Способ остановить науськанного нашими галактическими визитёрами зверя имеется — простой, эффективный и открытый по чистой случайности. Вот он: надо дать зверю послушать классическую музыку. Ну, то есть, эту самую музыку врубить ему прямо в ухо, да погромче.
«Ну, почему не включаешь музон?!» — заорал я на Федю по нашей внутренней связи, перекрикивая грохот и скрип бедного фургона, он же всё ещё трейлер, но скоро мог стать просто металлоломом.
«Не могу, динамики повредило!» — жалобно прокричал Федя в ответ.
От следующего удара наша машина натуральным образом так покачнулась, что на время встала на два колеса. Свинья, судя по всему, прекращать своё разрушительное занятие и не думала. А боковую дверь уже так погнуло, что открыть её, похоже, могло и не получиться, быстро — так уж точно.
Тут зверюга потянула ноздрями воздух, утробно хрюкнула, её глаза зашарили вокруг в поисках другой, не такой твёрдой на ощупь цели. И догадайтесь, кто оказался этой её новой целью.
Под зелёным неприветливым взглядом я попятился к границе складки и дальше, к калитке. Стал уже открывать её, потом понял: нет, приводить разъярённого зверя в соседский двор нельзя, там люди. Что тогда? Залезть на дерево? Так она это дерево снесёт к чертям собачьим в два удара. Выскочить на улицу? Она побежит следом, ей сейчас никакие заборы не преграда.
Тут наш Пятачок-мутант перестал раздумывать, куда же наконец ринуться, и сделал короткий шажок в моём направлении. Я не стал ждать остальных его шажков и немедленно рванул за фургон. Свинья рванула следом.
Должен сказать, что бегая вокруг машины от злой двухсоткилограммовой животины, проводить мыслительную деятельность, конечно, не очень удобно. Зато каждая пришедшая при этом в голову мысль точно на вес золота. Потому что стимул — это всегда важно. В общем, одна отдельная мысль мне таки пришла.
— Федя! — крикнул я, в очередной раз пробегая мимо приоткрытого фургонного окна, где маячила кучерявая растерянная голова. — Братан, скорее материализуй скрипку!
Кажется, мой напарник упоминал, что в детстве занимался в музыкальной школе. Да, он что-то такое говорил — и вот теперь эта ненужная, казалось бы, информация вспомнилась в самый критический момент.
— Точно! — заорал Федя в ответ.
Через несколько секунд окно фургона раскрылась шире, Федя со скрипкой в руках смотрелся очень солидно. И, обернувшись на бегу, я успел заметить, как напарник высунулся из окна и приложил проносящееся у фургона животное инструментом прямо по щетинистой спине. Свинья не обратила на этот перфоманс абсолютно никакого внимания, а вот скрипка взвизгнула очень жалобно, а ещё от неё, кажется, что-то отлетело.
— Что ты делаешь?! — заорал я в промежутках между вдохами.
Фёдор успел бросить на пробегающего меня удивлённый взгляд и на следующем моём круге сунул разбитый инструмент мне:
— Да, ты прав! Держи!
— Зачем?! — возопил я.
— Как зачем — отбиваться.
Два или три круга я только хватал ртом воздух. Потом снова заорал:
— Сделай другую — и играй! Играй!!! Ты же учился…
Швырнув в высунувшийся из-за угла фургона зубастый «пятак» ошмётками инструмента, я продолжил свой забег.
— А-а, — постиг наконец напарник всю глубину моего замысла.
В руках его блеснула лакированной поверхностью новая скрипка. Фёдор отворил окно во всю ширь, занял правильную музыкальную позицию… Я не исключаю, что он даже поклонился, я мог на бегу этого не заметить. Потом он артистично взмахнул рукой, и смычок коснулся струн.
И тогда из фургона во двор полилась музыка. Нет — МУЗЫКА!
Ну, как полилась…
Исторгнутый Фединым струнным и смычковым музыкальным инструментом звук оказался так визгливо оглушителен, а ещё так отвратительно, невыносимо ужасен, что мы со свиньёй одновременно и резко затормозили.
— Хватит! Не надо! — взмолился я.
Свинья, судя по выражению её морды, была со мной полностью солидарна. Да, назвать то, что произвёл Фёдор, не то чтобы классической, но и просто музыкой, было бы совершенный кощунством. И тем не менее это почему-то подействовало. Уши хрюшки, до того грозно торчащие вверх и вбок, в смятении обвисли. Пользуясь случаем, я подтянулся и ввалился в раскрытое окно фургона, носиться кругами не было уже никаких сил.
— Хватит, — устало повторил я.
Свинья заозиралась, на морде её явственно читалось опасение, не раздастся ли изуверский звук снова. Маэстро Фёдор, однако же, всё истолковал неправильно.
— Почему хватит? Получается же!
И, не успел я и пикнуть, как он шкарябнул по струнам ещё раз.
Не знаю, как у него это получалось, но отвратительнее звука я, пожалуй, не слышал ни до, ни после того случая. А внимать ему с расстояния в один метр, да ещё находясь под не очень высокой крышей, было настоящей пыткой. Кажется, я ненадолго потерял сознание.
Очнулся я от того, что фургон тряхнуло. Судя по всему, тряхнуло нашу машину так, как до этого, наверное, ещё не трусило. Дверцы верхних полок во всех шкафчиках распахнулись, оттуда нам с Федей на головы посыпалось то, что не успело выпасть оттуда раньше.
