— Хэй-гэй-гэй, хали-гали…
И я вздохнул с облегчением.
***
Вам когда-нибудь доводилось спускать 150-килограммового живого тюленя по приставной лестнице из окна второго этажа? Если нет, то поверьте на слово: дело это хлопотное и трудоемкое.
Но мы с актёром Никулиным с делом этим справились.
Мы справились и теперь мчались по ночному шоссе в немецко-русском кабриолете Никулина, который назывался «Адлер Триумф». На сидении рядом с давящим на педаль газа Никулиным расположилась актриса Наталья Варлей, и ветер красиво развевал её волосы. Конечно, она была здесь, в машине, с нами, где же ещё ей было быть. А я располагался на заднем сиденье, на пару с большущим и шевелящимся серым мешком.
Да, мне пришлось открыться кое-кому из съёмочной группы: вот, Юрию Никулину, а ещё актёру Георгию Вицину. По всем нашим существующим правилам это, понятное дело, строго запрещено. Но бывают же ситуации, предусматривающие исключения из правил. Да и разве хорош тот волк, что никогда не заплывает за буйки… То есть, конечно же, не забегает за флажки (про буйки это я оговорился — видать, из-за соседства под боком морского ластоногого обитателя).
И в своём решении открыться этим людям я не пожалел. Актёр Никулин, вот, появившись очень вовремя, ещё и с транспортом, помог успешно закончить операцию с изъятием из плена тёмных сил Натальи Варлей. А у актера Георгия Вицина была своя, особая миссия: он присматривал за актёром Моргуновым. Вести оттуда Юрий Никулин привёз тревожные, но об этом будет позже.
Да, нам удалось убедить Наталью уехать вместе с нами с заколдованной (назовём это так) писательской дачи. Вернее, удалось это не нам, а Юрию Никулину в одиночку. Когда, помучившись с окном, треща приклеенными ещё на зиму бумажными полосками и смахивая с подоконника засохших мух, я распахнул-таки обе оконные створки и туда заглянуло весёлое лицо в неизменной тюбетейке, Наталья Варлей высунулась из своего кроватного убежища.
— Наташка! — строго произнёс Никулин. — Ты чего тут разлеглась? Давай-ка скорее собирайся и поехали отсюда.
— Юрий Владимирович… — Глаза актрисы блеснули и радостью, и слезами. — Юрий Владимирович, а вы настоящий?
Актёр Никулин обвёл взглядом комнату, ненадолго задержался на очкастом тюлене, что шлёпал туда и сюда, оставляя на досках пола широкую влажную полосу.
— Естественно, — серьёзно ответил он.
— А чем докажете? — всхлипнула Варлей.
Актёр Никулин подумал секунду, а затем улыбнулся. Это была та самая неподражаемая его улыбка, которую знала вся страна. Улыбка, которую невозможно подделать. (В том, что про невозможность подделки это не просто слова, я уже имел возможность убедиться ранее: было у нас такое, когда те же тёмные сущности задумали утащить к себе киностудию Мосфильм целиком — как раз на фальшивом Никулине они тогда и погорели).
Эта никулинская улыбка теперь убедила актрису Наталью Варлей принять верное решение, не упираться и отправиться с нами. Актёрским, женским, а может, просто человеческим чутьём она постигла, с кем здесь правда. И скоро уже помогала пихать в мешок не обрадовавшегося такому повороту ворчащего очкастого тюленя.
Теперь в свете автомобильных фар из темноты выхватывались кусты и низкие белые столбики по обочинам, и машина летела вперёд, глотая несущиеся навстречу макаронины разделительной полосы.
А потом фары выхватили из темноты не кусты и столбики, а гаишную светящуюся и пляшущую в воздухе палочку. А следом и всего гаишника целиком: с фуражкой, портупеей и мотоциклом «Урал» с коляской.
Актёр Никулин крутанул рулём и затормозил на обочине.
Я следил за фигурой с жезлом крайне настороженно. Может, сказалось волнение и темнота вокруг, но остановивший нас милиционер, мелькнув на секунду в свете фар, показался мне очень похожим на своего коллегу из фильма — старшину, что подъехал на мотоцикле, когда знаменитая троица складывала в свою легковушку спальный мешок с брыкающийся Ниной. И которому на вопрос «Что грузите?» простодушный Шурик ответил: «Невесту украли». Никулинский персонаж Балбес тогда находчиво бекнул по-бараньи и тем спас для злоумышленников дело. А вопрос, чем повернётся дело для нас, сейчас был открытым.
Неужели тёмные силы оправились от налёта и смогли организовать перехват?
Пока гаишник, светя себе под ноги фонариком, приближался к нам, я напряжённо всматривался и сканировал темноту вокруг: не готовятся ли оттуда выскочить зловещие фигуры с длинными и загребущими руками.
Тени тревожно двигались по обочине в такт милицейским шагам. Его, милиционера, я просканировал сразу, он оказался настоящим, обычным советским работником ГАИ. Но это ничего не значило, его могли взять под контроль и использовать, превратив на время в бездумно шагающую куклу, передвижной манекен.
Гаишный человек подошёл к машине, поздоровался, посветил на тех, кто сидел в кабриолете, то есть на нас, потом на пару секунд вежливо направил луч фонаря на себя. Теперь я увидел, что, хоть некоторое сходство и имелось, но был он другой: тоже смуглый и кавказский, но более гладкий, упитанный — что было для гаишника, хоть и советского, пожалуй, правильно.
