Толстый и Леха не шелохнулись. Они во все глаза смотрели на тело Егора и отказывались верить в то, что все так далеко зашло.
— Ты его убил! — выдавил из себя Леха. — Ты всех убил!
— И что? Пойдешь закажешь панихиду? — Григорий дулом подцепил холщовый мешок, брошенный ранее Трофимычем, и перебросил его Лехе. — Принимайся за работу, малец, иначе…
Он не договорил, но угроза в его голосе заставила подельников шевелиться. Леха подхватил мешок и направился к дальней стене, где штабелями стояли посылки. Ему пришлось перешагнуть через бездыханное тело Ивана Громова. Ботинок угодил в лужу крови, и Леху чуть не вырвало. Справившись с тошнотой, он достал из кармана самодельный нож и принялся вскрывать коробки. Толстый не отставал: он обшаривал ячейки, прощупывал письма и бросал их на пол. Добравшись до ячеек с ценными отправлениями, он довольно загоготал.
— А вот и нажива, — вспоров первый пакет, объявил он. В руках у него оказался золотой кулон на цепочке.
— Неплохая вещица, — одобрил Григорий. — Граммов на десять потянет. Сдадим барыгам — разживемся.
Он перезарядил обрез и, прислонив его к стене, принялся потрошить коробки и пакеты. На пол летела бумага, из коробок разлеталась стружка, которой обкладывали хрупкие предметы, с хрустом лопались сургучные печати. Гора ценных предметов, сложенных на скамье, росла с каждой минутой. Импортные фотоаппараты, ювелирные украшения, ликеры, банки шпрот и вяленое мясо, дефицитные книги, коробочки с наручными часами и целая кипа одежды. Минут через двадцать Григорий подозвал к себе Толстого.
— Упакуй все в мешки, я пойду взгляну, что там на горизонте, — приказал он.
Толстый подтянул еще один мешок и сгрузил в него награбленное. Затянув край бечевкой, он перетащил мешок в тамбур и вернулся. Леха вскрывал последнюю коробку из «международной» почты. Свой мешок он набил до отказа.
— Заканчиваешь? — обратился к нему Толстый.
— Почти готово, — буркнул Леха.
— Чего ворчишь? Или недоволен наживой? — Толстый хлопнул по мешку рукой. — А по мне, так знатный навар. Не обманула твоя шмара, как говорила, так и вышло.
Леха промолчал, вспоминать о том, что первоначально идея напасть на почтовый вагон принадлежала ему, не хотелось. Знал бы заранее, с кем связывается, держал бы рот на замке. Толстый, казалось, не замечал отстраненности подельника и продолжал балагурить.
— Надо бы у тебя адресок этой шмары взять. Хороша девка, такой кусок нам оторвать помогла. Подумать только: простая почтальонша, а наводчица из нее вышла фартовая. Напомни, как ее зовут?
— Оставь ее в покое, — Леха продолжал набивать мешок, стараясь не смотреть на трупы, но они будто притягивали взгляд. — Не станет она с уголовниками связываться.
— С тобой же связалась, — гоготнул Толстый. — Вспомнил, ты ее Ольгой называл, а она тебя Темиком. Вот лажа! Темик! Как пса шелудивого.
— Отвали, Толстый, — Леха зло сверкнул глазами. — Сказал же: Ольга не для тебя!
— Ладно, ладно, не кипятись, — Толстый дал «задний ход». — Найдем получше твоей Ольги. Вот приедем на место, сдадим все скопом барыгам, и гульнем так, чтобы наутро до сортира не доползти.
— Или покатим по этапу на лесоповал, — чуть слышно пробурчал Леха.
— Да не кисни ты, Леха. Он свое дело знает, не впервой ведь, — чуть понизив голос, обнадежил Толстый. — Знаешь, из каких передряг он выбирался?
— Плевать мне, откуда он выбирался, — Леху вдруг прорвало. — Он не должен был никого убивать. На это уговора не было.
— Что поделать, если так случилось? — Толстый развел руками. — Не хотел он его уложить, зуб даю. Просто обрез — дело тонкое, никто не может быть уверен, куда из него пуля полетит. Старик тот распрямился не вовремя, вот и все. А он хотел пальнуть только для того, чтобы все сговорчивыми стали.
— Ты в этом уверен, Толстый? Можешь ручаться, что он не запланировал все так с самого начала?
— Да какая теперь разница? Хотел не хотел, убил не убил. Плевать. Лишь бы барыш был пожирнее, — отмахнулся Толстый. — Давай лучше мешок помогу тебе до тамбура дотащить.
— Неси, я тут пока закончу, — Леха подтолкнул мешок Толстому.
— Не забудь за загородкой посмотреть, — Толстый взвалил мешок на спину. — Кто знает, может, они туда самое ценное сложили.
— Там пусто, я смотрел, — ответил Леха.
— Все равно еще раз пошарь. Если не хочешь рассердить его, — и Толстый бросил быстрый взгляд в сторону тамбура, куда ушел Григорий.
Леха не ответил. Вместо этого он бросил распотрошенный посылочный ящик и шагнул за загородку. Там стояла импровизированная тахта из нескольких ящиков, накрытых тонким армейским одеялом, и больше ничего. Леха стянул с ящиков одеяло, попинал ящики, убедился, что те пустые и собрался вернуться в сортировочную, когда внимание его привлекло какое-то движение. Он поднял глаза от пола и осмотрелся. На дальней стене он увидел прямоугольную дверцу вровень с полом, больше похожую на крышку секретера. Двигаясь медленно, он подошел к стене и дернул дверцу. Поддалась она с трудом, но, когда открылась, Леха замер: из шкафа-ниши на него смотрел парнишка лет восемнадцати.
