Это не так. Ленин выражает свою мысль предельно ясно: «Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но для целого исторического периода, отделяющего капитализм от «общества без классов», от коммунизма».
Таким образом, не Сталин, а Ленин выдвинул тезис об обострении классовой борьбы с построением социализма. Характерно, что после ликвидации советского строя то есть процесса, фактически подтвердившего этот тезис, обвинение Сталина в теоретической «ошибке» тихонько сошло на нет.
Конечно, нельзя сводить события 1937 года к слову и воле одного человека, даже если им был Сталин. Они произошли в огромном государстве, имевшем осмысленные и взвешенные юридические законы, на страже которых стояли десятки тысяч работников правоохранительных органов, системы госбезопасности, судов и прокуратуры.
И эти законы были ни на гран не хуже законов современных «демократических» обществ, где за ограбление банка можно получить пожизненный срок, а за изнасилование и даже убийство малолетнего ребенка лишь три года заключения.
Безусловно и то, что важную, можно сказать, решающую роль в осуществлении репрессий играл Наркомат внутренних дел (НКВД). И поскольку в процессе «большой чистки», осуществленной накануне войны, произошли нарушения социалистической законности, и в числе репрессированных действительно оказались невиновные, то должны были существовать какие-то причины.
Но, если в начале «оттепели» все же была внешняя попытка хотя бы примитивно объяснить случившееся, то в шабаше так называемой перестройки историки утратили всякую логику вообще. От хрущевских мифов они опустились до банальностей. Соскользнув на позиции недалекого обывателя, историки обвиняли Сталина и в чрезмерной подозрительности, и в психических отклонениях, и в неуемной жажде власти. На смену идеологическим мифам пришла пошлость.
Авторы не задумывались и над тем, как же так вышло, что только якобы «неумный», даже «неполноценный» государственный деятель оказался единственным, кто сумел освободить попавшую под пяту Гитлера Европу? Чего тогда стоили лидеры «демократических» государств, хотя бы Франции и Англии? Они что, были вообще идиотами?
Нет, все было далеко не просто. Историю нельзя сочинять – это будет уже не история... Ее можно только попытаться понять. И чтобы разобраться в событиях довоенного времени, автор предлагает эту книгу.
Константин Романенко
Бад Харцбург. Германия
* * *
Глава 1. Разгром троцкистской оппозиции
У оппозиции два лица: одно – фарисейски-ласковое,другое – меньшевистски-антиреволюционное.
И.В. Сталин
После ожесточенной Гражданской войны ЦК ВКП(б) и Советское правительство оказались во главе страны с полностью разрушенной экономикой, промышленностью и хозяйством. Жалкие гримасы нэпа не могли коренным образом изменить того тяжелого положения, в котором пребывали государство и его народ.
На повестке дня стоял все тот же известный русский вопрос «Что делать?». И попытки найти ответ на него не могли не вызвать противоречий и столкновения в верхнем эшелоне правившего страной слоя политической элиты. Недостатка в претендентах на роль идеологических лидеров не было. Подспудно зреющие разногласия не могли быть разрешены иначе, как в процессе ожесточенных фракционных схваток оппозиции с Генеральным секретарем Сталиным; но хотя никто не мог предугадать, к чему это приведет, все случившееся впоследствии было неизбежно.
Первым заявил о себе Троцкий. Уже в мае 1924 года он опубликовал статью о Ленине, а осенью, к третьему тому своего собрания сочинений написал вступительную статью под заглавием «Уроки Октября». В ней он представил события 1917 года таким образом, чтобы ни у кого не было сомнений в том, что только он, Троцкий, был «истинным» руководителем и организатором Октябрьской революции. Чтобы оттеснить других участников октябрьских событий, он «вспомнил выборочно» сомнительные, на его взгляд, моменты из этого периода.
Не упоминая фамилий и ограничившись цитированием редакционных статей «Правды», он намекнул на «ошибочную» оборонческую позицию Сталина в марте 1917 года, но жерло основной критики он направил против Зиновьева и Каменева. Троцкий вспомнил все: и споры Каменева с Лениным в апреле 1917 года, и статью Ленина о «штрейкбрехерах революции», и требование об исключении их из партии. Смысл этих компрометирующих фактов, извлеченных из недалекого прошлого, заключался в том, чтобы дать понять: кроме него, в партии нет личности, способной вывести страну из трудностей экономической ситуации.
Однако, любуясь собой в кривом зеркале истории, он допустил тактический просчет, он невольно притормозил очевидное размежевание «дружной парочки» со Сталиным. Троцкий, как всегда, ошибся. Кроме того, увлекшись саморекламой, он не учел, что у оппонентов есть не меньше сведений из его биографии, ставящих под сомнение не только его вариант интерпретации истории, но и свидетельствующих о небольшевистском и политически порочном прошлом.
