В двадцатых годах пользовалась большой популярностью лавка купца Ко-ва, торговавшего, как значилось на вывеске, «разными минералиями и антиквитетами». Лавка этого продавца была целый драгоценный редкий музей: картины, оружие, фарфор, драгоценные камни и нумизматические диковинки. Иностранец, приезжавший в Петербург, редко уезжал, не видав его любопытных товаров; правда, в то время не было моды на амфоры времен Сарданапала, вазы Аннибала и кровати Марии Медичи и т. д. Тогда более была мода на отечественные диковинки. Так, за медную монету с надписью «гроши» 1724 года платили 600 рублей, за другую такую же редкую монету, четырехугольной формы, с гербами по углам и в средине со словами «Цена рубль. Екатеринбург, 1725 года», и затем надпись кругом: «Первая плата из меди Верхотурских Лялинских заводов, которые построены при воеводе господине Беклемишеве», – было заплачено 3000 рублей, первую купил купец Лаптев (автор редкой книги «Опыт старинной русской дипломатики»), вторую – известный литератор тех времен П. П. Свиньин.
На Суконной линии был еще другой такой торговец – антикварий Дергалов; торговал он орденами и особенно музыкальными инструментами, у него, например, были всевозможные скрипки, начиная от кремонских Андреа и Николо Амати, Франческо Руджиери, Гварнери до Антонио Страдивари; были скрипки и основателей этих школ, также тирольские: Якова Штайнера, Клотца, Гваданини и Маджини из Бресчии и т. д. Но особенно хорошие тогда продавались у него скрипки работы наших петербургских мастеров Иосифа Вахтера Штейнингера и русского Страдивариуса, Ивана Андреевича Батова. Скрипки Батова новые продавались от 500 до 800 рублей ассигнациями за штуку, старые же, т. е. давно сделанные, ценились от 1000 до 2000 рублей. Его произведения отличались необыкновенно тонкой работой и имели много общего с инструментами Жозефа Гварнериуса; дерево прекрасного качества, лак чрезвычайно гибкий, превосходного оттенка, не уступающий лаку Страдивариуса; размер скрипки Батова был невелик; очертания правильны; своды дек не очень высоки и понижались мало-помалу до самых усов; внутренние части сделаны из ели хорошего качества. Был у него один только недостаток – нижняя дека в центре имела значительную толщину, что сильно вредило звучности инструмента, ослабляя гибкость деки и препятствуя свободному распространению звуков волн. Скрипки Батова так близко подходили к произведениям Жозефа Гварнериуса, что все по большей части покупались за границу или продавались в Петербурге за работу этого итальянского мастера.
Вот некоторые собранные нами подробности о жизни этого мастера. Батов был крепостной графа Н. П. Шереметева, родился он в 1767 году, учился ремеслу у инструментального мастера в Москве Владимирова. В бытность свою еще учеником, Батов отличался тем, что все его изделия были сделаны с необыкновенною точностию и чистотою; в мастерской Владимирова он снял копию с одной старинной скрипки с богатой резьбой, так что ее никто не отличил от настоящей. Батов за это выиграл большой заклад. Оставив своего учителя, Батов уехал в деревню графа Шереметева, где и снабжал прекрасными инструментами капеллу графа. Вскоре граф переехал на житье в Петербург, куда вытребовал Батова, где и определил его для изучения нового тогда мастерства – делать фортепиано. Батов попал к фортепианщику Гауку и через год уже умел исполнять фортепьяно. Батов, несмотря на большие заказы, никогда не принимал работ без позволения своего барина. Граф позволял ему делать только музыкантам. Все знаменитые виртуозы того времени пользовались его работами и отдавали ему полную справедливость. Таким образом, его заказчиками были: Гандошкин, знаменитый скрипач и балалаешник князя Потемкина; по преданию, Батов сделал ему по дружбе такую балалайку из старой, вырытой из могилы гробовой доски, что за нее впоследствии чесменский герой, граф А. Г. Орлов, предлагал ему 1000 рублей; давальцами[495] Батова были и все иностранцы: Диц, Фодор, Френцель, Роде, Бальо, Лафон, Ламар, Борер, Ромберг и другие. В 1814 году Батов поднес императору Александру I (которому и прежде неоднократно исправлял инструменты) скрипку своей работы; три месяца он безостановочно и неутомимо делал ее. По свидетельству знатоков, эта скрипка была nec plus ultra[496] совершенства в отделке. Государь щедро наградил мастера. После этой скрипки Батов занялся устройством новой виолончели и, трудясь без отдыха более пяти месяцев, окончил ее с успехом. Виолончель эта, по словам Батова, красовалась и телом, и душою. Знаменитый виолончелист Бернгард Ромберг даже не верил первое время, что она была сделана Батовым, и отдавал за нее свою старинную итальянскую. Эту виолончель мастер впоследствии поднес своему барину, графу Дм. Ник. Шереметеву, который за нее дал ему вольную со всем его семейством. В течение своей деятельной жизни Батов сделал 41 скрипку, 3 альта, 6 виолончелей и, по просьбам друзей, 10 гитар, контрбасы он делал только в мастерской Владимирова, считая эту работу неблагодарной и почти никогда не оцененною по справедливости. Множество знаменитых итальянских скрипок были им реставрированы и спасены от преждевременного уничтожения; уважение его к старинным мастерам было беспредельно. Работая много лет сряду, он особенно обращал внимание на заготовление хорошего дерева, на которое нередко употреблял значительные деньги, покупая его даже в вещах, как, например, в дверях, старинных воротах и т. д. У него до последних дней сохранялись запасы такого дерева, заготовленные еще в царствование Екатерины II. Он умер в 1839 году, оставив сыновьям не деньги, а дерево и разные рецепты для делания лака и разные лекалы, шаблоны, прорези и множество полезных приспособлений, извлеченных из результатов более пятидесятилетней постоянной практики. После его смерти осталась одна виолончель и две неоконченные скрипки, которые купил за большие деньги один итальянец банкир и увез за границу.
