Император Павел ввел полную реформу военного быта и завел прусские военные порядки. Суворов говорил: «Русские всегда били пруссаков; так чего ж тут перенимать?» Когда Суворов получил палочки для меры солдатских кос и буклей, то сказал: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак». Слова эти повели к разрыву между императором и фельдмаршалом. Гораздо ранее, когда еще в Гатчине Павел стал вводить новые порядки, то Екатерина называла их «обрядами неудобоносимыми». По словам Болотова, Измайловский полк, которым командовал Константин Павлович, в одну ночь изучил новые приемы фронтовой службы и тем доставил такое удовольствие императору, что он заплакал от радости. Муфты и шубы были изгнаны из гвардии, мундир, прежде стоивший 120 рублей, при нем обходился в 22 рубля. Служба в гвардии при Екатерине была самая легкая, офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, случалось иногда и так, что жена надевала мундир мужа и несла за него службу. В шведскую войну полковница Меллин заменила мужа, надев мундир и став перед войсками. В Павловское время мундиры были широки и свободны, узкие и обтянутые явились в царствование Александра I, зато букли, косы и треуголки доводили солдат до слез. Если солдат готовился к параду, то еще с вечера должен причесать голову, намазать ее салом и обсыпать мукой. Для солдат вместо пудры отпускалась ржаная мука. Причесанный солдат ночь спал сидя, чтобы не измять буклей; бывали случаи, что и крысы отъедали косы у сонных. Также неудобны были для солдат огромные треугольные шляпы. Когда на ученье скомандуют беглым шагом, так шляпы и летят с голов. На ученье тогда наряжалась особая команда для подбирания шляп.
А. М. Тургенев в своих записках (см. «Рус. стар.», 1887) рассказывает, какие он должен был перетерпеть страдания по поводу этих военных реформ, когда его приготовляли к дежурству при дворе в один из первых дней нового царствования; вот что он говорит:
«В пять часов утра я был уже на ротном дворе: двое гатчинских костюмеров, знатоков в высшей степени искусства обделывать на голове волоса по утвержденной форме и пригонять амуницию по уставу, были уже готовы; они мгновенно завладели моею головою, чтобы оболванить ее по утвержденной форме, и началась потеха. Меня посадили на скамью посредине комнаты, обстригли спереди волосы под гребенку, потом один из костюмеров, немного чем менее сажени ростом, начал мне переднюю часть головы натирать мелко истолченным мелом; если Бог благословит мне и еще 73 года жить на сем свете, я этой проделки не забуду!
Минут пять или много шесть усердного трения головы моей костюмером привело меня в такое состояние, что я испугался, полагал, что мне приключилась какая-либо немощь: глаза мои видели комнату, всех и все в ней находившееся вертящимися. Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем. Я попросил дежурного вахмистра остановить на несколько минут действие г. костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена, и г. профессор оболванения голов по форме благоволил объявить вахтмейстеру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей. Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, вместо пудромантеля окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельного квасу, начал из уст своих, как из пожарной грубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкою на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции прочесали мне волосы гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестеркоре[509]; сзади в волоса привязали мне железный, длиною 8 вершков, прут для образования косы по форме, букли приделали мне войлочные, огромной натуры, посредством согнутой дугою проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фальконеты с обеих сторон на высоте половины уха. К 9 часам утра составившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава вулкана, и я под сим покровом мог безущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду».
На первых порах такие реформы поглощали все внимание начальствующих лиц. Известно, что Павел шутить не любил…
Во внутренность Михайловского дворца вели четыре большие лестницы и две меньших размеров. Гранитные ступеньки парадной лестницы поднимаются между двумя балюстрадами из серого сибирского мрамора и пилястрами из полированной бронзы. Наверху лестницы стояли на часах два гренадера, лестницы наружно запирались большими стеклянными дверями. Наверху же, у входа, были великолепные красного дерева двери, украшенные бронзой. Правая дверь вела в парадные комнаты императора; но, помимо этих дверей, можно было войти из передней налево в овальную залу, в которой дежурило 30 солдат с одним офицером. Этот караул постоянно сменялся из одного и того же полка, между тем как другие караулы во дворце исполняли солдаты из других полков.
В передней овальной комнате стоял бюст шведского короля Густава Адольфа, на потолке был плафон весьма плохой работы Смуглевича, здесь же висели шесть картин исторического содержания работы гг. Шебуева и Угрюмого и две картины английского художника Аткинсона.
В этой зале впоследствии было выставлено тело императора; лежало оно на парадной постели, ногами к окнам. Н. И. Греч в своих воспоминаниях говорит: «Я раз десять ходил в Михайловский замок и мог видеть только подошвы его ботфорт и поля широкой шляпы, надвинутой ему на лоб. Едва войдешь в дверь, указывали на другую, с увещанием: „Извольте проходить“». Императора Павла похоронили накануне Светлого Христова Воскресения, 23 марта. Когда везли его тело, то по обеим сторонам улиц стояли войска в беспорядке, с большими интервалами.
