На Черчилля и его окружение оказывали постоянное воздействие лондонские поляки — и в целом польский вопрос был главным для Лондона. Для Трумэна престиж Черчилля был огромной величиной. В отличие от Рузвельта, ему было трудно противостоять мировому влиянию британского премьера и тому, что Черчилль скромно называл «нашим впечатлением от того, что на самом деле происходит в Москве и Варшаве». Черчилль нуждался в Трумэне, а Трумэн — в помощи британского премьера. Нет сомнений, что для прежнего сенатора из глубинного штата Миссури Черчилль был величиной наполеоновского масштаба, и он относился к нему — по крайней мере, на первом этапе — с должным пиететом. Первые же слова Черчилля Трумэну раскрывают суть его подхода: «Важно как можно скорее показать миру единство наших взглядов и действий».
У Трумэна сложились неплохие рабочие отношения с министром иностранных дел Энтони Иденом, с которым у президента состоялись две встречи, в результате которых англосаксы нашли общую линию в польском вопросе. Иден заявил, что у Лондона никогда не было более тесных отношений с Вашингтоном. Иден выразил ту точку зрения, что Советский Союз следует «повернуть лицом к реальностям» и заставить признать «англо-американскую мощь». У следующего в Сан-Франциско Идена были и более конкретные поручения: передать президенту Трумэну «наши впечатления о происходящем в Москве и Варшаве». Английский министр иностранных дел встретился с президентом дважды.
Черчилль с нетерпением ждал сообщений из Америки и облегченно вздохнул, когда развернул телеграмму Идена:
«Новый президент США будет неустрашим в отношении Советов». Черчилль Идену 20 апреля: «Он не склонится перед Советами. Надеясь на продолжительную дружбу с русским народом, тем не менее я полагаю, что она может быть основана только на признании мощи англо-американцев».
Итак, четыре источника — Леги, Гарриман, Стеттиниус и Черчилль — оказали решающее воздействие на относительно неопытного президента, на официальный курс Соединенных Штатов. По существу в тот решающий период у Трумэна были четыре авторитета, основываясь на взглядах которых он формировал свою дипломатию: адмирал Леги, стоявший значительно жестче и правее основного состава советников и министров; посол Гарриман, который более всего боялся, как бы либерал из глубинки Трумэн не оказался слишком мягким; госсекретарь Стеттиниус, покидающий федеральную службу — не сомневавшийся в том, что Трумэн назначит собственного главу внешнеполитического ведомства; четвертым источником информации, идей и концепций для Трумэна стал всеми признанный мастер своего дела Уинстон Черчилль.
Британский лев не упустил золотой возможности воздействовать на взгляды нового лидера Запада.
Разумеется, были и другие источники, влиятельные при Рузвельте. К примеру, Гарри Гопкинс говорил Трумэну, что Сталин — это «прямолинейный, грубый, упорный русский…
С ним нужно говорить откровенно». Но в эти дни и недели Гопкинс ослабевает и жестоко болеет, его помещают в клинику Мэйо. В этом состоянии фаворит Рузвельта не мог оказать большего воздействия на президента, чем его энергичные конкуренты. В больнице же был и Джозеф Дэвис. Бернард Барух послал Трумэну меморандум, в котором призвал «попытаться понять» русских. Неизвестно, читал ли этот меморандум Трумэн, — но в любом случае гораздо больше людей в окружении президента высказывали бескомпромиссные взгляды.
Стратегический курс
Пока события мировой войны делали комплекс международных отношений податливым для перемен, следовало создать легальные инструменты американского воздействия на опустошенный мир. Так или примерно так думали американские политики. Что было уже сделано в этом плане? Созданный в 1944 г. Международный валютный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР) закрепили уникальное положение доллара в мире, усиливали зависимость ориентирующихся на мировой капиталистический рынок стран от США, превратившихся в гаранта этого рынка. Валюты этих стран теперь непосредственно были связаны с долларом, стабильность их зависела от стабильности американского доллара.
МВФ, МБРР и доллар давали ключи для воздействия на дружественные Соединенным Штатам и подчиненные им страны. Существовали, однако, государства, не затронутые экономическим «притяжением» Вашингтона. Прежде всего, разумеется, это относилось к Советскому Союзу, в значительной мере это также относилось к удаленным от мирового капиталистического рынка странам.
Не повторять ошибки 1919 г., не уходить из внешнего мира, из Восточного полушария, — этот лозунг имел свои привлекательные для американского капитала черты и пользовался известной популярностью в деловых и политических кругах страны. Но он предполагал не просто присутствие в нескольких критически важных районах, но и контроль над происходящими в них процессами. Взять на себя ответственность за порядок в этих районах означало, как минимум, следующее: собственные американские представления о порядке в мире возводились в абсолют; проблемы данных регионов рассматривались с меркой их соответствия американским интересам.