— Вот черт, — вырвалось у Лехи.
Парнишка не проронил ни звука, он просто смотрел на Леху и ждал своей участи. А Леха не знал, что делать. Сказать Григорию и получить еще один труп? Промолчать и оставить свидетеля в живых? Что так, что так — все паршиво. Пока он думал, у перегородки послышались голоса. Григорий торопил Толстого:
— Пошевеливайся, у нас на все не больше пяти минут. Станция вот-вот покажется, а я что-то не хочу попадаться на глаза начальнику поезда.
— Мы что, будем на ходу прыгать? — в голосе Толстого Леха уловил сомнение.
— А ты думал, за тобой вертолет прилетит и подхватит тебя с подножки, как в этих дурацких фильмах? — Леха услышал, как Григорий зло рассмеялся. — Шевели поршнями, тебе сказано. И где там твой дружок застрял?
Не раздумывая, Леха захлопнул дверцу. Она с тихим стуком ударилась о стену. В этот момент за перегородкой показался Григорий.
— Чего тут у тебя?
— Пусто, — твердым голосом сообщил Леха. — Думал, припрятали здесь что-то, но нет. Одни пустые ящики.
Для наглядности Леха поднял один из ящиков и с шумом бросил на пол. Григорий стоял и пристально смотрел на Леху.
— Что-то мне твой тон не нравится, — вдруг заявил он. — Скрываешь что-то?
— С чего ты взял? — ощетинился Леха. — Крысой меня считаешь? Так и скажи! А после поговорим по понятиям.
— Вид у тебя странный, — продолжал Григорий, не обеспокоенный угрозой Лехи. — Зашкерить что-то ты не мог, не та натура, а вот чуйка мне шепчет, что лажей пахнет.
Григорий еще с полминуты буравил Леху взглядом, затем развернулся и вышел из-за перегородки. Леха вздохнул с облегчением и двинулся следом. Не успел выйти из-за перегородки, как вернулся Григорий. На этот раз он держал в руках обрез.
— Говори, что там, — приказал он, и Леха подчинился.
— Там еще один, зашкерился в ящике, который в стене, — Леха указал рукой в угол.
— И что ты собирался с ним делать? Отпустить? — Григорий зловеще прищурился.
— Не гони туфту, — огрызнулся Леха. — Я бы тебе сказал, только не там. Забыл, что ствол здесь оставил? Или я должен был голыми руками его удавить?
— Ладно, об этом позже, — подумав, произнес Григорий. — А сейчас нужно устранить проблему. Давай, малец, дерзай.
Григорий протянул Лехе обрез, тот машинально взял его. Как только ладони ощутили тяжесть ствола, до Лехи дошло, чего от него хочет Григорий. Он побледнел, но оружия из рук не выпустил. Сделав шаг за перегородку, он прицелился и крикнул:
— Эй, вылазь!
В ответ не услышал ни звука. Григорий прошел внутрь, распахнул дверцу и махнул Лехе. Тот медленно вдохнул воздух и спустил курки. Два выстрела прогремели почти одновременно, Леха опустил оружие и, не оглядываясь, вышел.
Глава 2
Олег Гудко лежал в ванне, до краев наполненной горячей водой, и наслаждался жизнью. Он пришел со службы пять минут назад и собирался весь вечер нежиться в постели. После того, как хорошенько отмокнет, разумеется. Только сегодня он вернулся из командировки и, позвонив с вокзала домой, попросил мать приготовить для него ванну. Вода приятно пахла хвоей от специального экстракта, который мать добавляла всякий раз, когда готовила «омовение» для любимого сына. Пена щекотала ноздри, залезала в уши, и это слегка раздражало, но убедить мать не устраивать из гигиенических процедур целое действо Олегу не удавалось. Впрочем, почему бы и нет? Он свое отпахал, может позволить себе расслабиться.
В уголовном розыске на Петровке он работал больше года. Кое-кто из сослуживцев считал, что место ему обеспечил отец, подполковник милиции в отставке, но сам Олег знал, что тот и пальцем бы не пошевелил, не считай он, что сын достоин этого места. Две недели назад его отдел работал над сложным делом, связанным с тройным убийством, и завершил его в рекордно короткие сроки, задержав всех подозреваемых. В связи с этим Олега и его товарища по службе капитана Дангадзе отправили в Ленинград на расширенное совещание, посвященное повышению эффективности межведомственного сотрудничества. Почему выбрали именно их, никто не объяснял, а задавать вопросы в отделе было не принято.
В итоге они провели в Северной столице четыре дня, затем почти пятнадцать часов тряслись в поезде, так как на скоростной не успевали — тот, согласно расписанию, уходил раньше. С вокзала заехали в отдел, отчитаться о командировке. Их непосредственный начальник подполковник Семипалов расчувствовался и наградил подчиненных двухдневным отпуском. Довольные и счастливые, Дангадзе и Гудко разбежались в разные стороны, намереваясь использовать нежданно-негаданно выпавшие выходные на полную катушку.
Выбравшись из ванной, Олег обернул вокруг талии полотенце и босиком прошлепал на кухню. Там мать, в прошлом повар шестого разряда, а ныне пенсионерка, колдовала над плитой, собираясь потчевать сына разнообразными изысками. На столе громоздились тарелочки, мисочки и блюда с готовыми яствами. Одуряющий запах свежеиспеченных булочек заполнял кухню, сводил с ума. Олег ухватил с тарелки ломтик сыра, закинул в рот и потянулся за следующим, но получил по рукам полотенцем.