Кроме этого здания, по Екатерингофскому парку было рассеяно множество и других построек. В чаще от дороги стояла продолговатая четырехугольная палатка, красиво драпированная, где была кондитерская, и затем еще восьмиугольный павильон с четырьмя портиками; перед каждым из них лежали два чугунных льва, на которых были утверждены столбы павильона. Шпиль был обит белым железом, с боков кровли были изображены прыгающие зверьки. На лугу был устроен детский садик с китайской беседкой, стояли качели, маленькая карусель, гимнастические игры, кегли и т. д. В лесу к Черной речке выстроена русская изба с широкими распашными тесовыми воротами, с пестрою высокою голубятнею, с деревянным кружком на окнах и крыше; на створчатых ставнях были размалеваны яркими красками цветы в горшках; на широком дворе возвышались висячие качели на зеленых столбах, в палатке дымился огромный самовар, продавался янтарный мед, бархатное пиво, московская селянка, ботвинья с лососиной, жиром подернутая, и другие яства. Главным зданием в саду Екатерингофа был вокзал, в мавританском вкусе, с огромной ротондой, к которой примыкали с двух сторон два павильона; купол ротонды был голубой с золотыми полосами, на высоком шпиле веял флаг; перед ротондою, на больших пьедесталах, поставлены были две огромные вазы, наполненные цветами. В самой ротонде помещалась круглая зала для летних балов и концертов; хоры в ней, построенные полукружием, предназначались для музыкантов. В прочих отделениях шли красивые залы и комнаты. Содержателем этого вокзала долгое время был купец Егарев, отец известного петербургского антрепренера В. Н. Егарева.
В сороковых и пятидесятых годах особенно славились в Екатерингофе песенники с табачной фабрики В. Г. Жукова. Здесь они кочевали лагерем во время сенокоса на Екатерингофских лугах, сопровождая работу пением и плясками. Екатерингоф в эти годы служил любимым местом воскресных прогулок жителей Коломны, Семеновского и Измайловского полков, отправлявшихся туда обыкновенно водою. В то время там настроено было много дач, и даже наше тогдашнее театральное начальство в лице известного драматурга князя Шаховского перевозило сюда взрослых талантливых воспитанниц театральной школы. На этой даче, по словам Р. М. Зотова[306], граф Милорадович проводил свои вечера, любуясь развивающимися дарованиями. Об этой даче было много толков в городе, и толпа волокит осаждала по вечерам заборы дачи, и сквозь решетки происходили разные переговоры, размен писем и все, что можно было, как передает тот же Зотов в своих автобиографических записках.
Перерождение Екатерингофа в 1823 году внушило графу Д. И. Хвостову написать на этот случай торжественную оду. Благодарный устроитель Екатерингофа гражданин Милорадович приказал на вечные времена повесить портрет поэта в зале вокзала, и долгое время посетители Екатерингофской ротонды любовались чертами певца Кубры с оригинальной подписью «Э Катрингофа Бард».
В 1840 году Екатерингофский дворец было повелено ремонтировать. В пятидесятых годах часть редких вещей Петровского времени перешла на хранение в Императорский Эрмитаж.
Недалеко от Екатерингофа, в Калинкинской деревне, Петр выстроил двухэтажный каменный дом (тот самый, где теперь Калинкинская больница), назвал его «шпалерным мануфактурным двором» и выписал сюда из Парижа мастеров, и в числе их известного художника Бурденя, к которому и отдал несколько русских мальчиков для изучения этого ремесла. На фабрике, кроме шерстяных шпалер, делали шторы и парчи.
Вправо от этой мануфактуры, по левому берегу Фонтанки, царь завел прядильный дом, где до 80 старух, под надзором старой голландки, ткали пряжу, добротою и тонкостью не уступавшую голландской.
В этот прядильный дом позднее, при императрице Елисавете, заключали женщин за разгульную жизнь.
В Екатерингофе установлено ежегодное гулянье 1 мая, повторяющееся и в Троицын день. В настоящее время Екатерингоф представляет полное запустение, пруды покрыты плесенью, а окружающая атмосфера пропитана зловонием и удушливым запахом, распространяемым вблизи стоящим костеобжигательным заводом.
Смотровая башня и Управление полиции на Большой Морской улице в Петербурге. Литография А. Дюрана. Ок. 1842–1847
Глава V
Петербург при императоре Петре II. – Первый большой пожар в столице. – Второй большой пожар на берегу Невы. – Исторический пожар 1736 года. – Меры против поджигателей. – Пожары при Екатерине II. – Пожар Большого театра в 1811 году. – Пожар другого театра у Чернышева моста. – Четверостишие на этот пожар. – Пожар в церкви Преображения Господня. – Горящие леса кругом Петербурга. – Большой пожар в Московской и Ямской. – Катастрофа в балагане Лемана. – Число погибших жертв. – Пожар Зимнего дворца. – Причина его. – Рассказы очевидцев. – Спасенные вещи. – Незначительная пропажа последних. – Анекдот про императора Николая I. – Возобновление дворца. – Большие пожары: Апраксина и Щукина двора в 1862 году.
