Старичок – бодрячок, или хроники попаданца — страница 1 из 5

Старичок – бодрячок, или хроники попаданца

Пролог.

Глеб Петрович Котов — семидесятипятилетний пенсионер — совершал свой ежедневный часовой променад по набережной своего родного городка. Это настолько вошло в его привычку, что отступление от сего правила считалось им подобным святотатству. Как не уговаривала его жена Капитолина Михайловна делать себе поблажки в ненастные дни — муж не обращал внимания на эти уговоры.

Вот и в этот раз утром 10 мая 2019 года не обращая внимание на надвигающиеся тучи с озера, откуда вытекала широкая река, делящая город на две части: «торговую» и «ремесленную», названия которых сложились ещё несколько веков назад, упрямый старик медленно брёл по набережной. В руках он держал полиэтиленовый пакет, в котором лежала буханка чёрного хлеба, литровый пакет с молоком, килограммовая упаковка с сахарным песком и коробка с пакетиками чая «Липтон», приобретённые по наказу жены.

Глеб Петрович опирался на самодельную трость со спрятанным внутри неё заострённым титановым клинком «против лихих людей и бродячих собак», в последние годы всё чаще встречающихся в городе. В этот день идти было тяжело: хромал не на шутку. Невесёлые мысли роились в его голове:

«Два дня назад совершенно неожиданно для себя попал «под замес»: возвращался из поликлиники и случайно оказался среди толпы людей, проводящих несогласованный митинг около муниципалитета против организации свалки рядом с их садовым товариществом, расположенным в сорока километрах от города N между ним и Санкт-Петербургом. Да ладно, если бы туда хотели свозить их собственный мусор, что тоже очень неприятно! А то — мусор из Санкт-Петербурга! Толпа была человек триста, с самодельными плакатами и российскими флагами.

Пока пробирался вдоль домов, набежали «космонавты» из пяти близ припаркованных автобусов с номерами из соседней области и надписью «ОМОН» и начали разгонять толпу, усердно работая «демократизаторами». Чай не своих бьют, а соседей! Не жалко и не стыдно!

На меня набежало аж три здоровяка и, несмотря на мой явно пожилой и болезненный вид, ловко стали проводить «массаж» спины и боков. А один из них всё время старался попасть в грудь. Пока мне помогала трость: я ловко подставлял её под «демократизатор», защищая левую верхнюю часть груди, где находился вшитый под левую ключицу кардиостимулятор. Врачи предупредили, что любое физическое воздействие на него могло привести к трагическим последствиям. Но сильный удар сзади по ногам повалил меня на землю, и я упал, придавив телом свою трость. «Космонавты» тут же переключились на других протестующих. Минут через десять, похватав несколько десятков человек и загрузив их в автозаки, они отбыли с места митинга на своих автобусах.

Меня подняли на ноги две пожилые женщины, отряхнули одежду, и я медленно побрёл домой, благо дом был близко.

Зря сегодня пошёл на прогулку! Надо было ещё денёк отлежаться дома!»

* * *

До дома оставалось пройти метров триста, когда первые капли дождя и сильные порывы ветра вынудили Глеба Петровича надеть прозрачный дождевик из плёнки, засунутый женой в пакет перед уходом мужа на прогулку, и ускорить шаг.

Умные люди в преддверии приближающейся грозы уже давно разбежались по домам, предпочитая наблюдать за разбушевавшейся стихией сквозь стёкла окон. Порывы сильного ветра с озера качали деревья, поднимали столбы пыли на вымощенных плиткой дорожках набережной между клумбами с только недавно взошедшей рассадой цветов, раздували полы дождевика Глеба Петровича. Однако старик продолжал двигаться против ветра, упрямо наклонив вперёд голову и придерживая левой рукой срываемую с головы тёмно-синюю жокейку с надписью «Plus!».

Наконец водопады дождя пролились из чёрных туч, заполонивших небо, засверкали молнии, загремел гром, и Глебу Петровичу пришлось спрятаться под вековым дубом, росшим на берегу реки. Листья на дереве были ещё маленькие и плохо защищали от сильного дождя, но длинный дождевик с поднятым капюшоном не позволял ему вымокнуть до нитки. Только кроссовки с матерчатым верхом и торчащие из-под дождевика концы чёрных полотняных брюк через несколько минут после начала грозы уже можно было выжимать.

Стоять с мокрыми ногами и пережидать разбушевавшуюся стихию, грозящуюся надолго затянуться, Глебу Петровичу было невместно, и он решил перебраться в помещение маленького магазинчика «Ткани», расположенного на первом этаже двухэтажного дома, находящегося в пятидесяти метрах от давшего ему приют дуба.

Наблюдавшая за ним из окна второго этажа этого дома старушка, хорошо знавшая Глеба Петровича по совместной работе, потом рассказывала, что, отойдя метров десять от дуба тот неожиданно пропал: просто растворился в потоках дождя, окутанный какой-то радужной плёнкой. Был человек — и пропал. Её показания были приобщены к делу, заведённому полицией о пропаже человека, но никак не помогли в его поиске. Да и веры особой им не было: всё же недавно эта старуха отметила своё восьмидесятилетие, и её внуки считали, что она неадекватно оценивает действительность, не отдавая добровольно им половину своей мизерной пенсии на развлечения.

Следователи СК, внимательно просматривавшие видеозаписи с разогнанного митинга, с большим неудовольствием констатировали потерю такого «перспективного кандидата в бунтовщики»: очень уж ловко Глеб Петрович, держа свою трость за концы двумя руками, подставлял её под удары демократизатора «космонавта». Вполне можно было приписать ему сопротивление законным требованиям полиции, а то и нанесение травм сотруднику полиции своими действиями. Так что ещё неизвестно, не являлось ли столь странное исчезновение Глеба Петровича среди бела дня — благом для него или нет! Оказаться за решёткой в семьдесят пять лет или заплатить штраф в сотни тысяч рублей — в таком возрасте неподъёмное дело.

Капитолина Михайловна недолго горевала о пропавшем муже: сердце не выдержало и уже через неделю её похоронили на местном кладбище. В городе редко вспоминали о пропаже старика: другие заботы волновали людей в это трудное время.

* * *

Виновником происшествия с Глебом Петровичем был блуждающий портал, проявляющий свою активность только в моменты сильных гроз с обилием молний, которые напитывали его энергией, позволяющей иногда срабатывать на живых существ, перенося их в один из параллельных миров Земли. Сам портал был создан в незапамятные времена магами цивилизации шумеров и случайно сохранился, будучи смещён со своего постоянного места очередным катаклизмом, случившимся на Земле. Он постепенно терял свою силу, развоплощаясь при уменьшении подпитки магической энергией, которая по необъяснимым причинам стала пропадать в этом параллельном мире Земли.

Глеб Петрович, совершенно случайно оказавшийся не в том месте и не в то время, был захвачен этим порталом и телепортирован в другой параллельный мир. Этот мир отличался от родного ему тем, что развитие цивилизации в нём сильно отставало и находилось на уровне примерно конца девятнадцатого века. 

Часть первая. Навстречу судьбе.

1.

В первый момент после перехода в новый мир Глеб Петрович вообще не заметил, что оказался незнамо где: здесь тоже лил дождь, правда не такой сильный, как в родном мире, и не было грозы. Однако, пройдя немного по траве вместо привычного тротуара в выбранном ранее направлении, он неожиданно обнаружил, что никакого магазина «Ткани» в ожидаемом месте нет, а имеется «Трактир «У реки» — именно такая надпись красовалась над входом в деревянное строение, обитое досками и окрашенное в яркий изумрудный цвет. Глеб Петрович резко остановился.

«Что за чертовщина? Где магазин «Ткани»? Почему нет тротуара из плитки и где набережная, закованная в бетон?»

Дождь постепенно прекращался, уже только отдельные капли воды падали с неба. Глеб Петрович снял дождевик, хорошенько встряхнул его и, свернув, убрал в пакет. Появились первые прохожие, до этого прятавшиеся от дождя под деревьями около реки.

«Ни хрена себе! Где они такие сюртуки и сарафаны отыскали? Может артисты? Неужели кино снимают про старину? Почему я ничего про это не знаю? Ведь местную газетку, бесплатно разносимую по домам, я читаю от корки до корки! Да и Капа об этом ничего не говорила.»

Ответа на эти вопросы у него не было. Приставать к незнакомым людям с расспросами Глебу Петровичу было неудобно. Он решил с этим повременить и попытаться самому разобраться в сложившейся ситуации.

Деревянная некрашеная скамья, стоявшая рядом с ближайшим деревом, была свободна, но мокрая от дождя. Он достал из пакета свой дождевик, вывернул его, положил на скамью и уселся на него с удовольствием вытянув уставшие ноги.

«Надо позвонить домой, может моя Капа знает, что происходит в городе», — подумал Глеб Петрович.

Он достал из заднего кармана брюк старенький мобильник «Nokia 3110» образца 1997 года, верно служащий ему уже более пятнадцати лет и подаренный сослуживцами при выходе на пенсию, и набрал номер телефона жены. Гудка не было. Не было и сети.

«Не паниковать! Так, что мне известно. Место — знакомо, но совершенно не соответствует тому, что я привык видеть при ежедневных прогулках по набережной. Такое впечатление, что я перенёсся на сто лет назад, куда-нибудь в начало двадцатого века. Нет ни бетонного обрамления реки, ни тротуаров, замощённых плиткой, ни клумб, ни знакомых домов вдоль набережной. Нет даже моего кирпичного дома, где я прожил почти двадцать пять лет и который с этого места должен быть прекрасно виден! Вон, на его месте стоит какая-то деревянная изба и из неё баба с вёдрами на коромысле идёт в сторону реки к деревянным мосткам за водой. Люди, окружающие меня, одеты в странные одежды. Причём не похоже, что снимается какой-нибудь исторический фильм. Вокруг слышится русская речь, хотя не все слова мне понятны. По мощёной булыжниками дороге вдоль набережной двигаются экипажи, телеги с грузом, запряжённые лошадьми, понукаемые извозчиками в каких-то армяках. Нет ни одного автомобиля. На реке — только вёсельные лодки. Причём причалы для них построены вдоль всего берега. Ни одного катера и моторки! Не видно ни одного парохода!

Да куда же я попал!?

Вот мой самый младший внучок Сашка — четырнадцати лет — всё время читает книги про каких-то попаданцов. Даже мне о них рассказывал. Мол, люди по той или иной причине через порталы попадают в прошлое или будущее, даже на другие планеты, молодеют, становятся здоровыми и богатыми, а некоторые — даже магами, королями и т. п. Если я попал в прошлое, то почему не помолодел? Кардиостимулятор, что мне установили в прошлом году, так и остался под левой ключицей! — он ещё раз ощупал его рукой через рубашку. — Надо бы найти зеркало и посмотреться: вдруг помолодел? Да о чём я думаю! Если и правда я попал в прошлое или ещё в какой мир, то надо думать о другом: где жить, где спать, что есть, где брать лекарства, которые я каждый день заглатываю пястками чтобы сердце нормально работало!»

После таких мыслей от волнения у Глеба Петровича должно было защемить сердце и начаться очередной приступ стенокардии, но он этого не почувствовал. Пульс несколько возрос, но боль в сердце отсутствовала. Это не должно было не радовать.

«Ладно, день то я продержусь на чёрном хлебе и молоке, что купил для дома, а дальше что? Надо бы проверить, что у меня ещё имеется с собой.»

Он вытащил из одного кармана брюк большой чистый клетчатый платок, из другого — горсть мелочи — сдача из магазина. Из одного заднего кармана брюк — мобильник, который уже доказал свою никчёмность в этом мире, из другого — связку ключей от дома. Из нагрудного кармана рубашки достал паспорт и две красненькие сторублёвки — остатки от пятисотки, что недавно потратил на покупку продуктов. Осмотрел свои простенькие швейцарские в позолоченном корпусе механические часы «AppellA»», больше двадцати лет верой и правдой служащие ему, и золотое обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки, не снимавшееся уже пятьдесят пять лет. Подержался за серебряный крестик, висящий на шее, с которым не расставался последние тридцать лет. Не забыл проверить титановый стилет, спрятанный в палке и доставаемый оттуда одним движением руки при нажатии стопора в случае опасности.

«Ещё имеются семейные трусы весёлой расцветки, тельняшка десантника с длинными рукавами, подаренная старшим внуком после возвращения со службы в ВДВ, рубашка в клетку с длинными рукавами, носки чёрного цвета, брюки китайского производства, дешёвые кроссовки, жокейка, пакет с продуктами и плащ-дождевик. И всё! Как хочешь, так и попаданствуй!»

Глеб Петрович был стариком с железным характером. Ему пришлось пройти в своей нелёгкой жизни через многие испытания. Он всегда руководствовался принципом: «Умерла, так умерла!». Что толку убиваться, горевать и плакать, если что-то изменить ты не в силах? И сейчас он думал только об одном: как зацепиться за этот мир, устроиться в нём и дожить достойно до конца своих дней. Бегать по берегу реки и, задравши штаны искать ту радужную плёнку, что окутала его во время дождя, а потом усвистала через реку — глупо. Ясно, что с ним произошло случайное событие и ничего изменить нельзя. Капа осталась в старом мире, у неё есть квартира, накопления, которых ей хватит безбедно прожить оставшиеся годы, два сына, наконец. Сейчас надо думать о себе. Тем более, что никаких особых заданий по свержению строя, разработке нового оружия и тому подобных глупостей ему никто не давал, переместив в новый мир. Это — трагическая случайность и не более того.

