— Скажи на прощание хоть словечко, скажи хоть словечко…
— Не до словечка ему, зови скорее санитара! — прикрикнул Оськин.
Немецкие снаряды пробили еще несколько баков. Огонь забушевал с еще большей силой. Он заволок овраг, метнулся к реке и завихрился на воде исполинскими языками.
— Волга горит, Волга!
— Смотрите, братцы, баржа! Куда же она идет?..
Иван Оськин, мокрый от пота и черный от копоти, посмотрел на реку и увидел пятидесятитонную баржу, которая двигалась на буксире небольшого катера. Катер круто повернул назад, к левому берегу. Буксирный канат, не выдержав резкого толчка, лопнул. Баржа беспомощно закачалась и медленно поплыла по течению. Вслед за ней неотступно шла бурая огненная лава. Еще немного — и она охватит со всех сторон судно, захлестнет его смертоносным валом.
— Боеприпасы везем!.. Спасите!.. — отчаянно кричали оттуда.
Катер несколько раз пытался взять баржу на буксир, но порывистый ветер мешал закинуть чалку. Подойти ближе было нельзя — это значило наверняка столкнуть суда, погубить их.
— Степа, пособим морячкам! — не раздумывая, крикнул Иван Оськин.
Он отвязал первую попавшуюся лодку и прыгнул в нее.
. — Полный вперед! — скомандовал он Хмелеву и вполголоса проговорил: — Двадцать лет не подводила, матушка, не обидь и теперь!..
Гребцы изо всех сил налегали на весла. Лодка то поднималась на гребень водяного вала, то стремительно ныряла вниз. Ефрейтор настороженно следил за катером, зная, что достаточно допустить небольшой промах — и осатанелые волны разобьют лодку о железный борт. Наконец им удалось поймать конец чалки, брошенный с катера, и повернуть к барже.
Плыть против ветра стало еще труднее. Волны одна за другой бросались на лодку. Им несколько раз удавалось перемахнуть через ее нос и окатить гребцов ледяной водой. Но те упорно пробивались к цели.
Оськин, взяв в правую руку конец чалки, поднялся во весь рост, чтобы забросить его на баржу. В это мгновение высокая волна встала на их пути, с маху ударилась о борт. Лодка резко накренилась. Оськин не удержался на ногах и упал. Вода расступилась, бурля и вскипая шипящими каскадами.
…Когда Оськин выплыл, лодки поблизости не было. Должно быть, ее отнесло ветром куда-то в сторону.
Он взглянул на баржу. Огненная лава догнала ее и жадно облизывала корму. На палубе суетились люди. Одни старались сбить пламя струей воды из противопожарных шлангов. Другие устилали палубу мокрым брезентом, готовили спасательные средства.
Крепко сжимая конец чалки, Иван Оськин поплыл к барже. Оголтелый ветер рвал и метал, обдавая лицо солдата колючими брызгами. Мешала намокшая одежда. Отяжелев, она сковывала движения, тянула ко дну.
С баржи заметили Оськина и бросили спасательный круг.
Напрягая последние силы, он одной рукой уцепился за круг, а другой, изловчившись, кинул через борт чалку.
Очнулся Иван Оськин через несколько часов от чьего-то ласкового прикосновения. Он открыл глаза и увидел своего помощника. Хмелев, осунувшийся, постаревший, стоял возле койки со стаканом в руке и говорил:
— Выпей на здоровье, товарищ ефрейтор. Врач сказал, что водка сейчас для вас полезнее всякого лекарства… А я насилу добрался до вас… Еще бы немного — и поминай как звали… Такой уж я пловец.
— Баржа цела? — спросил слабым голосом Оськин.
— Цела. Канат закрепили, и катер отволок ее от огня.
Оськин немного передохнул и снова спросил:
— А как у нас на батарее?
— Все живы, только… — Хмелев запнулся. — Только бронебойку нашу разбило.
— Опять?! — вскрикнул Оськин и сел, спустив ноги. — За десять дней три ружья изуродовали, проклятые! Нет, я им этого не прощу… Не прощу ни за что!
Подвиг связиста Черных
В районе завода «Красный Октябрь» немецкие «юнкерсы» с диким воем бросаются в пике. Бомбят. На месте падения фугасок вырастают и с грохотом разваливаются высокие грязно-желтые столбы.
Круглолицый телефонист Василий Черных сидит в командирской землянке. Возле него автомат, прислоненный к столу, а на столе, у телефона, пяток гранат «Ф-1». Он не видит бомбежки, но по слуху довольно точно определяет обстановку. Тяжело вздрагивает земля, за деревянной обшивкой противно шуршит, осыпаясь, песок, но визга осколков не слышно. Значит, гитлеровцы «обрабатывают» соседний участок. «Скоро, видимо, примутся и за наш», — думает Черных.
Это подтверждают и разведчики.
— На правом фланге полка, — докладывает они, — немцы готовятся к атаке.
Командир полка, теребя седеющий ус, сосредоточенно смотрит на карту, испещренную цифрами, стрелками, кружочками, подковками. Справа от него утром располагались пулеметы второго батальона. Сейчас там немцы, и они готовятся к атаке. Не выбей их оттуда, маленький участок может превратиться в большой плацдарм, через который врагу легче будет прыгнуть к Волге. Он опять сосредоточенно смотрит на карту, сверяет сводки, донесения, сопоставляет их. Очень они неутешительны!
