Дело в том, что, вводя с подсказки третьих лиц НЭП, Ленин явно не отдавал себе отчета в том, что закладывает колоссальной разрушительной мощи мину замедленного действия под едва только созданное советское государство. Зато эту мину сразу узрели на Западе, особенно прекрасно знавшие экономические особенности России видные белоэмигранты. Так, бывший посол Временного правительства в США Б.А. Бахметьев еще в 1923 г. сделал изумительно точный прогноз о том, к чему приведет НЭП в такой крестьянской стране, как Россия. Он открыто указал на фатальную неотвратимость столкновения «производственных инстинктов» крестьян-собственников с «лишенной гибкости», слабо национализированной промышленностью и торговлей, о неизбежности «новых производственных забастовок, вызванных обстановкой на «обменном конце», повторения обстоятельств, приведших к первой капитуляции 21 года» (Бахметьев имел в виду Кронштадтский мятеж, послуживший непосредственным толчком для введения НЭПа. — А. М.). А на основании этого прогноза на Западе определяли для «московской власти» единственный выход: полная денационализация промышленности и торговли, сопровождающаяся переменами политического характера.
В отличие от впавшего под конец жизни в маразм Ленина Сталин прекрасно отдавал себе отчет, чем на самом деле может закончиться НЭП. После кратковременного оживления производства в промышленности и сельском хозяйстве неизбежно наступит коллапс, основанный на антагонистических противоречиях между слабой промышленностью и сельским хозяйством, составлявшим едва ли не 95 % всей экономики Советского Союза в первой половине 1920-х гг. Забегая вперед, следует отметить следующее. Едва только во второй половине 1920-х гг. Сталин объявил о программе индустриализации и в рамках этой программы Советский Союз попытался обратиться к широким закупкам промышленного оборудования за границей, то Запад при очень активном участии верхушки белой эмиграции чуть ли не автоматически ввел так называемую «золотую блокаду». Проще говоря, западные партнеры отказывались продавать промышленное оборудование и технику при оплате поставок золотом (и валютой), тем более что они знали, что у Советов золота мало. В качестве оплаты требовали товарное зерно, попросту хлеб. Тем самым откровенно провоцируя фатальную неизбежность «самореализации «того самого прогноза, который еще в 1923 г. сделал Бахметьев для элиты политических и деловых кругов США.
Опасность «золотой блокады» была настолько нешуточной, что в заключенный 24 апреля 1926 г. между СССР и Германией Договор о ней тралитете и ненападении даже была включена специальная статья III.
Она прямо гласила, что
«если будет образована между третьими державами коалиция с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту одну из договаривающихся сторон, другая договаривающаяся сторона к такой коалиции не примкнет».
Появление этой статьи и было связано с объявленной Западом Советскому Союзу «золотой блокадой». Еще в ноябре 1925 г. Кремль точно знал, кто и как планирует осуществлять эту блокаду: «Бэнк оф Ингланд» как главный инициатор заключил специальные соглашения с германским Рейхсбанком, Голландским банком и «Банк де Франс» специальные соглашения о проведении скоординированной финансово-кредитной блокады против СССР единым фронтом. А в 1926 г. пресловутый У. Черчилль выступил с развернутой программой экономической интервенции против СССР, которая явилась бы прелюдией к военной интервенции. Одновременно он выдвинул и план финансового удушения Советского Союза путем организации международного антисоветского экономического фронта!
Но это пока еще всего лишь одна сторона медали. А вот суть другой в том и состояла, что Запад откровенно пытался не допустить возникновения ситуации «высокого органического строения капитала» в еще только запроектированной к реализации социалистической экономике. Ибо именно оно-то и создало бы в самом ближайшем будущем ситуацию полной экономической независимости СССР. К чему, собственно говоря, и стремился Сталин — единственный в нашей стране за весь XX век подлинный экономист, сиречь хозяйственник. Тем более что в основе плана первой пятилетки лежала идея приоритетного повышения уровня энерговооруженности всей экономики. Тут электрификация и план ГОЭЛРО (кстати говоря, принципиально разработанный еще при царе), и создание новых отраслей промышленности, способных механизировать основные производственные процессы, — тракторостроение (в сочетании с сельхозмашиностроением), автомобилестроение, интенсификация нефтедобывающей и угольной промышленности и т. д.
Параллельно с введением «золотой блокады «Запад взял за моду и «принцип «так называемых «джентльменских соглашений» по усилению ограбления России за счет неимоверно задранных цен на промышленную продукцию, особенно на электрогенераторы и тяжелые электромоторы, без которых ни электростанций, ни заводов не построить. По упомянутым джентльменским соглашениям цены рекомендовалось завышать минимум на 60–70 %, а, как правило, в 2–2,5 раза. Благодаря разведке были установлены даже перечни оборудования, на которые распространялся «принцип» джентльменских соглашений. Особенно это касалось электрогенераторов и электродвигателей, прежде всего большой мощности. Ведь без них практически невозможно создать мощную электроэнергетику и промышленные гиганты.