* * *

Тучи давно развеялись, резко потеплело, вокруг парило. Глебу Петровичу стало жарко. Он огляделся. Мимо проходили люди. Никто особо внимания на него не обращал. Глеб Петрович снял кроссовки, вылил из них воду, поставил около скамьи на просушку. Рядом повесил сушиться и носки. Отжал концы брюк. Снял рубашку и спрятал её в пакет. Остался в одной тельняшке. Пакет засунул за спину, снял жокейку, положив её рядом с собой, зажал палку между коленей, откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. От перенесённых сегодня приключений он очень устал. Потихоньку навалилась дрёма и Глеб Петрович, тихо посапывая, заснул. Старческий сон беспокоен и недолог. Уже через час он проснулся и с испугом проверил: целы ли вещи? Кроссовки и носки уже высохли, брюки — тоже. Жокейка тоже никуда не делась: лежала рядом. Только в ней оказалось чуть больше десятка медных и серебряных монет различного достоинства.

«Похоже, меня посчитали за нищего, собирающего милостыню, и накидали в шапку мелочи. Как же стыдно! Надо быстрее одеваться да уходить отсюда. Ещё полицейского позовут. А у меня никаких документов, кроме паспорта из родного мира.»

Натянув носки и надев кроссовки и рубашку, Глеб Петрович встал со скамьи и, опираясь на палку, медленно пошёл в сторону небольшой церкви, выстроенной на берегу реки. В его мире на этом месте стоял памятник князю Александру Невскому.

«Зайду в церковь, поставлю свечки, благо теперь деньги на них появились.»

Однако, чем ближе он подходил к церкви, тем неуютнее у него становилось на душе. Сначала Глеб Петрович никак не мог понять, в чём дело, и, только подойдя к церкви, понял, что на ней вместо знакомых крестов на куполах установлены овалы с вписанными в них крестами. Он остановился, не решаясь войти в храм с такими странными символами веры. Даже не стал на них креститься. Люди, проходящие мимо храма, на мгновение приостанавливались и кланялись, рисуя на груди рукой овал и после этого вписывая в него крест.

У входа в храм на ступеньках сидело несколько нищих. Они давно заметили Глеба Петровича и со злобой на лицах наблюдали за ним, не иначе как считая его конкурентом на получение подаяния от верующих. Он почёл за благо пройти мимо храма, не заходя в него, и прошёл в небольшой сквер, разбитый метров за сто от храма. Там также стояли скамьи, и Глеб Петрович уселся на одну из них.

«Похоже, этот сквер оккупировали няни с детьми. Дети всех возрастов: от годовалых, сидящих в колясках, до малолеток, играющих в прятки и догонялки. Да и няни разные: величественные матроны, властно покрикивающие на расшалившихся детей, худосочные гувернантки, читающие любовные романы и изредка бросающие свои взгляды на подопечных, совсем юные девицы: курсистки или гимназистки, зарабатывающие деньги, выгуливая детей на почасовой оплате. Не знаю, можно ли мне сидя в этом парке перекусить хлебом и молоком. Не нарушу ли я этим действом принятые здесь правила? Да и кружки у меня нет: как я буду пить молоко? Из пакета? Пожалуй, лучше прогуляться по городу да походить по лавкам и магазинам, посмотреть, что тут имеется в продаже из посуды и прицениться. Заодно узнаю цену милостыни, поданной мне во время сна. Кстати, надо бы пересчитать эти деньги».

Глеб Петрович внимательно рассмотрел поданную ему мелочь. Две серебряные монетки были номиналом в рубль каждая, а медных денег было ровно шестьдесят восемь копеек.

«Значит, у меня имеется два рубля шестьдесят восемь копеек. На такие деньги в моём родном мире ничего купить невозможно. Интересно, а как тут?»

Он поднялся со скамейки и отправился в город на «шопинг».

* * *

В первой же скобяной лавке Глеб Петрович увидел в продаже металлические кружки разных размеров стоимостью от двадцати копеек до двух рублей. Стеклянные штампованные стаканы дороже полтинника не стоили. Здесь же продавались и зеркальца от самых маленьких до настенных. Глеб Петрович не преминул в одно из них посмотреть на себя любимого и убедился, что моложе выглядеть он не стал. Довольно густые седые волосы на висках и затылке и седой пушок на темечке, едва прикрывающий большую лысину, глубокие морщины, изрезавшие лоб и щёки и крупный нос, делящий лицо пополам — вот, что он увидел в зеркале.

«Выгляжу на свои семьдесят пять лет. Не больше и не меньше. Одет вполне прилично, если только не обращать внимания на мятые концы брюк. Но моя одёжка явно не годится для вечера и ночного времени: сейчас начало мая, ночи холодные. Замёрзну и заболею. Пока не поздно надо думать, как утеплиться для ночлега.»

Обойдя ещё несколько хозяйственных магазинов и лавок, Глеб Петрович купил себе большую металлическую кружку, коробку спичек, складной однолезвийный нож, ложку. А на местной толкучке — старый потрёпанный длиннополый сюртук, нуждающийся в стирке и ремонте. Да ещё прикупил местную газету за копейку с таким же названием «Копейка». Осталось в наличии после всех покупок только десять копеек.

«Как раз на пару луковиц и три маленькие морковки хватит. Всё же пора перекусить. Прогуляюсь ка я за город вдоль реки: тут близко. Там и костерок можно развести, чай заварить, благо и сахар, и чайные пакетики для заварки имеются. Дело уже к вечеру. И рыбаков у реки можно встретить, за жизнь поговорить. Может, что интересное узнаю.

Удивительно, я сегодня почти весь день на ногах, а сердце — не ощущаю. Как будто и нет его. Если бы я столько дома походил, то сейчас бы лежал, и Капа вокруг меня бегала, лекарствами отпаивала, а то и неотложку бы вызвала. Всё же в шестьдесят лет — первый инфаркт, потом операция на сердце: АКШ (аортокоронарное шунтирование), потом установка и замена через пять лет кардиостимулятора…. Неужели это портал так на меня повлиял? И это — мой бонус, полученный от переноса в другой мир?»

* * *

Прошагав по тропинке вдоль реки минут тридцать, Глеб Петрович добрался до первого рыбака, сидевшего напротив трёх удочек, установленных на рогульки. Чтобы не мешать ловле рыбы прошёл вперёд метров на тридцать и стал собирать выброшенный на берег плавник для костра. Вскоре костерок разгорелся, а в кружке, установленной на три булыжника, кипела вода для чая.

Усевшись на бревно, оставшееся на берегу после весеннего разлива, он не торопясь съел полбуханки хлеба, запивая его молоком, одновременно читая купленную газету. Оказывается, название городка было такое же, как и его родного города. Государство называлось Российской империей, столицей был город Санкт-Петербург, а во главе империи находился император Александр Пятый. Сейчас шёл 239 год с момента заключения Всеобщего мирного договора, который всеми странами Земли признавался точкой отсчёта Нового времени.

«Надо бы почитать хоть какие-нибудь книги по истории этого мира, а то скажешь что-нибудь этакое — сразу в местный дурдом отвезут. Пожалуй, лучше самому сразу прикинуться человеком, имеющим от старости провалы в памяти и немного не в себе, но не буйным, а таким типа юродивого, тихого и вполне разумного.»

Больше ничего интересного узнать из газеты не удалось.

Глеб Петрович изредка поглядывал в сторону рыбака. Это был пожилой мужчина на вид лет за шестьдесят, одетый в брезентовую рыбацкую куртку и кирзовые сапоги. Рыба не клевала. Рыбак стал часто крутить головой по сторонам, подыскивая новое место для рыбалки. Наконец он встал и направился к Глебу Петровичу.

— Уважаемый! Не будешь возражать, если я присяду около тебя и попробую половить в этом месте? Это место у меня тоже прикормлено, может здесь повезёт. Ты, я смотрю, рыбу не ловишь, просто отдыхаешь. Так что, договорились?

— Договорились. Лови, где хочешь. Если желаешь, могу чаем с сахаром угостить. Только у меня одна кружка …

— Сейчас удочки перенесу сюда, заброшу и почаёвничаем. Кружка у меня своя есть. И пироги с капустой и морковью с собой припасены. Будешь?

— Почему нет. Приходи быстрее. Меня Глебом зовут.

— А я — Василий. Сейчас приду.

Вскоре новые знакомые пили час с пирогами и беседовали за жизнь. Сначала, как обычно, поговорили о погоде, о видах на урожай, о росте цен на продукты, о бесправии простых людей, о введении новых налогов и ужесточении законов, направленных против людей, борющихся за свои права. При этом Глеб Петрович помалкивал, только кивал поощрительно, а Василий изливал вслух накопившиеся в душе претензии к властям. Потом разговоры перекинулись на личности новых знакомых.

— Глеб, ты где живёшь? Что-то я тебя тут ни разу не видел. Да и в городе тоже: городок у нас маленький, все друг друга знают.

— Так я не отсюда. Только сегодня утром приехал. Люди добрые помогли из столицы досюда добраться. Целых два месяца на перекладных добирался! В марте из Санкт-Петербурга выехал и только сегодня приехал. Я уже лет десять по России путешествую. Как тепло становится, так сразу снимаюсь с места и вперёд: сам не знаю, куда меня тянет. Знаешь, Василий, несчастье у меня: от старости стали проявляться провалы в памяти. Тут помню, там забыл, потом наоборот. Врачи говорят это болезнь такая старческая, склероз называется. Не дай Бог с тобой такое несчастье приключится! Мне уже под восемьдесят лет! Только вот документы куда-то делись. Хорошо, полиция меня пока не останавливает, а так бы в кутузке обязательно оказался. Вообще-то я всё понимаю, читать, писать, считать могу. Когда в зимнее время останавливаюсь в каком-нибудь месте, то всегда к купцу какому в работники нанимаюсь: бухгалтер я хороший. Меня всегда уважают, отпускать не хотят. Но вот не могу на одном месте долго сидеть!

— Да, Глеб, вот несчастье, так несчастье! Себя не помнить! Никому такое не пожелаю! А на что же ты живёшь?

— Да по-разному. Зимой денег заработаю — лето прожить хватает. Да и земля не без добрых людей: помогают, кто, чем может. Вот, например, сейчас: до Чудово добрался и заболел. Целый месяц добрые люди выхаживали: на больницу-то денег не было: все вещи подчистую с документами и деньгами какие-то разбойники отобрали. У старика больного всё отобрать можно! Хоть жизни не лишили! Бога не боятся! Сегодня хлеба, молока, да сахару на последние копейки купил. Чай мне добрые люди подарили. Живу одним днём, но редко голодным спать ложусь: как-то всё само собой устраивается.

Василий молчал с жалостью глядя на Глеба Петровича, примеривая на себя такую неприкаянную жизнь.

«Чем же ему помочь? Ну, могу предложить у меня несколько дней прожить, могу накормить. Да ведь уйдёт! Сам говорит, что долго на месте сидеть не может! Но без документов и денег много по России не попутешествуешь! Не в каталажку, так в дурдом заберут! И что старик не посмотрят. Ладно, пока предложу у меня несколько дней пожить, а там видно будет. Вроде этот Глеб — хороший человек, безобидный».

— Послушай, Глеб. Может, поживёшь у меня несколько дней. Я баньку натоплю, с супругой познакомлю. Мы вдвоём в собственном доме живём. Дети выросли, разъехались. А у тебя-то семья, дети есть?

— Всё было, как не быть. Вот только где остались — не помню. Говорю же, последние годы по миру хожу. Вот видишь кольцо обручальное у меня на пальце. Уже вросло в палец, захочешь — не снимешь, только вместе с пальцем. Значит, женат был. Или часы наручные, «AppellA» называются. И надпись на них выгравирована: «Дорогому Глебу Петровичу в честь юбилея от сослуживцев». Вот, посмотри. А где и когда мне их подарили — не помню.

Они ещё долго сидели около костра, пили чай с пирогами. Василий за разговорами совершенно забыл о закинутых удочках. Когда стемнело, они собрались уходить.

— Да, интересная у меня сегодня рыбалка случилась! Вот с тобой, Глеб, познакомился. Даже подружился. Пошли ко мне ночевать!

* * *

Домик у Василия был невелик: 6*6 метра, не считая крыльца, продолжением которого была большая терраса. В доме были: прихожая, кухня, спальная и гостиная. Посреди них — большая печь. Удобства — во дворе. Пустобрех — так назвал Василий главного сторожа его домика, чёрного как смоль пса, встретил его и гостя заливистым лаем, сообщая всем в округе о возвращении хозяина домой. На крыльце их поджидала Маша — супруга Василия, женщина возрастом лет пятидесяти, которая сразу утащила мужа и гостя в гостиную, где быстро накрыла немудрящий стол. Опять знакомство, разговоры, пара стопок беленькой, охи и ахи по поводу сложной Глебовой жизни.

— Глеб, а чем ты по жизни занимался, кроме как бухгалтером у купцов зимами работал? Что ещё умеешь делать? — поинтересовалась Маша.

