Фраза повисла в воздухе. Острее любого клинка, холоднее космической бездны. Дмитрий внешне не дрогнул. Но внутри – холодная волна. Резкая. Будто шлюзовой отсек вдруг разгерметизировался в тишине, высасывая тепло и воздух. Мускулы челюсти напряглись под кожей, сведённые в каменную маску. Пальцы правой руки, лежавшие на шве брюк, непроизвольно дёрнулись, будто от удара током.
Взгляд, только что утонувший в пустоте за шлюзом медленно, с нечеловеческим усилием, словно преодолевая гравитацию самой станции, перевёлся на непроницаемый визор сержанта. На этот кусок полированного композита, за которым скрывались глаза, полные тяжёлой уверенности. Гул систем корабля и «Фронтира» – генераторов, вентиляции, далёких ударов по металлу – вдруг обрушился оглушительным каскадом, подчёркивая звенящую, режущую тишину, что воцарилась между двумя людьми у врат ада. Тишину, в которой слышалось только собственное сердцебиение Дмитрия – гулкое, учащённое, как барабанная дробь перед казнью. И холод. Холод от тёмного стекла визора Кейла, от слов, вонзившихся глубже любого ножа. Холод пустоты, которая теперь зияла не только за шлюзом, но и здесь, в этом отсеке, между капитаном и самым верным сержантом. Пальцы правой руки, лежавшие на шве брюк, снова мелко, неконтролируемо дёрнулись. Единственный признак жизни в окаменевшем теле. Единственный ответ на лезвие фразы, всё ещё висевшее в маслянистом, пропахшем озоном и гарью воздухе.
Тишина.Гул.Холодный визор.Дёргающиеся пальцы.И барабан сердца в ушах.Врата ада были открыты. И страж у них был только один.
Глава 1. "Ржавчина, Шелк и Кровь Императора".
Над базарной палубой – этим адским котлом из шипящей гидравлики, хриплого хохота из "Латунной Бочки" и пота – Дмитрий Харканс застыл перед пульсирующей голокартой. Не статуя, нет. Скорее лезвие, воткнутое в ржавчину. Глаза – холодная сталь – скользили по траекториям, пальцы порхали над интерфейсом, выискивая кривые векторы, что дурно пахли. Чужой. Полный чужак в этом муравейнике. Выглаженная тёмно-синяя форма Дома, матовая броня – островок порядка посреди фронтирской вонючей ржавчины и человечины.
Станция копошилась под бледным, больным заревом Ирроникса, красившим металл в тревожную бирюзу. Пар клубился из перегретых жоп грузовиков. Неон загорался, как ядовитые грибы: «Туманность Рюмки», «Генные Специи Софи» (с подмигивающей голограммой), «Караоке-Угар». Воздух дрожал – низкий гул реакторов, шипение пневматики. Дыхание дряхлого монстра. А над всем этим – серебристый, нарочито бодрый голос местного ИИ: – С возвращением, обитатели Фронтира! Напоминаем: стыковочные взносы ждут, не дождутся ваших кредитов. И, э-э-э… помните, граждане! Высокоскоростной свинец – никак не аргумент в спорах о счетах! – тон споткнулся на последнем слове. Лёгкий статический треск – как ножом по стеклу.
У гравитационного колодца пара таможенников Турванни – долговязые, с орлиными башками и клювами из хромированной стали – скользила мимо ящиков с печатями Пельнари. Щёлк! Голосканер клюнул воздух. Перья на загривке одного взъерошились, точно, как у ястреба, увидевшего змею.
– В манифесте указано: шёлк Ваери. А сканеры воют о биомеханической заразе, – скрипучий голос как несмазанная дверь. Глаза второго, оранжевые, неморгающие бусины, сузились в щёлочки. – Эвакуируем сии ящики в медцентр. На предмет… свечения. – В ровных тонах – тень чего-то липкого, опасного.