С кончиною Петра I многое, начатое им, осталось неоконченным. Его преемники, Екатерина I и Петр II, ничего не сделали для Петербурга. Петр II думал даже столицу перенести в Москву; в его время Петербург особенно запустел и на Васильевском острове, который тогда назывался Преображенским островом, многие каменные дома были брошены недоконченными и стояли без крыш, окон и потолков. Такое запустение города вызвало со стороны правительства принудительные меры, и вскоре явился указ (15 июля 1729 г.), по которому заселение Петербурга опять сделалось поголовным налогом: велено было немедленно выслать на бессрочное житье в Петербург всех выбывших из него купцов, ремесленников и ямщиков, с их семействами; а за неисполнение или медленность повелено было отбирать все имение и ссылать вечно на каторгу. Эти строгие меры не привели ни к чему, народ тяготился житьем в Петербурге, и, по всей вероятности, это и было причиною, что в Петербурге образовались шайки поджигателей, наведшие панику на всех жителей.
История Петербурга представляет несколько примеров ужасных пожаров. В первое время существования Петербурга, когда строения были всюду деревянные, пожары были весьма часты, но редко опустошительны. Постройки в то время делались низкие, необширные, со службами, далеко стоящими от жилья; тогда, при первом появлении огня, достаточно было сломать два-три дома, чтобы остановить продолжение пожара. Впоследствии же, с возрастанием населения, стали строить дома сплошные, двухэтажные, с разными деревянными пристройками; такие дома стали требовать большого искусства при тушении огня. Вот самые большие пожары, бывшие в Петербурге за все время его существования: первый значительный пожар случился в 1710 году, причем сгорел ночью в один час Гостиный двор, состоявший из нескольких сотен бревенчатых лавок, помещавшийся на Троицкой площади[307]. Купцы потерпели большой убыток, многие товары из лавок не только сгорели, но были расхищены в суматохе, четверо из двенадцати грабителей были повешены на четырех виселицах, крестообразно поставленных на углах сгоревшего Гостиного двора. Второй большой пожар в Петербурге случился 1 августа 1727 года; огонь вспыхнул в магазинах на берегу Невы; сгорело несколько смежных домов, потом загорелись стоявшие на Неве барки; все они, числом 32, с грузом с лишком на 3 миллиона рублей, были истреблены огнем. Людей погибло до 500 человек. Молодой император Петр II сам действовал на пожаре и с «горькими слезами» бросался в опасности[308]. На другой день треть потери выдана была из казны пострадавшим.
11 августа 1736 года, в полдень, загорелся дом на Мойке, близ Зеленого моста (Полицейского), от неосторожности слуг жившего в нем персидского посла Ахмед-хана. Они курили трубку на дворе, искра запала в сено, и через полчаса дом пылал. Пламя распространилось с чрезвычайной быстротою и вскоре охватило многие деревянные здания на берегу Мойки и Гостиный двор, стоявший на месте нынешнего дома Елисеева (где Благородное собрание). Пожар продолжался восемь часов и истребил все здания от Зеленого моста до церкви Вознесенья.
24 июня 1737 года огонь снова вспыхнул разом в двух местах и обратил всю часть города, от истока Мойки до Зеленого моста, в пепелище. Сгорело более тысячи домов и несколько сот человек. Позднее, в этом же году, сгорела часть города от Вознесенья до Крюкова канала. Этим пожарам, как было дознано, предшествовали поджоги. Так, 6 июня, рядом с дворцом Елисаветы Петровны (где теперь Павловские казармы), в доме Линзена найден был на крыше горшок с воспламеняющимися веществами. Пожары вызвали правительство на одну меру, замечательную в статистическом отношении: для открытия поджигателей велено было разделить город на несколько частей и затем в каждой части произвести обстоятельную перепись жителей в три дня. Мера эта послужила к открытию злоумышленников, которые впоследствии и понесли заслуженную кару.
После пожаров 1737 года город был разделен на пять частей, и в первый раз даны официально названия петербургским улицам.
16 июля 1739 года против Выборгской стороны, за Литейным двором, горели барки с пенькой и маслом, рыбой и хлебом. На пожаре погибло немало людей, сгорел и виновник катастрофы, принесший горящую лучину на барку, от которой и загорелась пенька. В 1748 году в Петербурге пожары были опять часты. В этом году указом от 2 июня предписано расставить в Петербурге гвардейские пикеты около дворцов для сберегания их от поджигателей; в указе, между прочим, сказано, что частые пожары, бывшие в этом году, были произведены злоумышленниками. Поджигатели явились в обе столицы, и в Москве, в продолжение 16 дней, с 10 мая по 26-е число, ежедневными пожарами навели такой ужас, что жители, как говорит в своих записках Нащокин, принуждены были из домов выезжать в поля. Одновременно с этим предписанием было повелено полиции, дабы по происходящим от летнего времени опасностям находящиеся на больших улицах, как то: на набережной по Неве-реке, в Миллионной и Луговой у палат, деревянные