— Да много чем занимался. Во-первых, окончил петербургский университет, не помню, в каком году, вроде бы, когда мне исполнилось двадцать три года, получил диплом экономиста. Работал в государственных структурах где-то в южных областях России. Потом ушёл со службы и перешёл на работу в коммерческую организацию: был главным бухгалтером большого торгового дома, вроде бы в Одессе. Только работал не в этом городе, а в Германии в Гамбурге, потому что хорошо по-германски говорил. Где-то лет десять — пятнадцать там пробыл. Потом опять вернулся домой, доработал до шестидесяти лет и заболел: сердце подводить стало. Тут и выяснилось, что больной я никому не нужен: ни детям, ни жене. Когда деньги зарабатывал да отправлял им в Россию — всё хорошо было, а денег не стало — выяснилось — неугоден никому. Оставил им всё, что имел и уехал в Сибирь. Там меня местные якутские шаманы подлечили, но после этого лечения долго не могу на одном месте усидеть, так по миру и болтаюсь. И память стала подводить: врачи говорят, что болезнь у меня началась — склероз называется. Забывать всё стал. Сегодня вдруг что вспомню, завтра — забуду, зато другое вспомню. Так почти до восьмидесяти лет и дожил. Но я не расстраиваюсь. Живу — пока живётся, а что потом будет — что и со всеми — помру. Мир не без добрых людей — похоронят, крест поставят.

После этих слов Глеба Петровича повисла тишина: Василий с Машей переглянулись и Маша спросила:

— А в какой ты вере рождён был и воспитан?

«Ну вот, попался. О местных верованиях я ничего не знаю. Как бы впросак не попасть. Да чего скрывать-то! Покажу крест нательный, и будь что будет! Не пустят на ночлег — переночую на воздухе. Завтра всё равно уходить из городка собрался.»

— Верую я в Бога Иисуса Христа и в доказательство этого крест нательный ношу! — сказал Глеб Петрович и, расстегнув воротник рубашки, достал из-под ворота тельняшки свой крестильный крест.

Василий и Маша молча смотрели на него.

— Давайте ложиться спать, — наконец сказал Василий, — Маша, постели Глебу в гостиной. Утром продолжим разговор.

* * *

Когда все улеглись спать: Глеб в гостиной, Вася с Машей в спальной и был погашен свет, супруги долго ворочались в постели: сон не приходил.

— Вася, — прошептала Маша на ухо мужу, — Глеб-то не понимает, что о вере никому нельзя рассказывать. Или просто забыл об этом. А ведь единоверцам надо помогать! Вот так сболтнёт где — и отправится на Сахалин тачку с рудой в кандалах возить. И не посмотрят, что уже восьмидесятилетний старик, умом слаб, больной … Да, что говорить! Помочь ему надо! Нам от Бога зачтётся!

— Маша, давай завтра поговорим.

— Решить всё надо сегодня! Завтра уже рассказать всё Глебу и, если он согласится, претворять наше решение в жизнь. Да и когда мы с тобой наедине останемся, чтобы всё обсудить? Не оставишь же ты Глеба одного. Надо решать сейчас!

— Согласен я с тобой, единоверца нельзя не спасти. Уже давно думаю об этом. Первым делом ему надо выправить документы. Без них он рано или поздно обязательно попадёт в полицию, а потом и к вероотступникам под суд. Затем надо как-то объяснить ему правила поведения: что можно, что нельзя. Лучше всего бумагу ему от врача достать, что умом Глеб слаб, но не буен, спокоен и миролюбив и в лечении в больницах церковных не нуждается. Это в случае чего помочь должно. И уходить ему отсюда надо куда-нибудь подальше, да хоть в ту же Германию. Только деньги надо на это найти. У него кольцо золотое есть и наручные часы. Вот их продать надо, да ещё денег добавить — может и хватит из России уехать. Я так думаю.

— А где документы возьмём?

— Так у тебя!

— Как у меня? Мои что ли.

— Не твои, а твоего отца! По возрасту они почти одногодки, да и похожи. Глеб бриться неделю не будет, как вылитый твой отец на фото в паспорте выглядеть будет. Паспорт-то твоему отцу уже не нужен: на том свете без него обходятся. И справка от врача соответствующая имеется: забыла, что ли? Недаром же он в дурдоме пять лет провёл и вчистую оттуда отпущен как совершенно безопасный для общества, церкви и власти человек. Ты хоть эти документы не выкинула? Ты можешь.

— Да ты что! Целы, в тайничке лежат. Ты хорошо придумал. Так и сделаем. Давай спать.

2.

Утром Василий уединился с Глебом в гостиной, отправив Машу на базар.

— Разговор у нас будет не простой и лучше в него не впутывать женщину. Поэтому её отослал. Я вчера долго не мог уснуть, всё думал о тебе, твоём несчастье, о том, как я могу тебе помочь. Посоветовался с женой. Выслушай внимательно, что я тебе скажу и предложу, но уж решать будешь сам.

Глеб Петрович молча смотрел на Василия, ожидая продолжения разговора.

— Мне кажется, ты забыл всё касающееся отношения к Богу в нашей империи и без небольшого дискурса мне не обойтись. Или я не прав?

— Да, я тебе буду благодарен, если ты просветишь меня в этой проблеме. Я ничего не помню.

— Российская империя ещё тысячу с лишним лет назад приняла христианство, привнесённое нам из Греции. Это был трудный процесс, когда огнём и мечом выжигалась память о старых Богах и внедрялась вера в новых. Но всё когда-нибудь случается. Так и у нас в империи главной верой стало христианство. Неоднократно за прошедшее тысячелетие находились священники, пытавшиеся ревизовать это учение, что приводило к расколу, бунтам, неповиновению церкви и властям. Примерно триста лет назад стала набирать силу новая трактовка отдельных положений христианства, которая постепенно была внедрена в умы верующих, и произошёл раскол нашей церкви на так называемых «староверов» и «нововеров». В итоге длительной борьбы между ними и поддержке «нововеров» властями их учение взяло верх и стало в империи главенствующим. Староверы ушли в подполье, на них начались гонения, и приверженцы старой веры были вынуждены скрывать свои обряды и атрибуты старой веры. Вчера ты показал нам крест, который носишь на груди. Это — атрибут старой веры. Люди, открыто демонстрирующие принадлежность к старой вере, подлежат церковному суду, перевоспитанию и приобщению к «нововерам». Отказы от перевоспитания не принимаются. Атеисты и отказники считаются государственными преступниками, и самым лёгким для них наказанием является бессрочная каторга.

Я и Маша являемся староверами, но скрываем это от окружающих нас людей. Староверы получили индульгенцию от церковных иерархов — староверов на это и не считаются отступниками от старой веры. Староверы объединены в тайное общество, противоборствующее «нововерам», и считают, что их дело правое и рано или поздно победа будет за ними.

Глеб, ты — старовер. На это чётко указывает атрибут старой веры, носимой тобой на груди. В то же время ты болен страшной болезнью — склерозом, которая не даёт тебе возможности активно участвовать в нашей борьбе с «нововерами», поскольку ты в любой момент можешь всё забыть, а потом не вовремя вспомнить и тем самым подставить под удар своих единоверцев. Чтобы не случилось несчастья с тобой из-за невозможности хранить постоянно в памяти каноны нашей веры и тем самым не подвести своих единоверцев я предлагаю тебе покинуть Россию и уехать в другую страну, например, в Германию, где ты уже жил и хорошо знаешь язык германцев. Насколько мне известно, там отсутствует гонение на людей различных религий. Я помогу тебе получить документы, позволяющие легально покинуть Россию. Чтобы доехать до Германии и устроиться там, тебе нужны деньги. Мы с Машей — не богатые люди, но какую-то сумму можем тебе выделить. Если ты продашь своё золотое кольцо и наручные часы, являющиеся диковинкой в России и поэтому стоящие достаточно дорого, то средств на такое путешествие тебе должно хватить. Я помогу продать принадлежащие тебе вещи. В Германии имеются наши единоверцы, бежавшие отсюда. Я снабжу тебя специальным знаком, предъявив который ты сможешь получить от них помощь. Расскажу, как и где их можно найти.

«Разумное предложение, позволяющее оказаться в Германии, не конфликтовать с иноверцами, сохранить принадлежность к старой вере, получить помощь в организации новой жизни …»

— Я согласен. Когда пойдём продавать кольцо и часы?

— Прямо сейчас. Собираемся и уходим.

* * *

Глеб Петрович и Василий обошли несколько ювелиров, показав им золотое кольцо и приценившись. К сожалению, снять его с пальца и взвесить, не получилось. По оценкам специалистов примерно кольцо весило грамм шесть — семь и они готовы были купить его по стоимости золотого лома, заплатив пятьдесят — шестьдесят рублей. Если бы кольцо удалось снять с пальца, не испортив, то цена поднялась бы на десять — пятнадцать процентов.

Часовщики и владельцы антикварных лавок с большим интересом рассматривали наручные часы Глеба Петровича. Некоторые готовы были предложить за них до семидесяти рублей, но гравировка на крышке снижала цену до пятидесяти пяти — шестидесяти рублей.

— Что будем делать? — поинтересовался Василий.

— В первую очередь попробуем снять кольцо. Моя супруга предлагала мне это сделать и отдать его ювелиру для увеличения размера, но оно мне не мешало, и я отказался. Она даже рассказала, как можно снять кольцо не травмируя палец.

— И как же? Что для этого надо?

— Нужна небольшая тряпочка из натурального шёлка, шёлковая нить и тонкая гибкая костяная игла. С помощью иглы нить подсовывается под кольцо, затем к ней прикрепляется за уголок шёлковая тряпочка, которая протягивается под кольцом и расправляется внутри него вокруг пальца. Теперь кольцо легко будет вращаться на пальце. Далее я поднимаю руку с кольцом вверх и держу её так долго, как смогу. Это делается для того, чтобы обеспечить отток крови из кисти. В это время кто-то другой должен, осторожно вращая кольцо перемещать его по окружающей палец шёлковой тряпочке до тех пор, пака оно не снимется. Капа говорила, что процедура не простая, долгая, болезненная, но вполне реальная.

— Пошли домой, и там попытаемся снять кольцо. Думаю, у Маши найдётся шёлковый лоскуток. А твоё решение в отношении наручных часов?

— Убрать гравировку с крышки невозможно. Придётся их продать тому антиквару, который предложил дать за них максимальную цену.

— Может быть, стоит их продать позже в другом городе, где антикварных лавок и часовых мастерских побольше? Там цену могут предложить повыше.

— Нет, там я буду один, а одного старика всегда проще обдурить или просто отнять часы. Лучше здесь торговать ими в твоём присутствии.

— Хорошо, пошли домой.

* * *

Маша осторожно, руководствуясь методикой, рассказанной Глебом Петровичем в течение получаса сняла кольцо. Конечно, сустав на безымянном пальце болел: большой синяк распространился на две фаланги пальца, но прибавка до десяти рублей за кольцо стоила таких жертв.

После обеда Василий с Глебом Петровичем опять сходили в город и продали кольцо и часы. Домой возвратились, принеся с собой сто тридцать семь рублей.

— Мы с Машей договорились дать тебе ещё шестьдесят три рубля. Чтобы было всего двести рублей для ровного счёта. Это — максимум наших возможностей, — проговорил Василий, передав деньги Глебу Петровичу.

— Ещё я вот порылась в старых вещах и нашла одёжку сына Прокла: ты, вроде, одной с ним комплекции, такой же худощавый, невысокий. Примерь, если подойдёт — возьми. И мешок заплечный я тебе отдаю: в нём лучше вещи носить, чем в твоём пакете. Пакет можешь где за границей продать: там таких красивых точно нет. Это надо же какую красоту нарисовать: лесное озеро с плавающими лебедями среди кувшинок! Да за такой пакет и десяти рублей не жалко! На стену можно повесить и любоваться.

— Маша! Возьми этот пакет себе как память обо мне. Дарю от чистого сердца!

— Что ты, Глеб, как можно! Я тут в своём доме остаюсь, всё у меня есть. А ты невесть в какую Германию отправляешься. Тебе нужнее! И не уговаривай, всё равно не возьму. А помнить о тебе я всегда буду. И молиться тоже. Иди лучше, померяй одежду сына.

Через час гардероб Глеба Петровича пополнился ещё одними штанами, ситцевой рубашкой, комплектом тёплого белья для зимы, свитером и тонким тулупчиком из овчины. Также старой тирольской шляпой с пером и тёплыми вязаными рукавицами. Ещё в мешок положили небольшой котелок, две металлические плошки, кухонный нож, вилку, кусок мыла и полотенце. Глеб Петрович добавил туда свой дождевик, оставшийся сахарный песок в пакете и коробку с чайными пакетиками.

— Глеб, садись за стол. Сейчас будем с твоими новыми документами разбираться, — проговорил Василий, положив перед собой пакет из пергамента, перевязанный бечёвкой.

Он извлёк из него старый потрёпанный паспорт на имя Гурия Ивановича Кострова, родившегося в 161 году в деревне Костровка Гдовского уезда Псковской губернии, крестьянина. Паспорт был выдан пятнадцать лет назад при вводе императорского указа об обязательном наличии фотографии в этом документе.

Также там находилась справка из псковской психбольницы о выписке Кострова Гурия Ивановича в связи с излечением от заболевания, названного «головными болями и потерей памяти в результате неумеренного употребления спиртных напитков». В которой также говорилось, что «крестьянин Костров Г.И. опасности для общества не представляет, больше спиртные напитки не употребляет, вполне адекватен и приспособлен для самостоятельной жизни в Российской империи несмотря на сильную забывчивость». Справка была датирована июлем 224 года.

Глеб Петрович внимательно рассмотрел эти документы, особенно лицо старика на фото в паспорте. Человек на фото был без бороды и усов, с венчиком седых волос на голове, с узким несколько продолговатым лицом.