Небезынтересно также отметить, что наряду с упомянутыми выше джентльменскими соглашениями страны Запада ввели и прямой запрет на экспорт в СССР некоторых видов промышленного оборудования, имеющих стратегическое экономическое значение. В первую очередь такого, которое могло бы способствовать росту объемов нефтедобычи (в данном случае под запрет попали турбобуры для бурения нефтескважин), а соответственно и росту советского экспорта «черного золота», который в то время составлял 15–16 % объема мировой торговли нефтью. Между тем доходы от экспорта нефти и нефтепродуктов составляли тогда, пожалуй, самую наиважнейшую статью валютных поступлений в казну.
Проще говоря, Запад делал все возможное и невозможное, чтобы категорически не допустить возникновения ситуации «высокого органического строения капитала» в самой основе советской экономики, дабы тем самым превентивно воспрепятствовать его дальнейшему росту в иных отраслях экономики, что автоматически превратило бы СССР в экономически полностью независимое государство.
Если Сталин принял бы, не приведи, конечно, господь, точку зрения Маркса или, того хуже, основывавшуюся на хищнических целях Запада точку зрения главного «теоретического» идиота партии — несносного болтуна Бухарина, то сыскавший в таком случае опору в экономических противоречиях между промышленностью и сельским хозяйством социальный взрыв в стране был бы неминуем. Собственно говоря, он и так едва не реализовался, однако отнюдь не по вине Сталина, а в силу ожесточенно яростного противодействия сталинским планам индустриализации и коллективизации со стороны действовавшей по указаниям Запада троцкистской оппозиции. Сталин сознательно пошел на формирование «высокого органического строения капитала» во всей еще только запроектированной к созданию социалистической экономике. Прежде всего в ее фундаменте. И не ошибся. Потому как это был единственный путь к спасению России, пускай и называвшейся тогда Советским Союзом.
В результате такой политики в мировой экономике произошел тектонический сдвиг. До 1932 г. в мире было четыре крупных промышленных района: Пенсильвания в США, Бирмингем в Великобритании, Рур в Германии и Донецкий (тогда находился в составе РСФСР) в Советском Союзе. В конце первой пятилетки к ним добавились Днепровский (на Украине) и Урало — Кузнецкий (в РСФСР). В мире стало не просто шесть промышленных районов. До 1932 г. три четверти промышленных районов мирового значения дислоцировались на Западе. С 1932 г. ровно половина индустриальных районов мирового уровня уже находилась на территории СССР! До последней нитки ограбленная страна в течение всего пяти лет, преимущественно собственными силами, не только свергла абсолютное и, казалось бы, незыблемое превосходство Запада с пьедестала мирового экономического Олимпа, но и принципиально сравнялась с ним.
Не являлось секретом и то, что в ранее неосвоенных регионах Советского Союза в ближайшем же будущем должны были появиться еще несколько крупных промышленных районов мирового уровня. Более чем одна треть самого крупного материка — Евразии — оказалась гигантской площадкой для создания, развития и успешной работы крупного индустриального производства. Ранее практически не тронутые богатства ее центральной части оказались не только доступны к разработке и использованию, но и интенсивно вовлекались в активный хозяйственный оборот. Дотоле всего лишь географически, в основном через ж.-д. транспорт, осязавшийся потенциал геополитической силы Советского Союза стал стремительно наполняться небывалой и неведомой Западу экономической мощью, трансформация которой также и во внушительную военную мощь было делом небольшого времени да, как говорится, техники.
Ныне все эти достижения охаиваются. Достаточно взглянуть на количество мифов, в том числе и тех, которые приходится комплексно рассматривать. Да, в период индустриализации имело место многое, но никто и не собирается отрицать, что продажи художественных и археологических ценностей имели место быть. Как, впрочем, были и колоссальные трудности при осуществлении первой пятилетки. Отрицать подобное или даже какую-либо часть этого было бы просто глупостью. Однако же давайте прежде всего оглянемся на подлинную цену того, что случилось с Россией в 1917 году. Без этого чрезвычайно трудно понять, в каких наитяжелейших условиях оказалось сталинское руководство, справедливо сочтя крайне необходимым построение в СССР собственной, независимой экономики. Ведь все без устали клянут большевиков, что-де с их приходом Россия была разграблена и поругана. Но, во-первых, так ли уж виноваты непосредственно большевики? И, во-вторых, кто бы отдал себе отчет в том, что же на самом-то деле произошло в 1917–1922 гг.?! Впрочем, чего же гадать на кофейной гуще — лучше сразу перейдем к сути дела.