Вода была тёплой не только у поверхности, несмотря на то, что лагуна ощущалась Татьяной Викторовной обширной и глубокой, а береговые границы казались недостижимо далёкими. Каменные зубчатые гребни прикрывали по бокам от сердитых волн узкий проход в океан, шедший параллельно подводному тоннелю, который она миновала. В их расположении и форме явно ощущалось вмешательство разума, а не природы. Из ровного, будто искусственно созданного дна, то тут, то там вырастали белые и розовые колонны, испещрённые мелкими значками. Проплывая мимо них, Татьяна разглядывала бесконечную цепочку жизненных форм — от амёб у оснований колонн, до стремительных, снабжённых плавниками существ, играющих под капителями. На самих капителях были искусно вырезаны знакомые усатые морды. Ещё до того, как она разглядела их — Татьяна поняла, где оказалась. Последний приют ушедших креллов — Бухта Скрывшихся За Горизонтом.
Ощущения подсказывали, что в этот предзакатный час вокруг не было живых. Там, в расщелине, Татьяна ощущала прикосновения дружеских разумов к своему, отдалённый гул чужих, часто непонятных мыслей, пронзительные и красивые звуки, полнившие океан, населённый разумными ластоногими. Здесь же было тихо, как на перроне, от которого давно отошёл последний поезд. Тихо, но светло, ярко, но печально.
Минуя неизвестные могилы, Татьяна двинулась вперёд, туда, где поднимались со дна, раскрывались невиданными цветами капителей витые колонны, усеянные резными изображениями. Они поддерживали выпуклый свод, проходя через который свет преломлялся и рассыпался на белых камнях разноцветной мозаикой отблесков. Пространство между колоннами заросло красными кораллами, оплетёнными серебряными нитями. Подплыв ближе, Татьяна разглядела, что нити сплетены из пузырьков воздуха, а внутри каждого их нового витка сидят маленькие существа. Лишь одно отверстие между колоннами было не заросшим, и она медленно проникла в него, влилась, словно вода, охватывая разумом сразу и белую, гладкую плиту саркофага в океанском дне, и радужные всплески света, играющие на «паутинках». В левом нижнем углу плиты она увидела маленький знак, собранный из вкраплённых ярко-красных жемчужин — крест института Лазаретов. Она так и не ощущала собственного тела, однако разумом потянувшись к знакомому символу, словно ладонями коснулась прохладной плиты, навсегда скрывшей тело Учителя. И отчётливо поняла — в темноте и глубине могилы покоились его останки, но сам Лу-Тан навсегда покинул этот мир — ни его сознания, ни энергии в нём не осталось. Как когда-то неимоверно давно пригрезилась ей звёздная дорога, по которой ушёл Артём, так и сейчас она увидела мерцающий путь, уводящий за горизонт осознаваемого мира, и поняла, почему креллы назвали это место Бухтой Скрывшихся за Горизонт.
В изголовье могилы, на небольшом плоском камне выстроились, глядя на Татьяну Викторовну блестящими глазами, фигурки креллов. Будто Э нашептал нужную информацию, чтобы она поняла — каждому члену семьи Танов соответствует памятная фигурка, а вон та, стоящая чуть в стороне, но всё же рядом с остальными — принадлежит ей. Фигурка, точную копию которой оставил Дуг-Кагн в день смерти Учителя, надеясь, что Татьяна обнаружит её, когда найдёт в себе силы переступить порог покоев Лу-Тана.
Боль от потери старого крелла неожиданно оказалась изгнанной лукавым выражением усатых лиц его клана. Сознание развеялось туманом на ветру, а затем сконцентрировалось в многочисленных островках тепла, разбросанных по планете — и даже вне её пределов — ответивших радостью узнавания. Это не было телепатией, да и эмпатией Татьяна не назвала бы испытываемое. Но на миг космос перестал быть пустым, а одиночество и тоска по Учителю отступили. Ибо и дорогу, по которой она могла когда-нибудь нагнать его, Татьяна Викторовна увидела воочию, и ощутила всем сердцем, что, оказывается, есть неведомые друзья, считающие её своей просто потому, что она существует. Тёплое чувство поселилось где-то в средостении, хотя Татьяна сейчас затруднилась бы сказать, где у неё находится средостение. Она с тихой радостью любовалась затейливыми узорами кораллов между колоннами, световыми бликами, делающими дно пятнистым, искрами от солнечных лучей, бегущими по паутинкам из пузырьков воздуха, каменными фигурками креллов с лукаво блестевшими глазёнками. Как вдруг сознания достиг чётко слышимый голос: «Пора... Пора на поверхность... Просыпайтесь!»
Яркая картинка истаяла. Татьяна с неохотой подняла веки. Прямо напротив её лица висели два огромных, карих глаза с вытянутым вертикально зрачком. Переход от состояния умиротворенности, в котором она пребывала, к неизвестной и отчасти пугающей реальности оказался таким резким, что сердце дёрнулось, вмиг нарушая сбалансированную работу организма. Адреналиновый жар выжег остаток кислорода из крови, Татьяна забилась в воде, пытаясь подняться к поверхности. Но широкая перепончатая лапа придала ей ускорение, ощутимо толкнув под «пятую точку». Татьяна Викторовна пробкой вылетела из воды, пружинящий мостик подхватил её в объятия, балансируя, чтобы она не упала обратно. Из глубины поднималось что-то большое, буро-коричневое, вызывая движением длинных конечностей буруны и пенные водовороты на поверхности водоёма.