БАМ! Латунные двери одного из баров распахнулись, выплеснув волну едкой вони дешечного виски и хриплого смеха. Бывалый солдафон, шрамы вместо биографии, поднимал стопку перед кучкой наёмников: – Зато, чёрт побери, чтобы дружественный огонь сегодня прошёл мимо! Бармен – аморфная слизь с кучей щупалец вместо рук – усмехнулся (если это можно назвать усмешкой): – Терпи, старик! Караоке скоро! Жди! – Хохот грянул громко, но в глазах наёмников – привычная, как ржавчина, настороженность. Никакого доверия.
Дмитрий двинулся. Не пошёл – поплыл. Каждый шаг – холодный, размеренный удар сапога по решётке. Тук. Тук. Тук. Властно. Воздух вокруг него сгустился, заставив стражников у операционной зоны инстинктивно отпятиться на полшага. Группа, ждавшая – две женщины и пара охранников – застыла. Напряжение висело в воздухе, густое, как смог. Почти страх.
Тара Бейли. Первой бросалась в глаза. Стояла каменная глыба. Платиновый ёжик волос, шрам над бровью ловил тусклый свет. Но главное – глаза. Бледные. Ледяные осколки. Встретили взгляд юноши – без тени дрожи. Без страха.
– Протоколы непрерывности активированы в отсутствие Дома Харканс. Эффективность… поддерживается. – Голос – отчёт. Сухой выстрел. Палец – резкий укол – в схему на терминале, – Несанкционированные биометки в Отсеке Шесть. Расследование инициировано. – Ни оправданий. Ничего, кроме фактов и скрытого, как ржавый гвоздь, раздражения.
Рядом Минди Шон – перепуганная птичка в клетке. Лазурная кожа Ваэри блестела от пота. Аметистовые глаза – огромные, с отсутствующими зрачками – метались.
– Д-да! – Голос сорвался, – Эксплуатационные расходы… В бухгалтерии дыра! Двадцать три тысячи кредитов, лорд-командующий! Но я заткну! Клянусь! – Выпалила, прижимая мерцающий планшет к груди, как щит от гнева. Лазурные пальцы дрожали, оставляя влажные отпечатки на экране.
За Дмитрием, будто тени из самого ада, замерли двое оруженосцев. Не просто стояли – вросли в палубу. Козырьки тонированные – лица спрятаны, превратив их в бездушные маски рока. Пальцы в перчатках не лежали на рукоятках дробовиков – они обжимали их, как горло врага. Готовые сорвать с магнитных креплений за мгновение до выстрела. Рядом стражники станции заёрзали, руки рефлекторно потянулись к дубинкам. Щёлк – не звук, а взгляд Тары Бейли. Молниеносный. Холодный. Как лезвие по горлу. Пальцы стражников замерли в сантиметре от оружия. Чей-то сдавленный вдох – единственный звук в вдруг ставшем сиропно-густом воздухе. Вызов. Страх. Всё смешалось.
– Насколько я понимаю, – начал Дмитрий. Голос – спокойная гладь пруда, под которой бьётся стальная щука. Взгляд скользнул с Тары (ледяные осколки глаз встретили без дрожи) на Минди (та чуть не подпрыгнула, как на раскалённой сковороде) и обратно к Бейли, – Станцией заправляли вы, в отсутствие представителя моего Дома? – Вопрос повис, тяжёлый, пропитанный озоном и немой угрозой.
Дмитрий дал паузе растянуться. Стал осязаемой преградой. Он чувствовал вибрацию страха от Минди – мелкую дрожь в лазурных ручонках, впившихся в планшет-щит. Видел вызов Тары – это чуть выставленное плечо, подбородок, задранный немного выше, чем надо. Холодный алгоритм в стальных глазах взвешивал оба полюса. Потом – поворот к Минди. – Расслабься, Минди Шон, – бросил молодой человек, нарочито фамильярно, сбивая с толку, – Я пока не гонюсь за каждой пропавшей копейкой. – Уголки губ дрогнули в подобии улыбки. Но глаза... Глаза оставались мёртвыми озёрами. Ни тепла. Ни шутки. Только лёд.