Феноменальная неспособность Троцкого к психологическому анализу сразу же была наказана. 26 ноября «Правда» поместила в одном номере статью Сталина «Троцкизм или ленинизм» и Каменева «Ленинизм или троцкизм». Вскоре на ее страницах появились публикации: Бухарина – «Как не надо писать историю Октября», Зиновьева – «Большевизм или троцкизм» и Крупской – «К вопросу об «Уроках Октября».
Поскольку самовосхваление Троцкого ставило под сомнение роль в октябрьских событиях Ленина, то против него выступили и другие руководители: Калинин, Рыков, Молотов, Сокольников. Троцкому припомнили все дореволюционные эпизоды его биографии.
Еще в августе 1924 года, в период работы Пленума ЦК, состоялось совещание. Его участники приняли решение: «считать себя руководящим коллективом», обеспечивающим предотвращение раскола партии. То было практическое осуществление мер по недопущению опасности, о которой Ленин предупреждал партию в «Письме к съезду». Совещание выделило из своего состава исполнительный орган – «семерку». Ее составили члены Политбюро Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин и Томский. Кандидатами стали Дзержинский, Калинин, Молотов, Угланов, Фрунзе.
Этот коллективный орган, державший под контролем хозяйственные, внешнеполитические, коминтерновские и другие вопросы, практически выполнял функции Политбюро – без Троцкого. Собиравшаяся каждую неделю по вторникам руководящая «семерка» предварительно рассматривала вопросы, которые затем выносились на заседания Политбюро, проходившие по четвергам. «Семерка» подчинялась строжайшей дисциплине. Она могла быть немедленно созвана по первому требованию любого члена, а все разногласия в ней рассматривались на совещании-пленуме в составе всего этого неформального коллектива.
Однако зуд политической борьбы все больше побуждал к действиям Зиновьева и Каменева. В начале 1925 года они предприняли попытку убрать Сталина с поста Генерального секретаря, предложив ему вместо Троцкого возглавить Реввоенсовет. Но началось с того, что, обвиняя ЦК и в первую очередь Сталина в примиренческом отношении к Троцкому, азартная парочка стала требовать исключения последнего из Политбюро. Это не было лишь попыткой свести счеты за статью «Уроки Октября». Они действительно ненавидели его.
Расхождения с Троцким существовали и у Сталина. Они основывались на различии позиции политической линии в стране. Отступление нэпа не принесло разрешения проблем. Извечный вопрос «Что делать?» не терял своей актуальности. Действительно, что? Ждать мировой революции? Или же в надежде прорыва на Западе строить «капиталистическую» республику?
У Сталина не было таких колебаний. Он уже все обдумал. Он имел свой взгляд на дальнейшее развитие государства, предложив курс «на построение социализма в одной стране». Иной взгляд был у Троцкого. В статье «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» Сталин процитировал слова из работы Троцкого «Программа мира», где говорилось: «Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы».
Увязывая эту мысль со своей позицией, Генеральный секретарь указывал на неверие автора публикации в возможности и силы Советской страны. И это неверие, делает логическое заключение он, ведет Троцкого к пораженчеству: «Так как победы нет еще на Западе, то остается для революции в России «выбор»: либо сгнить на корню, либо переродиться в буржуазное государство».
Истоками этого психологического неверия Сталин назвал идейную позицию своего оппонента и заключил: «Теория «перманентной революции» Троцкого есть разновидность меньшевизма». Однако Генсек не присоединился к требованиям Ленинградского губкома, возглавляемого Зиновьевым, о выводе Троцкого из Политбюро.
Он возражал в отношении применения «крайних мер», но в его позиции не было лукавства политикана, протаптывающего дорогу к власти. Мотивы, которыми он руководствовался, носили совершенно иной характер. Позднее на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК, состоявшемся летом 1926 года, он признал: «Я был противником снятия Троцкого с Политбюро, я занимал тогда место не на крайнем фланге... а на умеренном... Я отстаивал его оставление в Политбюро, отстаивал вместе с большинством ЦК – и отстоял... Во всяком случае, я старался учесть указания, данные мне Лениным в отношении Троцкого (курсив мой. – К. Р.), и я принимал все возможные меры к тому, чтобы умерить пыл Каменева и Зиновьева, требовавших исключения Троцкого из Политбюро».
Сталин действительно делал все для того, чтобы предотвратить возможность раскола партии, которого так опасался Ленин. По существу, длительное время он щадил своих противников, этих склочных и неудовлетворенных людей, прошедших с основателем партии определенный политический путь. Он добросовестно, почти скрупулезно, выполнял «Завещание» Ленина. И не его вина, что позже события завершились роковой развязкой. Сталина к этому просто вынудили.