Взяв курс на проведение политики контроля над отдаленными регионами, США не могли не натолкнуться на сопротивление: американская политика проводилась все-таки не только среди «вассалов» и поверженных, но и среди суверенных стран, которым нужно было либо переходить на положение подопечных, либо противостоять натиску американской дипломатии. Политика установления американского контроля над Европой сразу же натолкнулась на сопротивление самого крупного военного союзника США — Советского Союза.
США, мягко говоря, специфически относились к СССР как к союзнику. В великой антигитлеровской коалиции номинально все три основных участника (СССР — Великобритания — США) были равны, а в реальности американская сторона делала большое различие между своими британским и советским союзниками. В Вашингтоне находилось совместное американо-британское военное командование, объединенный комитет начальников штабов; на европейском фронте британские войска подчинялись американскому командованию. Британия с ее населением более чем в три раза меньшим, чем население СССР, пострадавшая от военных действий несравнимо меньше СССР, получила в три раза больше товаров по ленд-лизу; англичанам был гарантирован заем на послевоенное восстановление; американцы делились с ними своими военными секретами. Первая оккупированная вражеская страна — Италия стала показателем так называемого «равенства» трех великих союзников: американо-английская администрация не включила представителей СССР в органы управления этой страной. Можно назвать и другие проявления пристрастности и нелояльности США как военного союзника.
Эти обстоятельства не подорвали решимости советского руководства сохранить союз военных лет, желание продолжать укреплять советско-американские связи. Важное значение имели и поставки по ленд-лизу, а также обещанный американской стороной шестимиллиардный послевоенный заем.
Главное же — без согласия двух стран невозможен был прочный мир. Советский Союз предлагал Соединенным Штатам сотрудничество в условиях мирного сосуществования. Однако поворот в американской политике сделал очевидными посягательства на жизненные интересы Советского Союза, что предопределило ухудшение американо-советских отношений.
Понеся огромные потери в борьбе против гитлеризма, Советский Союз не менее, а более, чем США, нуждался в безопасности. И если безопасность своего прежнего союзника рассматривалась Соединенными Штатами как второстепенный вопрос, то это говорит лишь о близорукости и исключительной самоуверенности ослепленных своим могуществом проводников американской политики, пытавшихся обращаться с СССР как с обреченной на зависимость страной.
На международной арене с поворотом США к интервенционизму сложилась парадоксальная ситуация. Одна страна— Соединенные Штаты, официально выдвигая в качестве своей цели обеспечение собственной безопасности, объявила о своей заинтересованности во всей «внешней сфере», то есть во всем огромном мире. Другой стране — Советскому Союзу было отказано в обеспечении безопасности собственных границ.
Визит Молотова
Самолет с Молотовым приземлился в Вашингтоне в воскресенье, 22 апреля 1945 г., и состоялась относительно краткая и вежливая беседа Молотова с Трумэном. Она была даже сердечной. Утром перед второй встречей — 23 апреля государственный секретарь Стеттиниус, вооруженный специальным аналитическим докладом, созданным Элбриджем Дерброу, заверил англичан, что, в случае прогресса на переговоpax, он «мобилизует президента для разговора с Молотовым в манере «голландского дядюшки»». Президент вызвал для подготовки к встрече с Молотовым военного министра Стимсона. «Безо всяких предупреждений я окунулся в одну из самых сложных ситуаций в моей жизни», — записал Стимсон в своем дневнике.
Находясь под перекрестным огнем аргументов в пользу позитивного сотрудничества и доводов, говорящих о преимуществе силового давления, президент Трумэн созвал 23 апреля 1945 г. совещание, цель которого заключалась в том, чтобы найти ответ на возникавшую на горизонте американской внешней политики проблему отношений с СССР.
Трумэн действовал неожиданно с самого начала. Он построил встречу так, что вначале излагал свои взгляды по данному вопросу, а затем фиксировал ответы и комментарии противостоящей стороны. После Рузвельта это был неожиданный прием. Как и тональность встречи. Сказанные на подготовительном совещании, его слова звучат грубо и неожиданно резко— по отношению к самому жертвенному союзнику— даже сейчас, спустя много лет. «Наши соглашения с Советским Союзом до сих пор являли собой движение в одну сторону, и такое движение не может продолжаться; это следует решить сейчас или никогда». Трумэн сказал, что он готовит планы к Сан-Франциско и что «если русские не хотят присоединиться к нам, пусть идут к черту».