– В ближайшие месяцы, – продолжил он, глядя уже поверх неё, в пустоту, где гудел «Фронтир», – Дом Харканс будет интересовать только десятина. Уверен, ты найдёшь способ... залатать дыры во внутренней бухгалтерии. Сама. Без шума.
Минди побледнела. Лазурная кожа приобрела мертвенно-серый оттенок, будто девушку обсыпали пеплом. Костяшки пальцев, впившихся в планшет, побелели. Аметистовый взгляд метнулся к Дмитрию, ища хоть искру пощады в каменном лице – и не найдя ничего. Пустота.
Взгляд юноши, холодный и неумолимый, как око сканера, медленно переключился с дрожащей Минди обратно к Таре. Встретился со стальным взглядом, всё ещё прикованным к нему. Между ними натянулась незримая струна. Тугая. Звенящая немым: «Ну что?»
– Вы поддерживали станцию, – констатировал Харканс, делая ударение на «поддерживали», – в более или менее... презентабельном виде. Рад, что мы будем работать вместе. – Формально. Вежливо. Молодой человек протянул руку. Жест протокола, пустой, как вакуум за иллюминатором.
БАМ! Острая, белая боль вонзилась в висок. Нейроимплант взревел сиреной в черепе. Не текст – вспышки, выжигающие сознание: · ИИ "Софи": Целостность 99.7%. – Цифры горели ядовито-зелёным. Ложь! Слишком сладко! · Сеть: Хрупкая. Бэкдоры: 12 (Данные/Контроль/Наблюдение). Запечатано. – Статус мигнул и погас. Наглая, глупая ложь?! Ледяная игла вдоль хребта. · Тара Бейли: Агрессия +47%. Код: Кинжал-7. – Красный шип графика вонзился, подобно крику в морге. Вкус железа на языке. Мысль пронеслась, острая и холодная, сквозь боль: «Чувствительная Софи врёт... Сеть – дырявое решето, а Бейли – бракованная бомба на взводе. Идеальный "Фронтир"». Тьфу! Запястье дёрнулось вниз – резкий, отрывистый жест «отбой!». Внутричерепной гул стих, оставив звенящую пустоту.
И привкус горечи. Как после плохого кофе, – С ИИ и сетью разберёмся. Позже, – отчеканил мысленно Харканс, глядя сквозь Бейли, будто видя те самые двенадцать чёрных дыр за её спиной. – Сначала угрозы. Физические.
Голограмма Софи дёрнулась, как плохой сигнал. Лицо исказилось на миг, – Извините-извините! Гравитационная... повторная калибровка завершена! Все системы... оптимальны? – Голос ИИ дрожал, цифровые "локоны" виртуальных волос казались растрёпанными. Короткий вой статики – и снова натянутая, фальшивая бодрость. Притворщица.
Оруженосцы Дмитрия среагировали синхронно. Металлический щелк-щёлк – дробовики переведены в "походное". Костяшки расслабились, но позы – все ещё напряжённые статуи. Накал упал на микрон – стражники станции чуть разжали кулаки. Тара Бейли не пропустила этот сдвиг. Большой палец ослабил хватку на рукояти пистолета, но глаза – сканирующие, холодные – не отрывались от Дмитрия. Немой вопрос: «Что ты только что увидел?» Но вслух бросила лишь: – Ваши покои. За мной. – Резкий поворот, будто по уставу. Приказ, а не предложение.
Минди Шон вздрогнула, едва не выронив планшет. – Покои «Куколка»! Гермозона! Панорамный вид! Шелковое бельё Ваери – копируемое! Климат – терранский стандарт! Я лично чистила фильтры! – Голос сорвался от нервов и жгучего желания угодить. Она рванула за Тарой, будто привязанная невидимой верёвкой.