***
Очнулся я от ощущения прохлады на лице. Открыл глаза и огляделся.
Рядом со мной хлопотали актёры Вицин и Никулин, по щекам у меня текла вода — не иначе Юрий Никулин по привычке вылил мне на голову стакан-другой воды. Актёр Вицин заботливо махал своей знаменитой шляпой, создавая у моего лица ветер. Я приподнялся на локте. Актёр Моргунов сидел на топчане и с диковатым видом посматривал вокруг, рядом суетились желающие ему помочь. Судя по всему, на Моргунова всеобщий гипноз подействовал не вполне, и я решил чуть позже вплотную заняться расчисткой его нежелательных воспоминаний.
Все, кроме актёров Вицина и Никулина, были уверены, что здесь произошёл несчастный случай: разорвало одну из мощных ламп в осветительной панели. В результате этой аварии травмировало двоих: актёра Моргунова и ещё кого-то — видимо, осветителя, то есть меня. Я не был осветителем, но ковыряться и исправлять чужие мысли, понятное дело, не стал, тем более это как раз я эти мысли туда, в чужие головы, и вложил. Вместо этого я поскорее просканировал актёра Моргунова и с радостью убедился, что теперь он чист, ни одной тёмной сущности внутри него не оставалось. Это было очень правильно.
У осветителей действительно что-то взорвалось (было удивительно, что не вообще всё), и теперь режиссёр Гайдай отчитывал кого-то из их небольшой группы.
— Технику надо постоянно проверять! — разносился по помещению строгий режиссёрский голос, и без вины виноватый мужичок в рабочем комбинезоне растерянно разводил руками и понуро кивал плешивой головой.
Всё складывалось хорошо. Теперь требовалось дождаться, пока Куб Абсолютной Изоляции разгонит свои невидимые мощности и вышвырнет всех без исключения находящихся внутри него чудищ туда, откуда они в этот солнечный мир пробрались. То есть в их хмурые и мрачные пространства. На моём внутреннем экране мелькали цифры обратного отсчёта, и ждать оставалось около сорока минут — хотя сколько именно, уже не имело особого значения.
И как только я об этом подумал… Да, я заметил, у меня такое регулярно: как только станешь думать о том, что всё плохое позади и радоваться удаче, как тут же оказывается, что радость эта преждевременная и празднования удачи лучше пока отложить. В общем, из-за стены, за которой располагался сейчас Куб Абсолютной Изоляции, раздался вполне отчётливый треск.
Я бы даже сказал — громкий.
Понятие абсолютной изоляции подразумевает, что контур устройства, которое отвечает за эту самую изоляцию, будет обеспечивать полную непроницаемость для любых, даже самых потусторонних, малоизученных и экзотических воздействий. А уж для звуков тем более. Так что треск этот был, конечно, не просто так: он свидетельствовал о том, что изоляция внутри нашего хвалёного Куба становится не такой уж и абсолютной.
Я тут же выяснил, в чём тут дело, и знание это не принесло мне, как и предсказывал один древний мудрец, никакой радости, а только многие печали.
Куб Абсолютной Изоляции — это хорошая штука, надёжная и очень мощная. И как раз у этой самой мощности есть и обратная сторона. Работающий под нагрузкой Куб потребляет просто дикое количество энергии. А нагрузку для бедного Кубика сидящие внутри него взбешённые своим пленением тёмные исполинские сущности устроили такую, что не дай бог никому. Они, и скоро мне представилась возможность наблюдать это воочию, грызли внутренние стены Куба с таким остервенением, что было удивительно, как он до сих пор всё ещё не вышел из строя.
Так выяснилось, что когда внутреннее пространство Куба грызут крупные, сильные и в определённой степени небывалые существа, он опустошает аккумуляторы со скоростью просто катастрофической. Мне подумалось, что моя теперешняя командировка определённо предоставит много новых и интересных сведений и техникам, и пасущейся вокруг Службы всевозможной научной братии. Но в данный момент меня этот факт радовал не особенно.
Да, а с энергией у меня сложились определённые проблемы. Теперь, взглянув на датчики, я увидел, что Куб уже разрядил все имеющиеся аккумуляторы, и материальные, и виртуальные, почти в ноль. Я, как обитатель развитой технической цивилизации, постоянно забываю о необходимости следить на выездах в Прошлое за уровнем имеющейся энергии, дома-то её всегда в достатке. Ну и Куб, как оказалось, потребляет, что ни говори, многовато. А ещё, отправляясь на «дачу товарища Саахова» и полностью пребывая в мыслях о предстоящей в каком-то смысле медицинской операции, я забыл поставить разряженные при изготовлении иголки из антиматерии аккумуляторы заряжаться — это тоже сыграло в случившемся некоторую роль.
Итак, из-за стены послышался треск. Потом, через небольшую паузу, глухой удар. Затем снова треск, уже погромче. А дальше треск и удары, сменяя друг друга, а иногда и случаясь одновременно, зазвучали не переставая, и к тому же всё громче и громче.