«Неужели не выбьем? — спрашивает он сам себя, совершенно забыв, что этот вопрос задавал себе не один раз. — Хорошо бы сейчас получить штыков тридцать — сорок для подкрепления!.. А кто их даст? Комдив отказал наотрез. У самого ни одного человека нет».
— Василь, Черных, не спишь? — спрашивает он телефониста.
— Никак нет, товарищ майор!
Вопрос командира не случаен. Напарник Василия Черных Иванов уехал за Волгу с важным поручением. Заменить его некем, и Черных уже третьи сутки бессменно дежурит у аппарата.
— Ты вздремни, пока у нас тихо, — участливо говорит майор. — А Иванов теперь уже должен скоро вернуться. Он без причины не станет мешкать.
Черных глядит на командира и вспоминает отца. Отец тоже был кадровый военный, служил на западной границе. В начале войны его товарищи прислали письмо, в котором просили семью погибшего стойко и мужественно перенести тяжелое горе…
Нет, майор внешне не похож на отца Черных, но в манере его разговора, в грустном взгляде усталых глаз есть что-то роднящее их… «И он тоже часто рискует жизнью, — думает Черных. — Случись что — и остались дети без отца…» Ему хочется поговорить на эту тему с майором, но голова тяжелеет и клонится на грудь. В легком забытьи он роняет телефонную трубку, долго ищет ее на полу около ног. Рука как чужая, пальцы шевелятся вяло. «Будут вызывать, тогда подниму… Не иголка, найду сразу…» — думает Черных, закрывая глаза. Приятная дремота овладевает им. Голова опускается еще ниже, и пилотка, соскочив с коротко остриженных волос, падает рядом с телефонной трубкой.
Майор отрывает глаза от карты и, глядя на молодого телефониста, горько улыбается. Юнец, совсем юнец! Ему бы теперь только, как молодому жеребеночку, носиться наперегонки с товарищами, аукаться в лесу и лукаво подмигивать сверстницам, а он пришел воевать, не зная даже, из каких частей состоит винтовка. Да один ли он такой! Были случаи, когда к майору в полк попадали с пополнением совершенно необученные люди. Они не только не могли выкопать окоп, но и просто бросить гранату.
Одного такого майор вызвал к себе и напрямик спросил, как он сумел при своем возрасте попасть в часть и почему призывная комиссия не направила его обратно в колхоз. Оказывается, он безо всякого вызова пришел в военкомат. Возле ворот толпилось много провожающих. Он вынырнул из толпы, заскочил в середину одной команды, которая заходила во двор, а медицинскую комиссию проходил за него здоровый парень, которому он дал две пачки папирос «Пушка». Потом выдали ему на руки документ с надлежащими печатями, и он с маршевой ротой прибыл в Сталинград.
Выслушав чистосердечное признание, майор хотел было сразу недоростка отправить обратно. Парень взмолился: «Неужели вы меня лишите права защищать свою Родину?»— «Ты необученный», — разозлился майор. «Какой же вы майор, если не можете обучить одного человека?» — «Вас у меня тут много!» — «Тогда и вовсе незачем обижать человека». Майор не устоял против такого довода и направил его в разведроту. И что же, таким оказался следопытом, что и желать лучшего не надо!..
«Да, наши комсомольцы могут в любую минуту стать взрослыми, — подумал командир полка. — Сами были такими…»
Проходит минута, другая… Вдруг совсем близко раздаются частые взрывы. Огневой налет обрушивается на передний край. Суматошно и бестолково тарахтят пулеметы, воют, словно голодные волки, мины. Земля ручьями сыплется с потолка.
Черных хватает с пола пилотку, надвигает ее на голову и, прищурившись, смотрит на аппарат. Зуммер молчит. Значит, можно еще немножко подремать…
Но подремать не удается. Майор приказывает вызвать к аппарату командира первого батальона. Телефонист будто и не спал. Он быстро крутит ручку телефона и, подавая трубку командиру, докладывает:
— У аппарата командир первого батальона!
— Как себя чувствуют сталинградцы? — спрашивает майор.
— Против нас больше роты автоматчиков, — сообщает командир первого батальона.
— Я спрашиваю, как ваше самочувствие, а этих просто считайте за взвод, товарищ командир батальона.
— Да у меня от батальона одно название осталось, а они под прикрытием танков.
— У меня такое же положение, — говорит майор. — Но отступать нельзя. Пехоту отсекаете?.. Правильно. Танки жгите, потом автоматчиков хлопайте… Желаю успеха!
Он подает телефонную трубку:
— Ну, брат, началось! Вызывай второго!
Черных лихорадочно крутит ручку:
— Командир второго батальона, товарищ майор.
— Доложите обстановку… Что? И это у вас называется «много»? — иронически говорит он. — На первый батальон три роты фашистских головорезов лезут, да еще с танками… И ничего, ребята нос не вешают, встречают как надо… Что?.. Хорошо, возьму у первого и подброшу вам, если сами с двумя немецкими ротами не справитесь… Это у тебя малочисленный батальон? А у других, думаешь, полный состав, что ли? Так что же, присылать подмогу? Не находишь нужным? Правильно, главное, локтевую связь с соседями не теряй. За флангами следи. Желаю!..