Следующая тронная зала имела до 12 сажен в длину и около 5 в ширину; стены залы были обиты зеленым бархатом, затканным золотом, в ней помещалась огромная печь в 13 аршин, вся обделанная бронзою, и стоял трон, обитый красным бархатом, богато затканный и вышитый золотом, над ним виднелся герб России, окруженный гербами царств: Казанского, Астраханского, Сибирского и т. д. Вокруг всей залы висели гербы остальных городов и областей России и знамена Мальтийского ордена. В этой зале помещалось самое большое зеркало во всем дворце, вылитое в Петербурге на стеклянном заводе. Из тронной залы шла галерея арабеск, последние были работы Пьетро Скотти; далее широкие зеркальные двери вели в галерею Лаокоона; четыре великолепных гобелена украшали стены этой комнаты, с изображением сцен из Священного Писания; здесь же стояли мраморные статуи: Амура и Психеи, Дианы и Эндимиона; в конце этой галереи дежурили на страже два унтер-офицера лейб-гвардии, с эспонтонами[510] в руках: они охраняли вход в овальную гостиную, убранную с необыкновенной роскошью; мебель в ней была обита бархатом огненного цвета, с серебряными кистями и шнурами. Эта гостиная была смежна с обширною мраморною залою, в которой стоял караул мальтийских кавалеров; зала имела в длину 15 сажен, 5 в ширину и 7 в вышину. Она была построена в два яруса, стены ее были разделаные инкрустациями из черного мрамора и бронзы. На одном из концов залы был устроен оркестр из белого мрамора, с балюстрадою из полированной бронзы, на которой стояло десять больших бронзовых канделябров в форме ваз. Потолок был еще не доделан – в Риме писался «Парнас», который предназначался для украшения потолка. В конце залы находилась обширная ниша, через нее был вход в круглую тронную залу, стены которой были обтянуты красным бархатом, затканным золотом. Окна были тоже завешены такою же материею, за исключением одного из цельного стекла в массивной серебряной раме.
Трон, стоявший в этой зале, отличался от того, который стоял в первой тронной зале, лишь количеством ступенек: у первого было восемь ступенек, у этого только три. 9 люстр из чистого серебра, отчасти матового и отчасти полированного, украшали эту залу. Большая люстра была вышиною в 4,25 аршина, 8 других по 3,5 аршина; работал эти люстры датчанин фон Баух. Плафон был расписан художником Карлом Скотти «en camée». Незадолго до своей смерти император Павел приказал красный бархат заменить желтым с серебряным шитьем, и в углах этой комнаты должны были явиться медальоны, лавровые венки из массивного серебра, и мастерам уже было отпущено с монетного двора 40 пудов серебра; из этой залы была дверь, которая вела во внутренние апартаменты императрицы, в кабинет и парадную спальню; стены комнаты были отделаны под мрамор и обрамлены золотыми гирляндами; за балюстрадою из массивного серебра, длиною в 13 аршин и весом в 14 пудов[511], стояла кровать, украшенная золотою резьбою, под светло-голубым бархатным балдахином, подхваченным серебряными шнурами и кистями. Камин в этой комнате был отделан аметистами и другими драгоценными камнями. Зала рядом служила и столовою, и концертною комнатою, в ней играли постоянно великие князья; из этой комнаты был ход в тронную залу императрицы. Трон государыни стоял на одной ступеньке и был гораздо меньше, чем трон императора; около тронной залы императрицы была галерея Рафаэля, которая получила название от четырех превосходных ковров «en haute lice», покрывавших почти во всю длину одну из четырех стен. Это были копии с превосходных картин, находящихся в Ватикане. За этой галереей шла продолговатая четырехугольная зала, в которой находилась прекрасная античная статуя Вакха и затем несколько новейших бюстов, статуй, древних ваз, барельефов и саркофагов. К этой зале соприкасалась караульная комната, где постоянно дежурил взвод конногвардейцев.
Во внутренние апартаменты императора и императрицы вела дверь из Рафаэлевой галереи; прихожая была расписана просто и украшена семью картинами работы Ван Лоо, изображавшими сцены из жизни св. Григория. Вторая комната была тоже самой простой обделки: белая с золотыми разводами, в полях стен представлены ландшафты и виды дворца. На плафоне была изображена сцена из жизни Клеопатры, когда она на пиру бросает жемчужину в уксус. В третьей комнате стены были разрисованы ландшафтами Мартынова, представляющими виды дворцов Гатчинского и Павловского. В шести шкафах из красного дерева заключалась библиотека императора. В этой комнате стоял караул из лейб-гусаров. Потайная дверь вела отсюда в кухню, исключительно предназначенную для государева стола, в которой готовила кушанье кухарка-немка. Незадолго перед смертью он велел устроить точно такую же кухню в Зимнем дворце, рядом со своими жилыми апартаментами. Павел приказал отказать всем дворцовым подрядчикам и велел покупать для дворца все припасы на рынке по рыночным ценам. Расходы дворца тотчас же значительно сократились.