Таймер обратного отсчёта замигал и стал менять свои показания. Сначала он вместо сорока минут показал семнадцать часов, потом двадцать восемь суток, тридцать девять месяцев, потом сто двадцать лет… А затем таймер мигнул в последний раз и выдал скромный символ, лежащую на боку восьмёрку. Это был знак бесконечности. Куб Абсолютной Изоляции честно признавался, что в текущих условиях отправить сидящих внутри него сущностей в заданном направлении не сможет вообще никогда.
А треск и грохот за стеной, естественно, прекращаться и не думали, и со стены начала сыпаться побелка.
— Что это за?..
Я втянул голову в плечи, опасаясь услышать что-то немыслимое. Но нет.
— Что это за… такое явление? — вот как сформулировал свой вопрос режиссёр Гайдай.
Да, здесь, в этом месте, собрались люди сдержанные и в высшей степени культурные.
— Декорации, что ли, набивают? — развёл бровями его невысокий помощник с длинными вислыми усами.
— Какие ещё декорации? — рассердился Гайдай.
Он порывисто выскочил в коридор, дёрнул ручку двери от той самой комнаты.
— Эй, кто там заперся? Немедленно прекратите шуметь!
Стуки и трески, естественно, не прекратились, режиссёр Гайдай ещё немного подёргал ручку, постучал в дверь и вернулся к остальным.
— Чёрт знает, что тут творится.
Я заметил, что при слове «чёрт» оператор Окуляров заметно вздрогнул. Но это было неважно. А важно было то, что сюда вот-вот, сокрушив держащийся из последних сил Куб теперь уже не совсем абсолютной изоляции, ворвутся тёмные сущности, злые и медведеобразные.
Мне нужно было срочно всех здесь к этому подготовить.
Под многочисленными удивлёнными взглядами я взобрался с ногами на топчаны, где с краю всё ещё сидел и безостановочно потирал лысую голову актёр Моргунов.
— Товарищи! — сказал я. — Товарищи.
Все взгляды устремились на меня. Это было правильно.
— Послушайте, что я вам скажу. Там, за стеной, не сбивают декорации. Там сейчас вообще находятся не люди. Там находится зло из другого мира. И оно сейчас полезет через эту стену сюда.
Я заметил, что все в комнате стали переглядываться и потихоньку отодвигаться, стараясь оказаться от топчанов и взобравшегося на них меня по возможности подальше. Даже Вицин с Никулиным в задумчивости нахмурились, уже, видимо, сомневаясь, видели ли они несколько минут назад некоторые зловещие чудеса или им просто показалось. И это была вполне понятная человеческая реакция. Мне оставалось уповать только на свой козырь в рукаве: всеобщее ко мне доверие и расположение.
И тут режиссёр Гайдай, не отводя от меня взгляда, снял свои очки, протёр их и негромко произнёс:
— Слушай, парень… Это всё, конечно, хорошо. Но ты сам вообще-то кто, а? И как попал на съёмочную площадку?
— Да, кто это? — поддакнул его низенький и усатый помощник.
Ну вот, приплыли так приплыли. Я понял, что именно произошло: переключивший на себя всю энергию злополучный Куб оставил без питания мою «панель всеобщего узнавания и доверия». Теперь меня здесь не знали и за просто так доверять мне не собирались.
А за стеной трещало всё громче и неотвратимее.
Ситуацию спасли актёры Вицин и Никулин. Они выступили вперёд и взяли инициативу на себя.
— Ребята, — объяснил всем Юрий Никулин, — это Никита. Вы лучше, это самое, слушайте, что он говорит. Он правильный парень.
Это было очень кстати. Авторитет актёров Никулина и Вицина подействовал, и люди уставили на меня взгляды, соглашаясь выслушать.
Торопясь и раз за разом посматривая на стену (не посматривать туда у меня не получалось), я кратко объяснил присутствующим, что именно здесь происходит. Рассказал о краже великого и нематериального, о тёмных сущностях из подпространства. Все слушали внимательно, никто не перебивал.
— Правильный, говоришь, парень? — нахмурился режиссёр Гайдай, когда я закончил. — А он точно не… того?..
Режиссёрский палец произвёл характерное и красноречивое движение у виска. Актёры Никулин и Вицин стали утверждать, что вроде как нет, не того. Но выходило это у них не очень убедительно.
А дальше повернулось так, что ничего доказывать стало уже не нужно. Потому что — началось.
Стена напротив нас, из-за которой гремело и трещало, дрогнула, роняя на пол штукатурку, а потом вдруг в мгновение ока взяла и исчезла. Произошло это, видимо, оттого, что оказавшийся в критическом положении Куб, выполняя свою основную функцию — не выпустить никого изнутри себя наружу, — стал делать это, используя подручные средства. Таким образом он включил стену между комнатами в свой состав. А так как сам по себе Куб невидим, то и сохранять видимость для бывшей стены, тем более пребывая в режиме острой нехватки энергии, программа Куба посчитала излишним.
Это было плохо по двум причинам. Во-первых, это свидетельствовало о том, что Куб удерживает внутри себя свою добычу из самых последних сил.
А во-вторых…
Во-вторых, теперь перед съемочной группой, как в гигантском аквариуме, проносились по воздуху лохматые и зубастые летающие чудища. Они, мне показалось, успели стать ещё крупнее. Людей в комнате подобное зрелище повергло в некоторый ступор. И, надо признаться, этот всеобщий ступор отчасти коснулся и меня самого.