как чуял, что не надо лезть.
По словам врача, он пришёл в морг в воскресенье поздно вечером и решил поработать – в пятницу привезли мужчину с ножевым ранением, он умер прямо в машине «скорой», и следователь очень ждал заключение. Но почему-то сначала Чурову попался на глаза именно Нефёдов, которого родня забирала в понедельник. Покойника уже подготовили – обмыли, наформалинили и костюм приготовили. Во враче проснулся эксперт, который решил, что картина смерти неполная, он заново описал труп, разрезал его, взял несколько образцов на анализ, а тело потом аккуратно зашил – и всё это ночью, в полном одиночестве. Внешних признаков насильственной смерти эксперт не обнаружил, зато кое-что раскопал внутри, и в понедельник утром образцы вместе с заключением ушли в областную лабораторию на токсикологию. Там-то и выяснилось, что помимо формалина, в тканях мертвеца есть ещё кое-чего.
– Алкоголь – зло, – врач сплюнул, достал из ящика стола реторту и плеснул спирта в стакан. – Короче, теперь эксгумацию делать будут. Видишь, какие дела, Муля, мастерство оно или есть, или нет, его не пропьёшь.
– Погоди, – Димка помотал головой, – как так получилось, что Натаныч знает, а отчим мой – нет?
– Так официальные-то документы только к вечеру будут, вот тогда и позвонят. Так что готовься, паря, следователь тебя обязательно вызовет.
– Чёрт, – выругался фельдшер, – твою же мать.
– Её самую. Виталя-то, небось, в машине сидел?
– Ага.
– Хитрый, гадёныш. Ты бы тоже поумнел, один к телу не ходи, чем больше свидетелей, тем тебе спокойнее, сколько раз уже говорили. Герман, а ну иди сюда!
– Орать будешь – уволю, – высунулся из прозекторской Самойлов. – Увижу, что бухаешь на работе, вылетишь в два счёта, не посмотрю, что ты заслуженный. На пенсию пойдёшь, давно пора.
– Никакого авторитета, – Василич допил спирт, убрал реторту обратно в стол. – Видишь, неприятности у него. Нефёдова-то сжечь были должны, а в крематории хрень какая-то случилась, на день отложили, вот дочка и завелась евойная, мол, копайте и всё, нечего покойнику дольше времени лежать. Его и похоронили в гробе, значит, а теперича выроют. Свежий ещё. А куда его везти, как не сюда. Тебя чего вызвали-то, смена твоя в воскресенье с утра на сутки, в терапии?
– Ну да.
– Сдвинули. Короче, сюда приходишь в субботу вечером, подменишь Федю, он опять заболел до невменяемости, с полуночи у тебя травма, а потом с утра уже терапия, как положено, но до вечера. Митрошенков тебе два дежурства закроет. Так что, если деваху свою куда в субботу пригласил, отбой. А теперь поехали в Девятое мая, там старуха окочурилась, Виталика нет, а я за руль не могу, – врач кивнул на стакан, – как выпью, ни-ни. Строго, ёпрст. Натаныч, сколько нам полагается за старушку?
– По полтора косаря, – Герман вышел, вытирая руки полотенцем. – Участковый уже там, вас ждёт. За руль кто-то сесть должен, ну а этот деятель с тобой за компанию, чтобы глаза мне здесь не мозолил. Осмотрите, заказ получите, заберёте. И, Василич, чтобы никаких там поминок и прочей ерунды, одна нога здесь, другая тоже здесь, работы невпроворот, срезы Лямфельда будут готовы вот-вот, взглянуть надо. А то я в сомнениях.
– Слушаюсь, мой фюрер, – Чуров тяжело поднялся. – Давай, холоп, готовь карету, а то барин гневается.
Когда садились в машину, Дима вспомнил, где слышал эту фамилию. У юриста, который завещание притащил, так фирма называлась.
– Василич, а Лямфельд – это кто? – спросил он.
– Да алкаш пропойный, лежит в хирургии, а что?
– Вроде слышал о нём, да не помню, где.
– Адвокатом раньше работал у бандитов, ну у братвы местной, Нефёдова того же от тюрьмы отмазывал раза три или четыре. А теперь вон, спился Семён Львович, скоро к богу своему еврейскому попадёт ответ держать, а там много всего накопилось. Ты сирену-то включи, а то едем, как крадёмся.