«Если отпустить бороду и усы, то вполне сойду за этого Гурия! Пока буду добираться до города, откуда начнётся мой путь за границу, пройдёт не менее двух недель. Как раз и борода, и усы вырастут. Вон, уже вовсю щетина лезет!»

Особенно позабавила Глеба Петровича справка, выданная Гурию в псковской психбольнице.

«Эта справка едва ли мне пригодится. Только на территории Российской империи для оправдания своей забывчивости в результате последствий от неумеренного пьянства российских граждан.»

— Спасибо! Отличные документы. Василий, а ты не расскажешь мне правила выезда подданных Российской империи за границу? Не нужны ли для этого какие-либо справки, письма с приглашением из Германии, виза германского посольства?

Василий задумался.

— Придётся просить моего хорошего знакомого тоже старовера учителя германского языка из нашей гимназии Адольфа Генриховича Прусса. Он имеет родню в Германии и изредка туда ездит. В прошлом году там был. В городе Киле. Сейчас к нему наведаюсь, постараюсь всё узнать.

* * *

Адольф Генрихович был видным мужчиной средних лет. Придя в дом Василия, он сразу уселся за стол в гостиной и начал разговаривать с Глебом Петровичем по-германски.

— Добрый день! Василий попросил меня рассказать Вам особенности выезда в Германию. В двух словах он объяснил мне причины поездки, так что говорить об этом мы не будем, а сразу перейдём к сути проблемы. Если что-то Вам будет неясно — то сразу задавайте вопросы.

И так. Для поездки в Германию необходимо иметь на руках следующие документы:

— Российский паспорт.

— Военный билет или приписное свидетельство для лиц мужского пола в возрасте от 16 до 60 лет.

— Письменное обоснование необходимости поездки в Германию. Для купцов, промышленников достаточно предъявить подписанные контракты на поставку или приобретение продукции. При поездке в гости к родственникам или знакомым — письмо-приглашение, завизированное по месту жительства приглашающего. При поездке по своей инициативе, а именно: посмотреть города, познакомиться с жизнью германцев, показаться для лечения врачам-специалистам — необходимо представить в письменной форме объяснение этого желания с указанием городов пребывания, длительности поездки и т. п.

Обязательно наличие денежных средств: не менее пяти германских марок на день пребывания. Допускается иметь русские рубли по курсу соответствующие названной сумме.

Российский паспорт и военный билет предъявляются только на российской границе. Пограничный офицер самостоятельно принимает решение о разрешении подданному российской империи выезд за границу после личного с ним собеседования. Им же ставится соответствующая отметка в паспорте. Отказ в выезде не объясняется.

Остальные названные мною документы, включая российский паспорт необходимы только при пересечении германской границы. Тут также по итогам собеседования и рассмотрев представленные документы, германский офицер-пограничник самостоятельно принимает решение о въезде подданного российской империи в Германию. Если въезд разрешён, то въезжающему выдаётся на руки документ, действительный при предъявлении российского паспорта, с указанием срока пребывания в Германии. При этом при посещении городов Германии требуется в каждом городе отметка этого документа в полиции.

В случае отказа в посещении Германии причина отказа не называется.

Я рассказал Вам именно о необходимых документах при поездке в Германию. Так как общей границы между нашими странами нет, то для Вас лучшим вариантом является перемещение в Германию на пароходе или из Санкт-Петербурга, или из Ревеля. Советую плыть из Ревеля: там пограничная служба менее придирчива и отказы в пересечении границы очень редки. Обязательно при предъявлении паспорта вложите в него десять рублей и не удивляйтесь, если Вам вернут паспорт после собеседования без этой купюры.

Германским пограничникам деньги не предлагайте. Если Вы это сделаете — в Германию Вас не пустят. Там установлен такой контроль за пограничниками, что никакая полученная ими взятка не покроет потери при обнаружении нарушения закона.

— Адольф Генрихович! Посоветуйте, что мне лучше назвать в виде причины поездки в Германию, учитывая мой возраст и знание немецкого языка.

— Лучше всего причиной поездки назовите посещение врача для диагностики болезни или лечение в германских клиниках. При таком обосновании поездки сразу будет видно, что Вы едете туда, чтобы оставить свои деньги в Германии, дав возможность заработать жителям этой страны. От такого отказываются только дураки.

— Вы сказали, что лучше сеть на корабль в Ревеле. Насколько сложно это сделать? Я имею в виду частоту рейсов в Германию и наличие билетов.

— Кроме трёх регулярных рейсов грузопассажирских кораблей, имеющих место быть один раз в десять дней, имеется возможность договориться с капитаном корабля и доплыть до Германии на грузовых кораблях, рейсы которых довольно часты. По крайней мере, мой опыт говорит, что, прибыв в Ревель, всегда в течение трёх дней его покидал на корабле, направляющемся в Германию.

— Какой сейчас курс германской марки к рублю и сколько стоит билет в третьем классе на корабле до Германии?

— По данным недельной давности из газеты «Петербургские новости» за одну германскую марку давали сорок копеек. А билет в среднем стоит пятнадцать марок. Время плавания из Ревеля в Киль составляет три дня.

— И последний вопрос: как мне лучше всего добраться до Ревеля?

— На поезде доехать до Пскова, там пересесть на поезд Санкт-Петербург — Ревель. Общая стоимость проезда в третьем классе составит семь рублей.

— Большое спасибо, Адольф Генрихович! Вы мне очень помогли!

* * *

Спустя три дня Василий проводил Глеба Петровича на вокзал, где посадил на поезд, следующий до Пскова. Путешествие попаданца началось.

3.

Вагон третьего класса, в котором ехал Глеб Петрович в Псков, имел только места для сидения. Ехать до Пскова предстояло восемь часов. В Пскове пересадка на поезд до Ревеля. Он отправлялся в двенадцать часов ночи. Прибытие — в семь часов утра. Дорога длинная. Было время обо всём хорошо подумать, разложить по полочкам мысли о случившемся с ним, ещё раз определить цели и задачи.

Глеб Петрович занял место около окна, достал из рюкзака купленный в городке сюртук, сложил его вчетверо и подсунул под зад. Всё же не привыкла эта часть тела к такому издевательству: просидеть восемь часов на жёсткой деревянной скамейке! Засунул рюкзак под скамейку, прижав ногами к перегородке под скамейкой: чтоб не украли! Привалился к спинке, поставил палку между ног и задумался. Почему-то вспомнились прожитые годы.

«Трёхлетним мальчишкой вместе с матерью и бабушкой вернулся в городок из эвакуации. Выкопали себе землянку и жили в ней три года, пока отец не был демобилизован. На домашнем совете решили строить себе дом. А из чего? Материалов не было, всё шло на восстановление разрушенных фабрик и заводов. Дома строили пленные немцы: бараки засыпные. В них комнаты получали в первую очередь специалисты, до рабочих очередь доходила не скоро. Пришлось отцу устраиваться в леспромхоз механиком: там была возможность официально разжиться стройматериалами. За два года накопили необходимое и в 1948 году за лето выстроили себе дом. Небольшой, 4*6 метров. Вот радости то было! Сразу после этого события родители стали подумывать о прибавлении семейства и на следующий год у меня появилась сестричка Аня. Жили тесно, голодно, но были счастливы.

Потом школьные годы. Учился я хорошо. Десятилетку окончил в 1960 году и уехал в Ленинград, где с первого раза поступил в Лесотехнический институт на механический факультет. После окончания распределили в леспромхоз, где работал отец. Уже через три года я работал главным инженером на новом деревообрабатывающем заводе, построенном при леспромхозе. Ещё через три года возглавил леспромхоз, женился, родились двое сыновей. В 1967 году меня забрали инструктором в райком партии, в промышленный отдел, через два года по разнорядке отправили в Москву на учёбу в Дипломатическую академию. Случай помог: было выделено в райком одно место для второго секретаря, а тот заболел. Хотели послать заведующего промышленно-транспортным отделом райкома, да первый секретарь воспротивился: кто за промышленность в районе будет отвечать, когда второй секретарь болеет и неизвестно, когда на работу выйдет. Подумали, да и решили меня послать: никому не обидно.

В 1972 году окончил академию и был распределён в ГДР в торговое представительство: как раз там нужен был специалист, понимающий в деревообработке: СССР стал закупать мебель в больших объёмах и частично рассчитываться поставкой пиломатериалов в ГДР. Надо было курировать этот процесс, решая постоянно возникающие проблемы. Немецкий язык я учил ещё в институте, в академии значительно его улучшил, а за восемь лет работы в ГДР постиг в совершенстве. В Академии изучил и английский язык — он был обязательным. Пришлось и им неоднократно пользоваться при работе в торгпредстве.

Интриги, интриги… Они везде были. И в торгпредстве срочно потребовалось освободить место для сынка работника МИДа, только что окончившего МГИМО. У меня волосатой руки нигде не было, поэтому вернули обратно домой и назначили директором деревообрабатывающего комбината, в который развился завод при леспромхозе. В этой должности доработал до самой перестройки. Когда началась приватизация, получил тридцать процентов акций комбината и очень выгодно продал их местным бандитам. Вопрос стоял именно так: или акции или жизнь. Деревообрабатывающий комбинат был очень доходным предприятием в районе, и за него среди криминала началась настоящая битва. В это время мне стукнуло уже полвека, бездельничать я не привык и решил из района перебраться в город и там замутить какой-нибудь небольшой бизнес. Продал дом и купил себе двухкомнатную квартиру: многого нам с женой было не надо: сыновья выросли, разъехались кто куда. Один — в Эстонию, второй во Владивосток. Деньги, полученные от продажи акций, разделил на три равные части и поровну поделил их между собой и сыновьями.

Заниматься снова производством мне совершенно не хотелось. Тем более время было такое, что сегодня ты — бизнесмен, а завтра — банкрот. Хорошо ещё остался жив — здоров, а не прикопан где-нибудь в лесочке. Поэтому подумав, я решил, пока голова ещё соображает, получить специальность бухгалтера, тем более что в этом деле, будучи долгое время руководителем предприятия неплохо разбирался. Встретился со знакомым банкиром, недавно организовавшем собственный банк, рассказал ему о своём желании и был зачислен в штат бухгалтерии рядовым бухгалтером. Одновременно поступил на заочное отделение в финансовую академию в Санкт-Петербург на бухгалтерский факультет в специальную группу для лиц, уже имеющих высшее образование. За два года учёбы много чего узнал, получил диплом и стал работать главным бухгалтером банка. В 1998 году хозяин продал свой банк небольшому немецкому банку, который стал его филиалом. Меня оставили в прежней должности и теперь каждый квартал я ездил в Германию во Франкфурт-на-Майне в головной офис банка для сдачи бухгалтерской отчётности. Прошло ещё три года, и у меня случился обширный инфаркт. Операция на сердце в Германии, инвалидность, пенсия … А тут и шестьдесят лет стукнуло. Последние годы просто жил, читал книги, ездил с женой по миру: деньги были. Потом это попадание.»

Поезд остановился на очередной остановке. Часть пассажиров вышла, другие зашли. Вагон был наполовину пуст. Напротив Глеба Петровича на скамейке уселись два мужика, ещё один сел рядом с попаданцем. Из их разговоров было понятно, что они возвращаются домой с заработков из города: надо заниматься крестьянскими делами, и так припозднились. Достали бутылку водки, закуску, разложили всё на чемодане. Глянули на Глеба Петровича и предложили ему принять участие в их празднике. Тот отказался, сославшись на здоровье.

Колёса поезда отсчитывали километры.

Мужики уже достали вторую бутылку, потом третью. Прилично захмелели. Стали хвастаться друг перед другом своим заработком, который везли домой. Сидевшие через проход от них двое молодых цыган с интересом прислушивались к их пьяным разговорам. Глебу Петровичу стало ясно, что добром эта поездка для работяг не закончится: или тут их грабанут или дождутся, когда мужики в очередной раз выйдут покурить в тамбур и там зарежут, деньги отберут, а самих выкинут из поезда.

«Так и меня заодно как свидетеля прикончат. Не посмотрят, что старик. Надо что-то делать. И ввязываться в эту историю не с руки, и выступать свидетелем в полиции, если цыган поймают — не хочется.»

Праздник жизни рядом продолжался. Прикончив третью бутылку, мужики совсем захмелели, и только появление в вагоне билетного контролёра в сопровождении полицейского разрядило тревожную обстановку. Проверив билеты у крестьян, контролёр предупредил их, что следующая остановка — их и они должны выходить. Буквально через пять минут поезд остановился и мужики, качаясь и таща за собой мешки с добром, вывалились из вагона на перрон. Цыгане, переглянувшись, вышли за ними.

«Дай Бог им живыми и здоровыми добраться до дома», — подумал Глеб Петрович, наблюдая, как мужики остановились у пустой телеги и договаривались с возницей о доставки в деревню, откуда они были родом.

* * *

Часов у Глеба Петровича не было, поэтому он ориентировался только по карте, приобретённой на вокзале, соотнося остановки поезда с пройденным им расстоянием. Выходило, что ехать ещё около четырёх часов.

«Пора бы и перекусить тем, что Маша собрала мне в дорогу. Вот повезло! Таких хороших людей встретил. Помогли мне, чем могли. Если удастся в Германии нормально прижиться и появятся деньги, обязательно верну долг переводом по почте. Адрес знаю».

Заморив червячка, Глеб Петрович опять предался невесёлым думам о своём житье-бытье в Германии, если туда удастся добраться.