Работник полосатого жезла снова посветил в машину и тут, наконец, узнал Никулина, а потом и меня, то есть Шурика из весёлого кино. Актрису Варлей он знать пока не мог, её известность была впереди. А может, и видел её уже здесь, в курортной местности — когда, например, перекрывали дороги для съёмок, тогда и запомнил, как не запомнить-то. В любом случае, она определённо произвела на него впечатление.
— А, артисты, — сказал гаишный человек с некоторым акцентом, и в голосе его послышалось удовольствие. — Пиривэт!
Он отвёл луч фонаря в сторону, поправил форменную фуражку.
— Чиго матаитэс по ночам, э?
Мы с актёром Никулиным переглянулись.
— Да так, работа, — туманно ответил стражу дорожного порядка Никулин.
— Начной съёмка, а? Панымаю, панымаю, — закивал милиционер.
Потом, как будто о чём-то вспомнив, снова посветил в салон кабриолета. Луч фонаря скользнул рядом со мной, высветил серую мешковину, округлённую и как раз некстати шевельнувшуюся.
— А чито там в мэшкэ?
Это был хороший вопрос.
Глава 16. Прививка от чудовищ
Гаишный человек поинтересовался, что находится у нас в мешке, и я снова насторожился. Но вроде бы всё вокруг было тихо и спокойно.
Что ж, любопытство ночного стража дорог можно было и удовлетворить. Положив руку на завязку мешка, я усмехнулся:
— О, вы удивитесь.
Верёвочный узел развязался, мешок шевельнулся, и из его горловины высунулась усатая и фыркающая морда, масляно заблестели большие звериные глаза. Очки куда-то делись ещё при запихивании этого гладкокожего туловища в мешок, и это было, наверное, к лучшему.
— Вай, кто там? — воскликнул гаишник, луч фонаря чуть отдёрнулся.
Фонарь вместе с его хозяином тут же приблизился обратно. Милиционер всмотрелся в усатую тюленью морду, и на лице его промелькнуло непонятное выражение.
— Его чито, эта… Тожи на шяшлик?
Сдержать улыбку мне удалось с большим трудом. Да, хорошо же думают местные жители о московских звёздах! Совсем, мол, зажрались, обычная всеми любимая баранина им уже не подходит, не лезет, им, вон, тюленятину подавай.
— Нет, что вы, — сказал я. — Наоборот: в дельфинарий везём возвращать.
Тюленья голова обеспокоенно шевельнулась, зато милиционера такой ответ, кажется, устроил. Он кивнул, бросил прощальный взгляд на Наталью Варлей, вздохнул: «Какой красывый женчин, вах-вах». Взял под козырёк:
— Спакойна вам даехат, дарагие!
***
Прошло несколько съемочных дней. Тёмная потусторонняя мошкара на глаза почти не попадалась, а ту, что попадалась, я активно и нещадно пылесосил до полного перемещения её на историческую, так сказать, родину. Отношения между членами съёмочной группы наладились, работа шла споро и весело (за исключением одного фактора, но об этом ниже). Оператор Окуляров после своей полуночной встречи с рогатым чёртом совершенно перестал закладывать за воротник, больше того, он и других всяческих склонял к трезвому образу жизни.
Нина с Шуриком, то есть Наталья Варлей и Александр Демьяненко, о недавнем приключении ничего не помнили. Той ночью, пока мы петляли по извилистым дорогам курортного городка, Александр Сергеевич вернулся в своё обычное человеческое состояние. И тогда я тут же накрыл их с Варлей лёгким и весёлым гипнозом. Подъезжали к гостинице они в уверенности, что побывали на экскурсии на заводе шампанских вин и немного там подзадержались. Они казались слегка подшофе, обильно шутили, и нам с Никулиным оставалось им только поддакивать.
Когда подъехали к гостинице, в форточку высунулся парторг Оглоблин, человек-бобёр. Он стал, топорща усы, что-то варнякать про моральный облик советского актёра, но, сражённый моим гипнотическим импульсом, тут же свалился в кресло и заливисто захрапел.
На следующий день я при первой же возможности поговорил с Ларисой Гузеевой. Я не стал ничего выдумывать и сказал ей правду. Что у неё обязательно будут большие роли, съёмки со звёздными партнерами и много чего ещё, но место в этом фильме — просто не её.
Чтобы быть убедительней, перед разговором я позаимствовал внешность у «мохнатого шмеля» советского кинематографа — Никиты Михалкова, и Лариса, ни на мгновение не отведя глаз от моих роскошных усов, тут же мне поверила. (За эти баснословные усы я как-то, предотвращая их похищение, рубился отломанными вертолётными лопастями с двумя исполинскими инопланетными кадаврами, так что нацепил их на себя вместе с остальной внешностью, в том числе и шляпой, я без малейших угрызений совести).
Когда Лариса мне поверила, державшее её всё это время тёмное воздействие схлынуло, и она тут же превратилась в девочку своего настоящего на тот момент возраста. И я отвёз её домой и сдал на руки родителям, на этот раз воспользовавшись надёжной внешностью крупной шкафообразной тётки, бабушки Серёги из главы про хоккей.