Себя мнит богом (ибо златокудр).
Самовлюблён аж до самозабвенья.
Дремуче и непроходимо мудр.
Навязчив до истерики, до комы.
Нередко дно считает потолком.
Такой вот выразительный знакомый…
А с вами он, случайно, не знаком?
Юбилей
Дружище, что ж ты так уныл?
Как будто мир тебе постыл.
Угас и блеск в глазах, и пыл
Уже не тот.
И что с того, что юбилей?
Ну, выпей да ещё налей!
О безвозвратном не жалей.
Печаль пройдёт.
Я думал, что и впрямь беда.
А возраст? Возраст – ерунда!
Года, как талая вода,
Бегут ручьём.
И возраст твой – отнюдь не срок.
Солидный. Но не потолок.
Ещё не сыплется песок?
Нет? Всё путём!
Тряхни-ка лучше стариной,
Станцуй цыганочку с женой.
Не разучился? Спой со мной,
Все подпоют.
И в дружном хоре без труда
Забудешь про свои года…
Про годы тоже. Навсегда.
И пусть идут.
Город, не ставший родным
Я попал в этот город довольно давно —
Было не из чего выбирать.
Не всегда право выбора людям дано,
Где родиться им. Жить. Умирать.
Не сложилось, не тронул мне город души.
Да и я ему не ко двору.
Чувства были взаимны. И не хороши.
Чем-то напоминали игру.
Мы играли. На вылет. Я рвался из сил,
Чтобы выжить и на ноги стать.
Не осталось с тех пор ненадорванных жил.
Город исподволь бил, аки тать.
Да не чёрт ли занёс меня в эти места,
Тест устроив, беря на излом,
Что ни день распиная меня без креста?
Не сломал. Не распял. Всё в былом.
Только вот надоело, поднявшись, опять
Падать ниц или навзничь. Да в грязь!
И в какой-то момент я решился прервать
Беспредельно обрыдшую связь.
Этот город, как женщина, что не мила —
Рвать, так полностью и навсегда.
Я уехал. И жизнь по-другому пошла.
Есть другие совсем города.
В этот город с тех пор – ни за что, ни ногой.
Нет к нему на душе ничего.
Пусть он будет четырежды город-герой,
Я легко обойдусь без него.
Птицы-дни
Так ведь только говорится:
«Дни летят подобно птицам».
Да, летят. Но странен их полёт.
Промелькнув, оставшись в прошлом,
День, плохим был иль хорошим,
Не исчезнет и не упорхнёт.
Как копейка, грошик даже,
Он в твою копилку ляжет,
Сделав тяжелее твой багаж.
А багаж с тобой всё время,
С плеч не сбросишь это бремя,
В камеру хранения не сдашь.
Дни, не прерывая хода,
Копятся в недели, годы…
В накопленье невозможен сбой.
И кружАт, не улетая,
Потревоженною стаей,
Годы. Над тобою… Нет. С тобой.
Игры памяти
Исчезает стираясь, становится зыбкой,
Словно ветер покрыл рябью водную гладь,
Чья-то внешность. Лицо с чуть заметной улыбкой
Смутно помнится… Но невозможно узнать.
Игры памяти: что-то хранится годами,
Совершенно ненужное, мелочь, пустяк.
То, что надо б забыть – что ни миг пред глазами.
То, что хочешь запомнить – не вспомнишь никак.
Стерты образы. Черт их, едва различимых,
Не всплывёт: каждый шаг, каждый вздох, каждый жест
Память словно бы похоронила в глубинах,
Водрузив для надёжности каменный крест.
И ведь память при этом отнюдь не жестока —
Просто голову прячет, как страус, в песок.
Умоляю не ставить крестов раньше срока!..
Но кому же дано знать, когда выйдет срок?
Только не в спину
Если слово страшней, чем стрелы,
Хуже пуль – я давно казнён.
Не к пожизненному ль расстрелу
Кем-то был я приговорён?
Не иначе. Не потому ли
За день свистнут не раз, не два
Начинённые ядом пули…
То есть стрелы… То бишь слова.
Пусть свистят. Хоть ежеминутно.
Так привык, что сказать готов:
Как-то скучно и неуютно
Без знакомого свиста… слов.
Но хочу прояснить картину:
Не палите со всех сторон!
Уверяю, стрелять мне в спину —
Совершеннейший… моветон.
Нет мира…
Нет мира в мире заполошенном.
И в тихих омутах не тихо.
Свет в высшем свете —
гость непрошеный.