«Сейчас у меня имеется сто девяносто рублей. Приеду в Псков, закомпостирую билет на поезд и доеду до Ревеля. Куплю билет на пароход до Киля, десять рублей вложу в паспорт на взятку, как советовал Адольф Генрихович. И останется у меня всего сто шестьдесят пять рублей. Ещё на жизнь в Ревеле надо: пусть пять рублей. Остаётся сто шестьдесят. По курсу это составляет ровно четыреста марок. Значит, с учётом требуемых пяти марок в день могу рассчитывать на разрешение пребывания в Германии в течение восьмидесяти дней. Но это без учёта денег на обратный билет и стоимости лечения у врача, о чём мне придётся заявить на германской границе. Думаю, уж на месяц-то разрешение на пребывание в стране я получу. Буду считать, что это — максимальный срок, в течение которого я должен там устроиться на жительство. Какие же умения и знания, кроме бухгалтерского учёта и деревообработки я могу там применить? Знаю германский язык — значит, могу устроиться переводчиком. Знание германской литературы и поэзии из моего родного мира. И, не обязательно германской! То есть, могу стать писателем. Знаю, как вести переговоры, как «впаривать» покупателю товары, могу давать советы по удачному вложению денег, хотя таких советчиков и среди германцев, думаю, хватает.

Если не получится устроиться в Германии, могу перебраться в Чехию. В Карловых Варах и Марианских Лазнях в санатории мы с женой раз пятнадцать бывали по месяцу. Язык чешский более-менее понимаю. За небольшое время освою. То же самое Австрия. И там не менее десяти раз бывал и жил как в Вене, так и в Зальцбурге, да ещё и в Альпах отдыхал, катаясь с гор на лыжах. Значит, могу предложить новые конструкции горных лыж и другой техники. За денюжку малую, конечно.»

Под стук колёс дремота стала окутывать мозг Глеба Петровича и, опираясь на верную палку — защитницу, он задремал.

Погода за окном вагона стала портиться, набежали тучки и мелкий дождик застучал по стеклу. Шум дождя усилил дрёму: Глеб Петрович даже стал изредка всхрапывать во сне.

Постепенно вагон наполнялся пассажирами и, когда попаданец проснулся, свободных мест не было. Поезд проезжал уже пригород Пскова и народ в вагоне зашумел, готовясь выгружаться.

Проснувшись, первым делом Глеб Петрович проверил наличие мешка под ногами — на месте!

«Вот так в старости и бывает, нежданно-негаданно заснёшь, глядь — и вещички пропали. Тщательнее надо беречься от ворья, тщательнее!»

Поезд остановился у перрона, и народ стал выходить из вагона. Глеб Петрович не торопился: никто его не встречал, из вокзала он выходить в город не собирался. Одним из последних спрыгнул на перрон, даже не удивившись своей прыти — уже привык, и зашагал к вокзальным кассам компостировать билет на поезд до Ревеля.

* * *

Поезд в Ревель был проходящим, поэтому в Пскове продавали и компостировали билеты на свободные места, которых в это время года оказалось мало. Хорошо хоть удалось приобрести один из последних, около самого выхода. Из вагонной двери тянуло сквознячком, было зябко, пришлось надевать сюртук. Сидеть было некомфортно, и Глеб Петрович весь извертелся на своём месте. Только глубокой ночью в три часа удалось пересесть на освободившееся место в середине вагона. Границу с Эстландской губернией проехали два часа назад, поэтому входящие пассажиры разговаривали, в основном, по-эстонски.

Хоть спать и хотелось, но Глеб Петрович стойко боролся со сном: попутчики часто менялись, под сидениями не были оборудованы места для хранения вещей. Их легко было утащить с другой стороны лавки, поэтому свой заплечный мешок он расположил между колен, прижав сверху палкой. Перед самым Ревелем женщина средних лет, ехавшая с маленькой девочкой, обнаружила пропажу чемодана и сумки с вещами, спрятанными под лавкой, на которой они сидели. Крики и слёзы обокраденных продолжались до самого Ревеля. Глеб Петрович про себя перекрестился, что его миновала чаша сия.

От вокзала до порта пешком идти было довольно далеко, да и Ревель этого мира был ему совсем незнаком. Местные плохо говорили по-русски, да особенно и не хотели разговаривать с ним. Пришлось нанимать пролётку.

В порту в кассе Глеб Петрович узнал, что очередной регулярный рейс грузопассажирского парохода в Германию состоится через пять дней. Билеты в третий класс ещё имеются, но их осталось мало. Кассир посоветовал ему сходить в справочное бюро и за десять копеек получить информацию о всех отправляющихся в ближайшее время пароходах из Ревеля. Таких оказалось двенадцать: три в Финляндскую губернию, два в Швецию, один в Норвегию, три в Польшу и три — в Германию. Там же в справочном бюро, узнав, что ему надо добраться до Германии, сообщили, что сегодня после обеда отходит грузовой пароход в Киль и капитан сообщил, что может взять двух пассажиров. Одного без места в каюте за девять марок, второго — на свободное место в матросском кубрике за семнадцать марок, но с питанием.

— Что означает «без места в каюте»? — поинтересовался Глеб Петрович.

— Это значит, что спать пассажиру придётся на полу в коридоре на месте, которое ему будет указано. В дневное время надо находиться на свежем воздухе на палубе. Питаться он должен собственными продуктами, взятыми с собой в дорогу, пользоваться кипятком можно бесплатно, — охотно рассказал служащий справочного бюро. — Как правило, за одну марку можно договориться с матросом и переночевать на его месте в кубрике, когда тот находится на вахте. Таким образом до Киля можно будет добраться за одиннадцать марок, не считая стоимости продуктов.

— Я согласен на такое путешествие, — проговорил Глеб Петрович.

— Тогда я Вас запишу пассажиром на пароход «Gumbold» и выдам билет. Оплатите мне аванс в четыре марки. Остальные пять марок заплатите на пароходе после прохождения паспортного и таможенного контроля. Если Вас не пропустят — четыре марки не возвращаются. Это — Ваш риск.

Подумав, Глеб Петрович согласился и оплатил четыре марки, получив на руки билет с указанием времени отплытия парохода и начала прохождения пограничного контроля.

Продуктов, которые дала Маша на дорогу: пироги с капустой и морковью, шмат сала и буханка чёрного хлеба и ещё остатки сахарного песка и пакетики чая на его взгляд хватит на дорогу до Киля. До начала прохождения паспортного и таможенного контроля осталось три часа и Глеб Петрович, сдав свой мешок в камеру хранения, решил прогуляться по Ревелю.

* * *

В Таллине, такое название имел Ревель в его родной реальности, он бывал несколько раз, как в СССР, так и после того, как Эстония стала независимым государством. Выйдя из порта Глеб Петрович направился сразу в Старый город. Ему очень хотелось посмотреть на собор Святого Александра Невского и церковь Николая Чудотворца: заменены ли на них старые атрибуты веры на новые. Даже не подходя к ним близко, было видно, что и здесь «нововеры» взяли верх. Спустившись с горы, он прогулялся по улочкам Ревеля. К сожалению, архитектура города совершенно не напоминала ту, которую он видел в своей реальности. Время уже поджимало, и Глеб Петрович возвратился в порт.

Объявили прохождение паспортного и таможенного контроля для матросов и пассажиров парохода «Gumbold». Сначала пропускали офицеров и матросов парохода, бывших в увольнении на берегу. Наконец, дошла очередь и до Глеба Петровича. Он был единственным пассажиром парохода. Его пригласили к столу, за которым находился пожилой офицер пограничной службы. Просмотрев паспорт, офицер ловко смахнул десятирублёвую банкноту в ящик стола и поинтересовался о причине выезда в Германию.

— Болен я сильно, господин офицер. Вот собрал последние деньги для поездки к германским докторам. Может помогут.

— Чем же больны? Справка медицинская имеется?

— Конечно, господин офицер, — проговорил Глеб Петрович, передавая справку из псковской психбольницы пограничнику.

Тот брезгливо взял её за уголок, развернул, прочитал и вдруг захохотал во весь голос. Возвратил обратно справку со словами:

— Конечно, только русским психам надо от пьянства лечиться в Германии. Желаю скорейшего выздоровления! — Раскрыл паспорт и проставил необходимую отметку, разрешающую выезд из Российской империи. Потом махнул рукой в сторону прохода на таможенный контроль. — Проходи!

На таможне осматривать багаж не стали, пропустили без досмотра.

На пароходе Глеба Петровича провели к старшему помощнику капитана, который на германском языке потребовал уплатить пять марок. Услышав ответ также на германском языке, предложил доплатить две марки и располагаться в пустующей пассажирской каюте. Глеб Петрович немедленно это сделал и был препровождён в трюм, где она находилась. В течение всего путешествия в Киль она находилась в полном его распоряжении. Он засунул мешок под койку, надел сюртук: на палубе было ветрено, и поднялся наверх посмотреть отплытие из порта. Резкие порывы холодного ветра со стороны Скандинавии заставили его спрятаться за пристройку на палубе. Уже через час берег скрылся из глаз закрытый плотным туманом. Пароход снизил ход и стал каждую минуту подавать сигнальные гудки: видимость не превышала ста метров. Больше на палубе делать было нечего, и Глеб Петрович спустился в каюту, решил перекусить и почаёвничать. Пароход был германский, команда — тоже. Кормить бесплатно его никто не собирался. Единственное, что ему предложили на второй день пути, это обменять имеющиеся рубли на марки, да и то потому, что если бы эту операцию обе стороны проводили официально через банк, то пришлось бы заплатить налог, составляющий три процента от суммы обмена. После этой операции у него на руках осталось четыреста десять марок.

* * *

На третий день к вечеру пароход пришвартовался к причалу в Киле. Глеб Петрович уже стоял наготове, чтобы покинуть корабль. Задерживаться на нём не было никакого смысла: уже к двенадцати часам ночи, приняв дополнительный груз, пароход уходил в Гамбург.

Процедура прохода через паспортный контроль и таможню была аналогична той, что Глеб Петрович наблюдал при выезде из Российской империи, и прошла довольно быстро. Пограничный офицер просмотрел документы попаданца, задал пару вопросов, пересчитал наличные марки у него и заполнил вкладыш в паспорт, объявив, что Глебу Петровичу разрешено находиться в Германии ровно сорок пять суток. Если необходимо будет продлить лечение, то он должен обратиться в МВД Германии.

Таможне он также оказался неинтересен и, подгоняемый командой «Schnell!», уже спустя пять минут оказался на территории Германии.

Пришлось опять брать пролётку и ехать в отель «Адмирал», названный Адольфом Генриховичем как недорогой и приличный. Там Глеб Петрович за девять марок снял на три дня самый дешёвый одноместный номер с завтраком, включённым в его стоимость, и, наконец, смог принять тёплый душ и смыть дорожную пыль и пот. Было уже восемь часов вечера. Он доел остатки продуктов и завалился в чистую постель. Заснул моментально и проспал двенадцать часов, не вставая даже в туалет. Таких подвигов он не совершал ни разу за последние двадцать пять лет.

* * *

Утром Глеб Петрович позавтракал и отправился по адресу, который дал ему Василий. Решил прогуляться пешком, пользуясь картой города, любезно предоставленной на ресепшен отеля. Современный Киль оказался не таким большим, каким был в его родном мире, но моряки тут встречались на каждом шагу.

Дом, который Глеб Петрович искал, находился на окраине города. Когда он к нему подошёл, то обнаружил обгоревшие растащенные по сторонам брёвна и доски, стоящую посередине пожарища закопчённую печь, вытоптанный небольшой цветник около сгоревшего дома и поваленный втоптанный в землю низкий заборчик из штакетника.

«На вид пожар случился несколько дней назад. Надо поговорить с соседями. Может они знают, куда делись погорельцы.»

Он подошёл к соседнему дому и постучал кольцом на двери. Через минуту дверь открылась и из дома вышла пожилая женщина.

— Извините за беспокойство, но Вы случайно не знаете, что произошло с Вашими соседями? Меня попросили передать им письмо, но дом сгорел, жильцов нет.

— Пять дней назад ночью загорелся этот дом. Пожарные определили, что это был поджёг. В доме жила семья русских, переехавшая в Германию из-за преследований на религиозной почве. Хорошо, что все успели выскочить из дома через выбитое окно, так как входная дверь была подперта снаружи палкой. Полностью сгорели все вещи. Дом не был застрахован, поэтому погорельцы не получат ни пфеннига от страховой компании. Куда ушли владельцы этого дома я не знаю. Только они были сильно напуганы, и я слышала: полиции они говорили, что так с ними расправились из-за их религиозных воззрений. Будто бы всех бежавших из страны по религиозным мотивам выслеживают специальные люди, присланные из России, и убивают. Сверх того, что сказала я ничего не знаю. Сюда они больше не приходили и не говорили, где теперь живут.

— Спасибо. Что же мне делать. Как же передать письмо?

— Не знаю. Мне его оставлять не нужно. Не думаю, что они сюда вернутся. Сходите в полицию. Может быть, там Вам помогут.

«Ну, уж в полицию я не пойду. Не хватало ещё там мне засветиться. Кроме адреса в Киле Василий снабдил меня ещё одним адресом — в Мюнхене. Но туда надо добираться, проехав всю Германию с севера на юг. Это большие деньги и дополнительные потери времени, которого у меня не так и много. Тем более, Василий предупредил, что из Мюнхена от «староверов» уже два года нет никаких известий. Можно туда приехать и никого не найти. Попробую устроиться своими силами. Если ничего не будет получаться, то только тогда буду обращаться за помощью.