В тридцатых годах в Гостином дворе книжных лавок было счетом восемь: Тюленева, Глазунова, Плавильщикова, Исакова, Фарикова, Свешникова (две), Воробьева и Сленина. Отец последнего торговал винами, но, видя в сыне страсть к книжному делу, открыл ему книжную лавку; И. В. Сленин немолодых уже лет выучился французскому и немецкому языкам; сперва он торговал в Гостином вместе с братом. Но в 1817 году основал другой еще магазин, где и занялся изданием «Истории» Карамзина (второе издание восемь томов и первое XI тома). Издание это ему обошлось в 165 000 рублей. Сленин замечателен тем, что не издал ни одного романа, песенника и т. д.
Имена старых купцов беспрестанно исчезают из списков купечества; насчитать много купцов, чей дед и отец были купцами 1-й гильдии, едва ли возможно; у нас купеческая фамилия почти всегда кончается со смертью основателя фирмы. Одно время богатые купцы тянулись в дворянство[497], хлопотали о получении чинов и спешили во что бы то ни стало родниться со знатными дворянскими фамилиями; так, известный симбирский заводчик Твердышев весь свой громадный капитал раздал своим дочерям, которых повыдал замуж за генералов и князей. Большие имения Пашковых, Шепелевых, Баташевых, князей Белосельских есть не что иное, как клочки огромнейшего капитала, составленного этим купцом. Впрочем, были и исключения. Так, Прок. Акин. Демидов выдал своих дочерей за фабрикантов-купцов, несмотря на то что сам уже был дворянином. Когда же одна из его дочерей объявила, что пойдет замуж только за дворянина, то Демидов велел прибить к воротам дома доску с надписью, что у него есть дочка дворянка, и потому не желает ли кто из дворян на ней жениться? Случайно проходивший в это время мимо чиновник Станиславский первый прочел это объявление, явился к Демидову, сделал предложение и в этот же день был обвенчан с его дочерью. Получивших дворянство купцов и торговавших после весьма немного; из таких известны фирмы Кусовых, Погребова, Глазуновых, кажется, и только.
Кусов первый завел транзитную торговлю и имел свои корабли. Кусов отличался большою благотворительностью; император Александр Павлович часто езжал к нему запросто в гости с императрицею. Дом его стоял у Тучкова моста, после смерти он завещал его в казну для постройки на этом месте Мариинской больницы. Кусов был масоном и служил в ложе «Астреи» казначеем, у него был сын, полковник Кавалергардского полка. Лет двадцать тому назад род Кусовых получил баронство.
Родоначальник фамилии Кусовых был Василий Григорьевич, уроженец Троицко-Сергиевского посада; он в 1766 году переписался в петербургское купечество. Ив. Вас. был патриархом русского купечества. Слово его было верный вексель, совет – закон. Когда хоронили его, то все купечество было на ногах, самые почетнейшие несли гроб на руках. После него осталось 117 живых членов его семейства. В праздники за стол Ив. Вас. садилось до 80 его родных, помимо разных артистов, чиновников и т. д. Старшие сыновья его, Алексей и Николай, продолжали портовую торговлю под фирмой «Ивана Кусова сыновья», невзирая на то что были в чинах и орденах, следовательно, и дворяне. Дом Кусовых отличался необыкновенным радушием и хлебосольством. В старину так жили не только богачи и дворяне, но и купцы чуть-чуть зажиточные; теперь уж все это переходит в предание!
Другой такой богатый купец, Жербин, вышел в дворянство также очень давно. Торговал он лесом у Калинкина моста, где и имел великолепный дом, роскошная зала в котором, в два света, отделана была с царскою роскошью. Один из наследников Жербина владеет теперь большими домами на Михайловской площади; по преданию же, первый купец в Петербурге, получивший дворянство, был Меншиков (его наследники тоже известные петербургские домовладельцы); возведен он был в это звание за услуги, оказанные его дедом, московским купцом, царям Иоанну и Петру Алексеевичам; в числе царских наград в его роду сохранялся серебряный кубок, пожалованный деду царевною Софьей. Самый старейший купеческий дом, торгующий в Гостином дворе, – это дом Погребо