Не отхлебнуть бы лиха лихо.
Бывает прежде небывалое,
Случаясь явно не случайно.
А человек – песчинка малая —
Лишён всех чаяний нечаянно.
Недивных див на диво множество.
Чудных чудес – сверх всякой меры.
У Бога за спиной убожества
Безверье сеют вместо веры.
Не по-отечески отечество
Бросает чад в угоду веку.
Бесчеловечно человечество
Порой бывает к человеку…
За столом
Нас было много за столом.
Беседа шла о том, о сём,
Точнее, каждый о своём
Да и не только.
Касались самых разных тем:
И мировых, и не совсем;
Кто, почему, зачем и с кем,
Кому и сколько.
Болтали в лад и невпопад
Про наводненья, снегопад,
Про то, кто сколько раз женат,
А кто в разводе,
Кто обожает моду, стиль,
Кому давно пора в утиль,
Кто плавал в море в мёртвый штиль…
И о погоде.
Про президентов разных стран,
Про Воркуту и Магадан,
Про то, что пуст давно карман —
Аванс не дали…
Коснулись уймы важных тем.
А я молчал: когда я ем,
Я абсолютно глух и нем —
Так воспитали.
Сделав шаг
Бесперспективно уповать на звёзды —
Неважно, друг себе ты или враг.
Когда почти бездумно сделан шаг,
Не только ныть – оглядываться поздно.
Шагнув без колебаний и раздумий,
Жалеть о совершённом есть ли смысл?
Нет проку направлять в былое мысль,
Тревожа мощи позабытых мумий.
Не воскресить былых надежд останков,
О прошлом сожаления пусты.
Пусть за спиной огнём горят мосты
И тают призраки воздушных замков.
У соседа торжество
У соседей пляски, пенье,
День-деньской столпотворенье —
У Серёги день рожденья,
А Серёга – мой сосед.
Он немного малахольный,
Но радушный, хлебосольный.
Если трезв – мужик достойный…
Только в пьянке меры нет.
И сейчас, уже на взводе,
Колобродит в огороде:
Огурцы на закусь, вроде,
Рвёт в картофельной ботве.
Не нарвав, ругнулся матом
И, на стол запрыгнув хватом,
Заорал гостям поддатым,
Хмель гоняя в голове:
«Не запрещено законом
Мне считать себя Нероном!
Тогу мне! Склонить знамёна!
Как нет тоги? Вот чума!».
Завернувшись в одеяло,
Нёс в угаре что попало:
Не сойду, мол, с пьедестала!
Лучше, блин, сойти с ума!
А потом, как с пылу, с жару,
Соскочил, схватил гитару…
Только вот репертуару
Не хватило на вокал.
А народ горланил пьяно
Про мороз, княжну, Степана,
Да искал на дне стакана
То, чего не потерял.
И в таком ключе всё это
Продолжалось до рассвета:
Пили, ели и куплеты
Исполняли, кто как мог…
А лучи рассветной рани
Осветили поле брани.
Не убит никто. Не ранен.
Каждый гость от хмеля слёг.
За день отошли немного…
Вечерком зашёл Серёга,
Умолял, чтоб ради Бога
Не держали в душах зла.
Мы не держим. Не проказник,
Только пьяный – безобразник.
Ждём: вот-вот престольный праздник…
Что-то будет?.. Ну, дела…
Забег
С ударом гонга все раздумья канут в Лету.
Как можно думать на скаку во весь опор?
Жокей, пока есть время, курит сигарету,
Переживая далеко не первый спор.
Я понимаю, что со мной ему несладко:
Не достаются нам призы, оваций гром.
Не фаворит я. И не тёмная лошадка.
Но без таких, как я, увянет ипподром.
Гонг! Застучали в ритме бешеном копыта.
В экстазе публика! И стонет, и ревёт.
Я – впереди!.. Разогреваю фаворита,
Чтоб перед финишем он вырвался вперёд.
Забег расписан посекундно, шито-крыто.
К кому-то птицами купюры прилетят.
А если сделаю сегодня фаворита?
Что будет? Да уйду. На мясокомбинат.
Проблемы нет. Наездник чётко знает дело:
Чтоб разогрелся, разогнался фаворит,
Сейчас он шпорами моё терзает тело,
Потом затянет повод, чуть притормозит.
Грызу до крови удила. Скачу. Не трушу.
Скажи, жокей, а ты что бросил на весы?
Ты тело рви. Но не влезай мне шпорой в душу!
И… из души не приготовить колбасы…