4.

Обратно в отель Глеб Петрович также пошёл пешком. Было время подумать о случившемся и проанализировать ситуацию.

«Похоже, если это был поджёг, происходит на самом деле целенаправленное гонение на российских подданных, сбежавших в Германию по религиозным мотивам, их преследование, доходящее до смертоубийства! Непонятно, куда смотрит германская полиция? Позволить на своей территории террор в отношении людей, которым официально разрешён въезд в страну и проживание — это нарушение всех законов! Хотя, о каких законах я говорю: местные законы мне неизвестны, российские — тоже. Может здесь это в порядке вещей. Василий мне ничего не рассказывал про местные обычаи. Похоже, об этом ему самому ничего не известно. Ввязываться в противостояние староверов и «нововеров» я совершенно не имею никакого желания.

В мои годы найти бы спокойный для жизни уголок да занятие, приносящее небольшой доход, позволяющий достойно жить — уже благо. Вот о чём надо думать.

И так, каковы мои планы на ближайшее время? Положить свои невеликие капиталы на счёт в банке, который необходимо открыть. А то и их лишишься: тогда и останется, что на паперти с протянутой рукой стоять. Затем. Съехать из отеля, снять комнату, найти работу по силам. Наоборот. Сначала снять комнату, а уж потом всё остальное. Это позволит сэкономить не менее двух марок ежедневно. Вот этим и займусь в первую очередь.

Где можно узнать про сдающееся внаём жильё? В газетных объявлениях, в риэлтерских фирмах, на рынке. С газетных объявлений и начну. Надо вернуться в отель. Я видел на ресепшен целую пачку местной прессы, которую брали постояльцы и читали, сидя за столиками. А пока добираюсь до отеля — ищу подходящий банк, лучше тот, в филиале которого я несколько лет работал в родном параллельном мире Земли».

Глеб Петрович медленно шёл по Килю, поглядывая по сторонам: искал знакомую вывеску банка. Однако пока ничего похожего он не наблюдал.

«Кто сказал, что вывеска банка в этом параллельном мире будет копировать её же в моём родном мире? Это только моё предположение, основанное на подобии жизни в этих мирах. Хотя никто мне не обещал этого. Вообще-то, если бы я прошёл мимо банка, то вывеску заметил: моё зрение значительно улучшилось! Кстати, я вижу здесь только вывески, но отсутствуют другие отличительные признаки конкретных банков, отелей, магазинов и т. п., принадлежащие одному хозяину, направлению деятельности или другим признакам. Это же очень неудобно для потребителей и разорительно для хозяев! Какая-нибудь красочная эмблема сразу привлечёт внимание к конкретному магазину. В моё время это называлось «логотип», «бренд бук» или как-то ещё, вроде «стиль», не помню. Вот и первая идея, как заработать немного денег: предложить разработку стиля оформления вывесок для конкретных магазинов, принадлежащих определённому хозяину, учитывающих специфику продаваемых товаров и бросающуюся в глаза покупателям. Жаль только, что я ни разу не художник. Но можно скооперироваться с каким-нибудь художником! И делить с ним выручку от результатов такой деятельности: я нахожу заказчика, подаю идею, он претворяет её в жизнь!»

Пройдя ещё три квартала, Глеб Петрович заметил всё-таки нужную ему вывеску. Она терялась среди таких же блеклых и неприметных. Он вошёл в помещение банка и к нему сразу подошёл служитель, поинтересовавшийся целью его прихода в банк.

— Я хочу открыть текущий счёт и положить на него деньги.

— Пройдите к окошку N3, там Вами займутся.

Служащий банка быстро открыл счёт на имя Kostrov Guriу, использовав представленный им паспорт. Глеб Петрович попросил написать его имя и фамилию кириллицей, так как никакого документа, исполненного на латинице, подтверждающего его личность, у него не было. Возникший между ними спор о правилах открытия счёта перешёл к вышестоящему начальнику, а потом дошёл до управляющего этим отделением банка.

* * *

Курт Зоммель новый управляющий филиалом «Дойче банка» в Киле находился в тяжких раздумьях. Всего неделю назад его назначили на этот пост, переведя из Кёльна. Главный управляющий центрального офиса банка Отто Везель, при подписании приказа о назначении явно дал понять Курту, что ждёт от него неординарных действий, способствующих выводу кильского отделения из застоя. Он поставил задачу увеличить на десять процентов объём вкладов в филиале за ближайшие три месяца. Только это позволит Везелю считать, что он не ошибся с назначением Курта. Прошла неделя: объём вкладов в кильском отделении банка снизился на один процент. Филиал продолжал терять клиентов.

«Если каждую неделю объём вкладов будет снижаться такими темпами, то за три месяца общее снижение объёма денежных средств в филиале достигнет тринадцати процентов! Я уже положил в кильское отделение банка все свои накопления, это же сделала моя мать, живущая в Кёльне — и снижение в один процент! Без этих вложений снижение достигло бы одного и одной десятой процента. Нужен какой-то необычный ход, могущий привлечь к филиалу банка внимание жителей Киля! Ни одной перспективной мысли в голове!»

Неожиданно вошла секретарь и доложила, что возник спор между новым клиентом банка, пришедшем открыть счёт и положить на него деньги, и служащими банка, занимающимися этим вопросом. Обе конфликтующие стороны сейчас находятся в приёмной и просят их принять.

— Пригласите всех сюда! — распорядился управляющий.

Вошедшие в кабинет, по просьбе Курта расселись за столом для совещаний.

— Кто доложит спорную ситуацию? — поинтересовался он.

Старик, являющийся потенциальным вкладчиком банка прокашлявшись, сказал:

— Разрешите мне прояснить возникшую спорную ситуацию. Я приехал вчера в Германию на лечение. Имею разрешение на проживание в стране в течение сорока пяти дней. Сегодня я обратился в Ваш банк, чтобы открыть текущий счёт и положить на него триста восемьдесят марок, которые постепенно буду снимать со счёта и расплачиваться с врачами за лечение. Меня любезно встретили и открыли требуемый счёт, но открыли его на неизвестное мне лицо, а не на меня.

Поясняю. У меня имеется паспорт подданного Российской империи, заполненный на кириллице. Счёт же открыт на лицо, записанное на латинице. Вопрос: каким образом кассир банка будет мне выдавать деньги с этого счёта при предъявлении мною паспорта, все реквизиты которого написаны на кириллице? Как он соотнесёт меня, имеющего паспорт, написанный на кириллице, со счётом, открытым на человека, фамилия и имя которого написаны на латинице? Насколько мне известно, не все буквы русского алфавита имеют аналоги в германском алфавите.

Я имею большой опыт работы в банке в должности главного бухгалтера и заявляю: выдать мне деньги с моего счёта, где мои реквизиты с паспорта, заполненного кириллицей, записаны латиницей по предъявлении мною моего паспорта — невозможно, так как фактически идёт речь о разных людях.

Я прошу записать мою фамилию, имя и отчество в счёте кириллицей, то есть буквами, которыми заполнен мой паспорт. В этом случае ликвидируется обозначенное мною противоречие.

— Понятно. Что скажет вторая сторона?

— Имеющиеся у нас инструкции требуют написание фамилии и имени клиента, открывающего счёт в нашем банке германским алфавитом, то есть латиницей. Иначе кассир не сможет прочитать фамилию вкладчика при операциях со счётом. Подчёркиваю: до сих пор никаких проблем в таких ситуациях у нас не возникало, — сказал начальник отдела вкладов.

«Инструкция для германца — это всё! «Порядок — превыше всего!» Но я прав: мой подход исключает ошибки. Недаром в Российской Федерации имеются заграничные паспорта, в которых фамилия, имя и отчество записано латиницей в соответствии с согласованными всеми странами аналогами букв, написанных латиницей и кириллицей. До этой простой мысли в этой параллельной реальности ещё не допёрли! Ничего, скоро мошенники найдут эту лазейку и будут воровать деньги клиентов.»

— Хочу заметить, что в Российской империи при открытии счёта в банке иностранцем его фамилия и имя, а также другие важные реквизиты всегда пишутся теми буквами, какими внесены записи в его паспорт. Это исключает возможные ошибки, судебные споры и мошенничество со вкладами частных лиц, — проговорил Глеб Петрович.

— Господин э-э-э Костров! Вы настаиваете на том, чтобы в открытом Вам счёте Ваши фамилия и имя были написаны буквами, аналогичными записанными в Вашем паспорте?

— Настаиваю, господин управляющий!

— Откройте счёт господину Кострову так, как он хочет, — распорядился Курт Зоммель.

«Хоть на триста восемьдесят марок вырастет сегодня объём вкладов в отделении банка! А так бы мы потеряли клиента. А ведь этот старик прав: надо написать соответствующее письмо в головной офис с предложением, высказанным этим человеком.»

— Все свободны, а Вас, господин Костров, попрошу задержаться.

— Господин Костров, поскольку Вы имеете опыт работы в банковской системе Российской империи, мне было бы интересно узнать, какими методами Вы привлекаете клиентов, расширяете объём банковских вкладов. Не поделитесь своим опытом с молодым управляющим банком?

— Почему нет? С удовольствием. Но, как говорят в России: время — деньги, а любая работа должна быть чем-нибудь поощрена. Делаю взаимовыгодное предложение: я рассказываю, как Вы можете увеличить количество клиентов в вашем банке не менее, чем на пятнадцать процентов за квартал, а Вы или выплачиваете мне разовое вознаграждение в размере пятисот марок, или принимаете меня на должность Вашего помощника с окладом двести марок в месяц, и я внедряю в банке свои предложения. Только Вы должны продлить срок моего официально разрешённого пребывания в Германии, чтобы меня не выслали до момента окончания моей работы в банке.

«Это очень интересно! Если этот старик сможет сделать то, что он предложил, то оплата в двести марок в месяц в течение трёх месяцев — вполне допустима. Я готов на это согласиться. В отношении оформления разрешения на увеличение срока его пребывания в Германии — это не проблема.»

— Договорились! Сегодня я принимаю Вас на работу моим помощником сроком на три месяца с окладом в сто марок в месяц и ежемесячной премией в сто марок в случае увеличения числа клиентов банка ежемесячно не менее чем на пять процентов. С завтрашнего дня я жду Вас на работе. Согласны?

— Согласен при условии, что все мои предложения должны неукоснительно выполняться. Это условие обязательно должно быть включено в мой контракт.

— Хорошо, сейчас я приглашу нашего юриста, и Вы выработаете проект контракта. Я его просмотрю и подпишу.

И дело закрутилось.

* * *

На следующий день, с утра, когда Глеб Петрович появился в банке, секретарь управляющего указал ему на дополнительный стол, стоящий в приёмной.

— Это Ваше рабочее место. Напишите список того, что Вам необходимо для работы, я всё принесу. В десять часов управляющий ждёт Вас у себя на беседу.

— Хорошо, но сейчас мне срочно нужно два листа белой бумаги и грифельный карандаш. Также маленькая линейка и стёрка.

Секретарь порылся у себя в столе и передал помощнику управляющего всё, что тот просил. Глеб Петрович немедленно приступил к тезисному изложению плана мероприятий, который он вчера продумал для разговора с управляющим. До десяти часов он успел всё подготовить и внутренне собраться. Ровно в десять часов его пригласили в кабинет.

— Проходите, садитесь. Сначала несколько вводных замечаний. Официально Вы — мой помощник. Поэтому я буду обращаться к Вам: «господин Кострофф», вы ко мне: «господин управляющий». Вы должны постоянно находиться на своём рабочем месте. Покидать его Вы можете только для отправления естественных надобностей. Если у Вас по работе возникнут дела за пределами банка, то необходимо отпроситься у меня. Отчитываться о своей работе будете только передо мной. Какие-либо указания Вам имею право давать только я. Рабочий день у Вас начинается в девять часов утра, с часу до двух — обед, домой можете идти в шесть часов вечера. Вам всё понятно?

— Нет, у меня имеется ряд вопросов по тому, что я только что услышал.

— Излагайте!

— Если я всё время буду находиться в Вашей приёмной, то работать здесь я не смогу. Тут — проходной двор: всё время люди, различные разговоры, шум и т. п. Если мне нельзя предоставить отдельный кабинет, то предоставьте мне свободное расписание, чтобы я смог заниматься умственной деятельностью у себя дома, а к Вам приходил на доклад, где рассказывал бы о проделанной за день работе.

— Это всё?

— Пока всё. Надо начать работать. Далее будет видно. Буду решать проблемы по мере их возникновения.

— Хорошо. Я продумаю Ваши предложения и приму решение. Сейчас я хотел бы услышать предлагаемый план действий.

В течение следующих двух часов Глеб Петрович излагал управляющему, в каких направлениях необходимо приложить усилия для решения поставленных перед ним задач. Показал черновик плана, пообещал привести его в приличный вид и передать для согласования управляющему через день. Предупредил, что отдельные пункты плана потребуют некоторых финансовых затрат и к этому надо быть готовым.

Управляющий, после ухода помощника, подумал, что пока с более толковым человеком встречаться ему не приходилось. Если тому удастся не только расписать подробно, что надо предпринять для решения поставленных задач, но ещё хотя бы частично организовать их внедрение, это будет прорыв в совершенствовании банковского дела в Германии.