Федя отшатнулся от окна, чем-то испуганно взмахнул, и я увидел, что в руке он держит огрызок скрипки. Именно огрызок — с полукруглым местом откуса, со следами зубов. Федя взглянул на этот экспонат музея ужасов, вскрикнул и швырнул его через окно в животное.
Животное, однако, прилетевший к нему под нос покалеченный инструмент интересовал мало. Зверюга не понимала, что это и есть источник звука. Для неё источником звука являлся засевший в фургоне человек Фёдор, а заодно сам фургон и всё, что в нём находилось. Зелёные огни в маленьких жутких глазках теперь залило чем-то красным. Похоже, свинья собиралась сделать так, чтобы мучительный этот звук никогда больше не повторился. И могу сказать, что со своей стороны я её в определённой степени понимал.
Но надо было что-то срочно предпринимать.
— А давай сами напоём что-нибудь классическое! — осенило меня. — Знаешь что-нибудь? Помнишь?
Федя почесал затылок. В его глазах лихорадочно замелькал перечень его музыкальных познаний.
— Да, немного помню, — поспешно произнёс он. — Этого, как его… На «Ш» начинается…
— На «Ш»? — Я включился в этот слалом воспоминаний. — Штраус? Шуберт? Может, Шнитке?
— Не, там такое, со словами.
— Со словами и на «Ш»? Хм… Шаляпин? Или, может, этот — Шевчук?
— Не, не то, не то, — морщил лоб Федя. — Во, вспомнил: Шнур!
— Чего-о?
— Точно, Шнур. Он, кажется, пел примерно в это время?
Я покосился на зверя, что рыл задней лапой землю и готовился стартовать с мгновения на мгновение.
— За такую классику, братан, она нас точно сожрёт. А Шнур твой… Не, он в эти годы пел бы другие песни. Или в других местах, не с таким тёплым климатом.
Тут свинка-гигант, устав, видимо, слушать наши музыковедческие беседы, ринулась вперёд. Расстояние до машины она преодолела играючи, мы и пикнуть не успели.
Бум! Бум! Бум!
Мы болтались внутри фургона и бились о стены, как мелочь в копилке. И наш фургон-трейлер для темпоральных путешествий уже не казался мне достаточно надёжным укрытием. Его болтало, как корабль в шторм, и волны в виде бешеной свиньи всё накатывались и накатывались.
Нанеся очередной ударище в борт нашего утлого ковчега, зверюга отступила, но лишь для того, чтобы взять новый разбег. Глаза её светились такой яростью, что стало понятно, в новый удар она вложит всю себя. Минута наступила решительная.
— Мама, — то ли проговорил, то ли пропел Федя.
О, это было очень ко времени.
— Точно! — Закричал я. — Молодец, Фёдор!
И тут же запел сам:
— Мама-а-а!.. У, у, у-у-у!..
Слова я знал плохо, но мелодию, конечно, помнил, как не помнить-то.
Федя зачем-то поморгал с раскрытым ртом, потом присоединился к моему не самому, надо признаться, классическому исполнению. У него, правда, исполнение было едва ли лучше, но, слава скрипичному ключу и семи нотам, этого хватило.
Наша с Федей песня зазвучала как нельзя вовремя. Двухсоткилограммовая свинья, что уже летела ракетой класса «земля — борт фургона» с программой на полное уничтожение, немедленно затормозила. К раскрытому фургонному окну она подбежала уже лёгкой трусцой, послушала наши потуги на пение, и красное с зелёным стало из её глаз постепенно уходить. Дальше свинка завертелась на месте, как будто не понимая, как она сюда попала, потом достаточно миролюбиво хрюкнула, понюхала что-то на земле и направилась в сад. Там она недолго поковырялась рылом под стволами яблонь и скоро скрылась за дальним проломом в заборе, который, как-то так совпало, идеально соответствовал её габаритам.
Больше я эти два центнера радости и счастья не видел, и будет хорошо, если никогда и не увижу.
— Вот что «Квин» животворящий делает, — прошептал Федя и медленно сполз по стенке на пол.
Я был с ним полностью согласен.
***
Соседская хрюшка, конечно же, приходила к нам с Федей в гости не просто так. Её напустили на нас в нужный момент. Оно было и понятно: если зажигаются вот такие зелёные огни в глазах мирного и советского домашнего животного, значит, это кому-нибудь нужно. И нужно это ясно кому и для чего.
В общем, пока мы тут веселились, пока потом объясняли выглядывающим из-за всех заборов соседям, что им всё послышалось и показалось, игру хоккей у Серёги увели.
Нет, я и сразу, бегая здесь за свиньёй (вернее, от неё), вполне отдавал себе отчёт, что всё это — операция по отвлечению внимания. Просто отстоять фургон (он же трейлер) и его содержимое (в том числе и Фёдора) было тоже важно. А потом оно с этим хрюкающим чудищем всё так завертелось…
Как только поросячья наша эпопея закончилась, я тут же, не сходя с места, отсканировал Серёгину голову и всё узнал. Тогда я метнулся на улицу, но там, конечно, никаких пацанчиков с прямоугольной и плоской картонной коробкой уже не оказалось. А между тем утрата игры была для нас существенным ударом.