Смахивая с лица мокрые волосы, Татьяна наблюдала, как показываются над водой лупатые глазищи, плоский бугорчатый лоб, широкий нос с ноздрями, прикрытыми полупрозрачной кожицей-плёнкой. Похожие на лопаты для чистки снега, перепончатые шестипалые лапы подгребали воду под брюхо существа, не давая вновь опуститься на дно.
Безмолвный голос коснулся сознания, и стало ясно, что думает гостья вовсе не на межгалактическом коде, вяжет цепочки мыслей замысловато и вычурно, но, несмотря на неизвестную семантику, Татьяна ясно понимает сказанное:
«Странное существо, я не знаю вас, но узнаю мелодию разума. Кто вы?»
Опознав, наконец, серафиду с Крелоса Татьяна отступила на шаг и автоматически отхлопала ладонями затейливую мелодию, которой научил её Лу-Тан. Ритмические хлопки передавали пожелание жизни, полной глубоких, как вода океана, мыслей, и ярких, как лучи солнца, откровений мироздания.
«Я не ошиблась, — в словах незнакомки звучало неприкрытое изумление. — Кто ты, дитя, говорящее любезно с напугавшей тебя?»
«Меня зовут Лу-Танни», — с трудом подумала Татьяна.
Словно на чужом языке заговорила. Одно дело думать для себя, то есть просто думать, и тогда мысли текут легко и свободно, и порой ты их даже не замечаешь, и совсем другое — думать целенаправленно, обращая мыслительную способность в сторону собеседника!
«Я была ассистентом...».
«...Лу-Тана, Стража порога, доктора Лазарета сектора Див! Ну конечно! — мысленно воскликнула серафида. — Волны касались меня, но слишком слабо. Я — Крагге ди Аллиен, Странствующая Певунья Двора!»
И серафида, разбрызгивая воду во все стороны, отбила лапами ответную мелодию — пожелала терпения, упорного, как волны, и выразила свою радость от встречи, искрящуюся, как залив на закате.
«Мне странно узнавать эту мелодию, — продолжила серафида, — ты — тот и не тот, кто пронзает Океан...».
И она так требовательно посмотрела на Татьяну, что той невольно захотелось сделать книксен. Путаясь в мыслях и образах, она попыталась объяснить Крагге своё нынешнее положение. Явственный вздох был ответом. Серафида подплыла к краю мостика, мощным прыжком выкинула тело наверх и буро-коричневой глыбой нависла над Татьяной, невольно попятившейся назад.
«Не знаю, как удалось Лу-Тану сделать то, что он сделал с твоим разумом, дитя, — зазвучало в голове у Татьяны Викторовны. — Ты можешь пользоваться ментальным языком креллов, но, похоже, тебя никто не учил правилам. Я воспринимаю твои мысли сумбурной мелодией, в которой утеряны ритм и тональности. Так дело не плавают!»
Под пристальным взглядом Крагге Татьяна поспешила одеться. Что ответить серафиде, она не представляла. «Учитель не успел!..» — только и мелькнула мысль, однако собеседница тут же подхватила:
«Вполне могу понять! Возможно, он не желал подстёгивать твои новые возможности обучением. Ждал, когда они проявятся в полную меру, перестанут пугать...».
«Они никогда не пугали меня! — возмутилась Татьяна. — Удивляли, приводили в восторг — да! Но не пугали!»
«Значит, он не просто знал, что делал, но и не ошибся в тебе! — серафида удовлетворённо заворчала. — Надо же, а я всё гадала, что занесло меня на эту узкую тропу, затерянную в галактике! Оказывается — ты!»
«Я не понимаю!»
«Ты передаёшь мне раздражение с песчинкой возмущения, дитя. Это острые эмоции, их грани ранят того, кто их испытывает, и направлены ранить того, к кому обращены. Потому они даются тебе легко! А теперь попробуй передать мне интерес к тому огромному миру, свидетелем которого ты стала, ощущение нехватки знаний, которое ты испытываешь постоянно, и своей растерянности и даже вины за то, что подводишь Лу-Тана».
Татьяна села на одно из вдавленных, похожих на след неведомого животного, пружинящих сидений. Требование серафиды ошеломило не сколько невозможностью сделать то, о чём она просила, сколько тем, как чётко считала гостья с Крелоса скрытые мотивы Татьяниного испуга и нежелания ментального общения с живыми существами. Выражение пучеглазой морды неуловимо изменилось: уголки большого рта приподнялись, губы раздвинулись, и Татьяна разглядела желтоватые хрящевые пластинки, заменявшие серафидам зубы.
«Ты пытаешься вести себя, как взрослая, — Крагге покивала головой, подтверждая свои слова, — но в прибое ты — маленький головастик, впервые выплывший из родного кгаккса! Тебе дана возможность видеть Океан, а ты предпочитаешь разглядывать лагуну. Попробуй увидеть мир объёмно!»
Беззвучный голос Странствующей Певуньи становился глубже и значимее, проникал в отдалённые уголки сознания, выворачивая наизнанку. Казалось, тёплые пальцы чужого разума играют неузнаваемую пока мелодию на волнах мозгового излучения. Татьяна сама не заметила, как закрыла глаза и поддалась чарующему зову. Как тихонько закачалась, обхватив себя руками и поджав колени к животу — словно маленькая девочка, сидящая на берегу кажущегося огромным озера, в глубине которого плавали неспешно разноцветные и причудливые рыбы чуждых мыслеоб