«Надо разрешить ему свободное расписание и назначить его доклад через день в десять часов утра в моём кабинете. В крайнем случае, всегда это можно отменить или изменить.»

* * *

Сразу после разговора с управляющим Глеб Петрович написал список необходимых ему для работы принадлежностей и попросил обеспечить их доставку в кратчайшие сроки. Пообедал в ближайшем кафе и решил, что потраченные на обед две марки — это слишком много. Пора заниматься поиском жилья и, найдя подходящий вариант, решать проблему с питанием.

Секретарь передал Глебу Петровичу по его списку всё заказанное и тот убрал теперь уже свои принадлежности для работы в выделенный ему стол.

«Быстрее бы управляющий принял решение о моём рабочем месте. Лучший для меня вариант — свободное расписание. Тогда я смогу свободно ходить по городу и решать дополнительно много других вопросов.»

Просидел ещё час за столом, наблюдая за работой секретаря, чем сильно его нервировал, пока не был вызван к управляющему. Там услышал его решение о свободном расписании и времени доклада. После чего сложил часть листов чистой бумаги и других письменных принадлежностей в коробку, попрощался с секретарём и покинул банк. Первый рабочий день закончился успешно.

Вчера, сидя на ресепшен в отеле он просмотрел газеты, отыскивая в них объявления о сдаче жилья в аренду. Отметил несколько адресов, которые стоило посетить. И сейчас по пути в отель решил зайти в некоторые из них. Пара адресов располагалась непосредственно на пути в отель.

Глеб Петрович подошёл к двухэтажному кирпичному дому, нашёл третий подъезд и поднялся на второй этаж. Позвонил в указанную в объявлении дверь и, дождавшись вопроса «Кто там?» ответил: «Хочу посмотреть комнату по объявлению в газете». Дверь немедленно открылась, и возникший в проёме двери пожилой плотный мужчина с сильным запахом перегара предложил войти.

— Квартира у меня небольшая: всего две комнаты. Одну я сдаю. Проходите, посмотрите. Разрешаю пользоваться кухней. Уборку комнаты квартирант производит сам. Коридор и кухню мы убираем попеременно в очередь. Постельное бельё покупает и следит за ним — тоже самостоятельно. Я живу один, и прислуги у меня нет. Отапливается квартира печью со стороны кухни. Её топлю я сам. И дрова сам ношу. Прошу полторы марки за сутки. Оплата вперёд за две недели. Дом — в центре города, рядом парк, кафе, магазины. Всё удобно для жизни.

Он замолчал, следя за реакцией Глеба Петровича, осматривавшего сдаваемую комнату. В комнате площадью метров двадцать из мебели имелся шкаф для одежды, деревянная кровать с матрацем и подушкой, небольшой стол и два стула. В одну из стен выходила боковина печи, покрытая изразцами. Единственное окно заросло пылью, на стенах и потолке — паутина, пол давно не мыт и ужасно скрипел под ногами. Ни замка, ни даже внутреннего крючка на двери не было. В комнате было очень неуютно.

Глеб Петрович прошёл в кухню: кроме плиты, пристроенной к печи, там стоял небольшой стол и два стула. На стене висела полка с несколькими кастрюлями, тарелками и столовыми приборами. К стене был прикреплён умывальник с водопроводным краном.

— Вот тут находится туалет. Это — дверь в ванную, но сама ванна не работает: разбита. В ванной я устроил кладовку.

— Полторы марки в сутки — не дороговато? В отеле одноместный номер стоит три марки, но полностью обслуживается персоналом, да ещё имеется завтрак. И ванная в номере имеется.

— Нет, не дорого! Тут спокойно, только я один, постояльцам не мешаю, в их дела не вмешиваюсь. Разрешаю водить друзей и женщин, не то что в отеле.

— Понятно. Мне надо подумать.

— Подумайте, но недолго. Я сдам комнату любому человеку, пришедшему и заплатившему мне аванс. Никого ждать не буду.

— Понятно. До свидания!

* * *

До следующего адреса пришлось пройти два квартала. Это был небольшой частный одноэтажный кирпичный дом, окружённый полутораметровым штакетником. На калитке имелся специальный рычаг, приводящийся в действие звонок. Сам медный колокольчик висел над входной дверью в дом.

«Как ловко всё устроено! Дёрнул рычаг — и звенит колокольчик у двери дома. Похоже, тут рукастый хозяин живёт», — Глеб Петрович потянул рычаг — и звонок громко зазвенел у двери.

Дверь приоткрылась, и сухонькая старушка выглянула в открывшуюся щель.

— Я по объявлению в газете. Хочу снять жильё, — проговорил попаданец из-за забора.

Старушка, прищурившись, старалась его рассмотреть, не спеша идти открывать калитку. Наконец, решившись, она открыла запор на калитке и пригласила Глеба Петровича пройти в дом.

Он шёл за ней по дому, заглядывая в открываемые хозяйкой двери. Изнутри дом оказался намного больше, чем выглядел снаружи. Две спальни, между которыми расположилась гостиная, далее кухня, рядом туалет и ванная. В доме имелся котёл, работающий от дров и угля. Был проведён водопровод. В каждой комнате висело по электрической лампочке.

— У вас имеется электричество? — с удивлением поинтересовался Глеб Петрович.

Как ему было известно, электричество в домах было большой редкостью, хотя в отеле и других общественных заведениях уже использовалось.

— Мой покойный супруг работал механиком на судоремонтном заводе и много чего сделал для удобства жизни в доме. Провёл водопровод, поставил отопительный котёл, сделал центральное отопление. В подвале установил электрический генератор с буксира. Он работает от нефтяного мотора, или как он там называется. Я его запускать не умею, поэтому у меня керосиновые лампы. Вот эту комнату я сдаю, — старушка показала одну из спален. — Светлая комната, оклеенная обоями, 3*5 метров. Имеется шкаф для одежды, деревянная кровать с пуховой периной, пуховым одеялом и тремя пуховыми подушками, уложенными горкой. Тут же стоит письменный стол и два стула. Комод. Чисто. Окно выходит во двор дома на кусты сирени.

— Разрешаю пользоваться кухней, туалетом и ванной. Убираю в доме сама. Сама и топлю котёл, когда холодно. Если жильцы хотят, могу готовить завтраки и ужины. Тогда беру с постояльца в сутки две марки. Можно рассчитываться еженедельно вперёд. Однако не люблю, когда он приводит к себе гостей, особенно женщин. Дверь в дом закрываю в одиннадцать часов и ложусь спать. Если кто опоздал, то ночует, где хочет, если, конечно, заранее не предупредил об опоздании. Обязательна регистрация в полиции. Постоялец отдаёт мне паспорт, и я сама его регистрирую.

«Суровая старушка! Но мне тут нравится: и до банка недалеко, и чисто, и порядок поддерживается, и завтраком и ужином накормят. Пожалуй, соглашусь и поживу тут какое-то время. Потом видно будет.»

— А сами-то Вы кто будете? — поинтересовалась хозяйка.

— Я русский, прибыл из России. Сейчас устроился на работу в «Дойче банк» помощником управляющего. Приехал сюда на лечение, но пока не нашёл нужного специалиста. Собираюсь тут прожить до осени. Если понравится — и дольше. Вдовец. В России меня ничто не держит. Мне уде семьдесят пять лет, так что женщин водить не собираюсь. Звать меня … Юрий. Я согласен на Ваши условия и готов снять эту комнату с завтраками и ужинами за две марки в сутки.

— Меня звать Марта. Приносите вещи и занимайте комнату.

— Хорошо, я тут оставлю вот этот пакет. Схожу в отель, рассчитаюсь и принесу вещи. Скоро приду!

5.

В настоящее время Глеб Петрович следил за публикацией в местных газетах хвалебных статей о банке, написанных им по лучшим шаблонам его родного мира. Также по всему городу были расставлены рекламные щиты банка, зазывающие жителей Киля стать его клиентами. По его мнению, совокупность нового стиля оформления отделений банка и всех видов рекламы уже в ближайшие дни должна дать определённую отдачу, отражающуюся в росте объёма привлечённых в банк денежных средств и количестве клиентов.

Следующая неделя должна быть посвящена описанию новых банковских продуктов, взятых из его родной реальности и хорошо там себя зарекомендовавших. Пока он выбрал только три:

— инкассация — для организаций, имеющих дело с получением в течение дня крупных наличных денежных средств и других ценностей. В силу специфики приморского города с хорошо развитой криминальной сетью, вследствие этого испытывающих определённые проблемы с их транспортировкой в банк, эта услуга должна быть востребована

— рассчётно — кассовое обслуживание. Услуги, связанные с осуществлением безналичных расчетов, а также с приёмом и выдачей наличных денег;

— кредитные услуги, в число которых помимо традиционного кредитования он решил включить пока такие заменители кредита, как лизинг и факторинг, а также выдачу гарантий.

В том или ином виде эти услуги банком предоставлялись и сейчас, но отсутствовало их разнообразие, возможность подобрать услугу, наилучшим образом подходящую потребителю.

«Придётся мне в первое время провести ликбез с сотрудниками банка по обучению предоставления предлагаемых услуг клиентам банка, а затем поработать консультантом, объясняя клиентам выгодность этих услуг. Тут одним днём не обойтись: придётся этим заниматься в течение всего срока контракта. А я даже мечтал о свободном времени!»

Управляющий филиалом банка постоянно вникал в предложения по расширению банковских услуг и уже отлично начал понимать, какой взрывной процесс ждёт банк по росту объёма денежных средств от клиентов. Недаром его помощник говорил, что потребуются некоторые финансовые затраты для обеспечения выполнения поставленных задач.

«Я даже боюсь представить себе, как я с существующим персоналом смогу обеспечить рост запросов клиентов, если хотя бы некоторые внедряемые новые услуги будут востребованы!»

Первый месяц работы Глеба Петровича ознаменовался ростом числа клиентов на шесть процентов и ростом объёма привлеченных от них денежных средств на десять процентов!

Отчёт о деятельности филиала банка, отправленный в головной офис, произвёл там настоящий фурор, и немедленно в Киль была направлена команда ревизоров, чтобы разобраться с происходящим.

* * *

Первое, на что обратили внимание прибывшие представители головного офиса из Франкфурта-на-Майне, было количество рекламных щитов банка, которыми были уставлены улицы города. Второе — новое современное оформление вывесок, обозначающих вход в банк. Теперь они хорошо выделялись среди других и как бы приглашали горожан посетить банк, такой богатый и надёжный.

Поговорив с управляющим филиалом и познакомившись с планом работ, подготовленным его помощником на ближайшие три месяца, а также изучив его предложения по расширению банковских услуг и продуктов и финансовую отчётность за месяц, комиссия поняла, что всё происходящее в кильском филиале банка не фикция, а реальность, за которой открывается большое будущее.

Беседы с господином с Куртом Зоммелем не до конца прояснили ситуацию. В комиссии дураков не включают, хотя и такие случаи бывают, но не в этот раз. Поэтому она быстро разобралась «откуда ноги растут» и потребовала от господина управляющего официальной встречи с его помощником, который на время работы комиссии почёл за благо в банке не появляться. Пришлось управляющему предъявлять ревизорам «главного возмутителя спокойствия». Не удалось все успехи филиала банка приписать себе единолично, хотя его в этом никто и не упрекал.

Встреча Глеба Петровича с ревизорами состоялась в кабинете управляющего и продолжалась целый день. О чём только его не спрашивали! Однако, как говорят «мастерство не пропьёшь». Глеб Петрович, имея большой опыт дипломатической работы, не вёлся ни на какие провокации, не раскрывал источника своих знаний и умений, подчёркивал только одно: его работа в кильском филиале — проверка возможностей применения лишь небольшой части его знаний на практике. Он хочет довести до конца начатое, тем более что осталось всего полтора месяца до окончания контракта с филиалом банка, показать, как говорят, товар лицом, а уж тогда — он открыт для предложений и переговоров. Никакие посулы и заманухи на него не действовали. Единственное, что было им обещано: если кильский филиал полностью выполнит заключённый с ним контракт, то в первую очередь будут рассмотрены предложения «Дойче банка» о дальнейшем сотрудничестве.

Уезжая, председатель комиссии лично предупредил Курта Зоммеля о персональной ответственности за выполнение всех положений контракта с господином «Кострофф».

Глеб Петрович понял, что он выиграл джекпот и теперь, как бы не закончился его контракт, свои небольшие деньги он получит сполна и срок его пребываниям в Германии обязательно будет продлён.

* * *

Главный управляющий головного офиса господин Везель очень внимательно выслушал сообщение главного ревизора, только что возвратившегося из Киля. Теперь стало ясно, что в кильском филиале происходят вполне реальные вещи и всё — благодаря деятельности помощника управляющего господина «Кострофф», прибывшего в Германию для лечения, но случайно оказавшегося замеченным и привлечённым к банковским делам Куртом Зоммелем. В чём последнему — особенная благодарность!

«Не ошибся я, назначив этого мальчика Курта из Кёльна управляющим! Надо к нему получше присмотреться, да и поставить со временем во главе кадровой службы банка. Может ещё подберёт парочку таких «помощников» для банка. В отношении русского господина «Кострофф»: безусловно, его надо уговорить продолжить работу в нашем банке, например, консультантом. Пригласить во Франкфурт-на Майне, предложить гражданство Германии, дать высокую зарплату, если надо, то договориться с лучшими докторами о его лечении. Говорят, что он старик, около семидесяти пяти лет прожил на белом свете, может в любой момент помереть. Но нам он нужен! Если за три месяца он сможет добиться названных им результатов улучшения работы кильского филиала банка, то трудно представить, что он может наворотить во всём банке, если будет работать в нём постоянно!»

* * *

«Дела, дела, дела! Куча дел! Вот взвалил я на свои плечи такую ношу в семьдесят пять лет! Как тяжело объяснять людям то, с чем они никогда не сталкивались, которые не верят тебе, считают шарлатаном, старающимся только заработать как можно больше денег, на их «хребте в рай влезть». Учиться не хотят совершенно! Их основной аргумент: «Так раньше не делали!» Боятся за свои рабочие места и не хотят научиться чему-то новому! Не понимаю! Как они будут работать дальше, ведь прогресс не остановим.»

Глеб Петрович направлялся на работу в банк, попутно пытаясь настроить себя позитивно. Уже подходил к концу обозначенный в контракте срок его работы в кильском филиале «Дойче банка», уже явно обозначилось, что будут значительно перекрыты поставленные ориентиры по росту числа вкладчиков филиала и объёма денежных вложений. Уже получено приглашение прибыть во Франкфурт-на-Майне для собеседования и заключения нового контракта, только на более высоком уровне.

«Никак не идёт из головы вчерашний разговор с главным кассиром банка. Человек среднего возраста, проработал в банке двадцать лет. Начинал со счетовода, окончив банковскую школу в Берлине. Постепенно рос в должностях и теперь достиг своего максимума: выше с его образованием ему не подняться. Узнав, что через два дня я уезжаю, вдруг разоткровенничался и признался, что все в банке будут очень рады этому. Устали! Устали от того, что приходится всё изменять. Боятся! Боятся того, что «этот старик», то есть я, придумает ещё чего-нибудь, что внесёт в их жизнь очередную порцию перемен. А то, что стали ежемесячно зарабатывать на двадцать процентов больше денег в связи с ростом показателей работы филиала, связанными именно с этими нововведениями — не соотносят! Не понимаю! Только управляющий Курт Зоммель огорчён моим отъездом. Понимает, что если бы я остался, то все мои предложения стали бы внедряться именно здесь. Значит ему — почёт и уважение. А так придётся опять плестись в хвосте: кильский филиал — далеко не самое лучшее место для старта наверх. Хотя, думаю, с ним всё будет хорошо. Руководством уже замечен, обласкан, отмечен премиями.»

Глеб Петрович тяжело вздохнул и ускорил шаг: дел — полно.

«Сегодня подчищу хвосты, соберу личные вещи, отнесу их на квартиру. Вечером по приглашению Курта встречаемся в ресторане, отмечаем успешное окончание контракта. Лично мне грех жаловаться. В Киле добился значительно большего, чем первоначально рассчитывал: на полгода официально продлён срок моего пребывания в Германии, поправлены мои финансовые дела. Теперь не приходится считать каждый пфенниг. Нарисовались некоторые перспективы. Но главное: убедился, что вследствие попадания в этот мир здоровье моё значительно окрепло. Хотя внешне совершенно не помолодел, но забыл, что такое больное сердце, неприятности с желудком, печенью и кишечником, суставы не «щёлкают», при изменении погоды не ноют и т. п. Получается: обёртка — старая, а внутри — бодрячок-с. Тут постоянно стал ловить себя на том, что заглядываюсь на женщин. Не помню даже, когда они меня ранее интересовали: не иначе, как до инфаркта, то есть пятнадцать лет назад. Правда ответных взглядов не замечал: старик и есть старик, что толку на меня смотреть. Но с этим надо что-то делать. Вот приеду во Франкфурт, там и буду решать эту проблему.»

* * *

Разговор между Глебом Петровичем и Главным управляющим «Дойче банка» господином Отто Везелем проходил несколько напряжённо. Обе стороны понимали, что нужны друг другу, но одна боялась продешевить, вторая — купить кота в мешке за большие деньги.

— Господин Кострофф, вы доказали на примере работы в нашем кильском филиале, что обладаете острым умом, фонтанируете интересные идеи в банковском деле и даже способны лично их претворять в жизнь. Это — очень редкое качество.

Мы навели справки в России о жизни и деятельности человека по имени Гурий Иванович Костров, родившегося в 161 году в деревне Костровка Гдовского уезда Псковской губернии, крестьянина. Наше расследование показало, что этот человек с молодых лет отличался буйным характером, неуёмным потреблением спиртных напитков, леностью к крестьянской работе, а в итоге пролечился пять лет в Псковской психиатрической больнице и, дожив до семидесяти с лишним лет, умер и похоронен на местном кладбище. В то же время Вы имеете документы этого человека, с которыми приехали в Германию. Кто Вы, господин Кострофф?

— Как говорят в русской глубинке: «Вам нужен лучший в мире бессоновский лук из-под Пензы или рассказ о навозе, которым была удобрена земля, на которой он вырос?» Признаю, я воспользовался документами Гурия Кострова чтобы уехать из России. Обстоятельства непреодолимой силы вынудили меня это сделать. Я готов рассказать, что они из себя представляют.

— С удовольствием выслушаю Ваш рассказ.

— Вам, надеюсь, известно, что в России имеются два направления в религии, так называемые «староверы» и «нововеры». Я имею честь принадлежать к староверам, на которых в последние сто лет настолько усилились гонения со стороны власти, что они массово покидают Российскую империю, спасая свои жизни. И в Германии этих людей немало. Мне также пришлось бежать из России, но по чужим документам. Свои настоящие имя и фамилию я раскрывать не намерен, так как боюсь за жизнь своих близких, оставшихся там. Надеюсь, Вам также известно, что участились случаи отправки специальных тайных групп головорезов из России для похищения сбежавших староверов и доставки их в Россию и там преданию жестокой смерти, или убийству этих людей здесь в Германии.

Он замолчал, открыто смотря в глаза Везеля. Тот отвёл взгляд.

— Да, мне известны слухи, распространяемые среди жителей Германии, однако ни одного факта, свидетельствующего об этих безобразиях, мне неизвестно.

— Вы имеете в виду Россию или Германию?

— Германию.

— Могу Вас огорчить: уже на второй день моего пребывания в Киле я лично видел дом, подожжённый с семьёй беженцев из России — староверов, причём входная дверь его была подпёрта палкой, чтобы сгорели все, включая детей. Обратитесь в полицию Киля — вам предоставят соответствующую информацию.

— Если это — правда, почему в наших газетах об этом поджоге ничего не сообщалось?

— Думаю, тут замешана политика. Ваши власти не считают возможным ссориться с властями России по таким «пустякам»! Однако забывают, что если тем хватает наглости засылать в соседнюю страну свои банды убийц, то им ничего не стоит переориентировать направленность действий этих банд на власть предержащих в Германии. Не удивлюсь, что в скором времени именно таким способом будут решаться политические и экономические разногласия с Германией. Политика попустительства агрессору никогда не приводила к добру.

— Я — банкир, не политик. Хотя прекрасно понимаю связь экономики с политикой. Конечно, мне не нравится, что происходит в России, но это совершенно не означает, что мы должны ограничивать экономические связи с Россией. Нам выгодно сотрудничать с ней!

— Взаимовыгодное сотрудничество я только приветствую, но если не давать своевременный укорот агрессору, тот теряет «берега» и считает, что это — слабость! А потом следует более наглая агрессия, попрание уже международных договоров. От чего в мире возникает не стабильность и потери несут все мировые державы. Безнаказанность всегда порождает военное противостояние.

— И всё же, я хочу отставить в сторону политику и перейти к более близкой нам тематике: развитию банковского бизнеса в Германии в частности и в мире в целом. Я убедился, что Вы, господин Кострофф, прекрасный банкир, хотя я ранее не слышал Вашу фамилию в связи с понятием «банк» в широком понимании этого слова.

Я хочу предложить заключение контракта сроком на пять лет с «Дойче банком» на выполнение обязанностей моего личного консультанта. Оклад — тысяча марок в месяц. Отпуск — два раза в год по две недели. Во время отпуска лечение в санатории за счёт банка или выплата компенсации при отказе от лечения — ещё тысяча марок. Готов рассмотреть все Ваши предложения.

— Спасибо, господин Везель, я польщён, что такой солидный и известный банк сделал предложение о трудоустройстве на весьма важный и значимый пост совершенно незнакомому человеку, к тому же не имеющему документов. Ваше предложение я принимаю с благодарностью, однако прошу Вашего содействия в оформлении мне настоящих документов на имя, например, Глеба Штрауса, германца по рождению, гражданина Германии, уроженца земли Верхняя Бавария, недавно вернувшегося из Америки, где он работал в банковом секторе страны. Это позволит мне легализоваться в Германии и быть уверенным, что ищейки властей России не смогут никоим образом отыскать мой след в Германии и предпринять против меня противоправные действия, а сам я буду находиться под защитой законов Германии. Только об оформлении мне этих документов должно знать минимальное число людей. Если моё предложение будет выполнено в кратчайшие сроки, можете считать меня преданнейшим новым сотрудником «Дойче банка» и Вашим должником. Кроме того, я обязуюсь никак не участвовать в каких-либо интригах, связанных в противоборстве староверов и нововеров в России. Я полностью отстраняюсь от политической борьбы в России.

— Я продумаю Вашу просьбу и в ближайшее время сообщу о своём решении. Хочу только получить ответ на следующие мои вопросы:

— почему Вы выбрали себе имя Глеб Штраус?

— почему по Вашей легенде Вы приехали в Германию из Америки? Значит ли это, что Вы владеете английским языком?

— Глебом звали моего лучшего приятеля, трагически погибшего незадолго до моего побега из России. Это имя — память о нём. Фамилия Штраус — не принципиальна. Просто я хорошо знал и много общался с человеком с этой фамилией. Можете предложить любую другую распространённую в Германии фамилию.

Америка — огромная страна. Поэтому будет очень трудно отыскать там концы Глеба Штрауса кому бы то ни было. А английским языком я да, владею.

6.

Целый месяц Глеб Петрович отдыхал. Франкфурт-на-Майне по величине был значительно больше Киля, а, значит, в нём было больше возможностей для отдыха. Он отставил все навалившиеся на него заботы в сторону, а их было много, и гулял по городу. Посещал парки и скверы, театры и цирк, рынки и картинные галереи… Деньги были. Их хватало на приличный одноместный номер в отеле, обеды и ужины в неплохих ресторанах города. Также Глеб Петрович отправил Васе с Машей в Россию сто рублей, как и обещал. «Долг платежом красен!» — с этой маленькой припиской, которую мог понять только Вася, поскольку тот сам придумал текст, указывающий на прекращение контакта в связи со слежкой.

«Теперь все контакты в России оборваны. В ближайшее время, как обещал господин Везель, оговорённые документы мне будут подготовлены, а о кончине господина Гурия Ивановича Кострова будет напечатано сообщение в две строки в маленькой заштатной газетёнке города Киля вследствие отказа печени по причине беспробудного пьянства. Даже опытные германские врачи не смогли вылечить алкоголика из России. Эта газетка должна быть забыта одним германцем на погранпереходе в Ревеле и сделано всё это для того, чтобы с этой заметкой ознакомился именно тот офицер-погранец, который разрешил выезд Глебу Петровичу в Германию.

* * *

Предаваться отдыху, конечно, замечательно, но мысли о предстоящей работе в головном офисе «Дойче банка» постоянно крутились в голове Глеба Петровича.

«Надо так подойти к выполнению новых обязанностей, чтобы не спеша, по каплям передавать важную информацию о развитии банковского дела. Её должно хватить на много лет моей плодотворной работе в банке, которые я собираюсь счастливо прожить в Германии. Буду планировать не менее десяти лет. Тем более что господин Везель подвесил перед моим носом большую «морковку» в виде отдельного положения в контракте со мной, гарантирующего премию за каждое внедрённое новшество, принёсшее банку прибыль, в размере годового оклада и пересмотр оклада в сторону увеличения на четверть раз в год при отсутствии замечаний ко мне по работе. Это не те жалкие двести марок, выплачиваемые ежемесячно Куртом Зоммелем за мою ударную работу в его филиале.»

Гуляя по Франкфурту-на-Майне, Глеб Петрович совмещал приятное с полезным: подыскивал себе жильё. Не век же ему жить в отеле: дорого, да и не любил он множество людей, мельтешащих перед ним день и ночь.

«Вот бы найти такой же домик, как в Киле, с такой же хозяйкой какой была Марта! Золотая женщина! Вкусно готовила, разговорами не надоедала, в мои дела нос не совала, не учила жить, не болтлива, аккуратна … Прям, как моя Капа! По объявлениям обошёл уже половину города — не нашёл ничего подходящего! Хочу не хочу, но за оставшиеся две недели жильё себе найти обязан! «Надо Федя, надо!»

Глеб Петрович, в какой уже раз просматривал местные газетки в разделе объявлений о сдаче и продаже жилья. Ни за одно не цеплялся глаз, пока, в самом конце не углядел одно, напечатанное маленькими буковками и всего в две короткие строки:

— «Сдаётся дом, возможен выкуп. Торг — тоже. Варсонофий.»

«Имя знакомое, где я его слышал? Припоминаю, бабушка моя рассказывала, что был такой иерарх РПЦ в Новгородской губернии в девятнадцатом веке, боролся со старообрядцами, причём «не мечом, а словом». Принял мученическую смерть от красных карательных отрядов в 1918 году. А имя само: Варсонофий — означает воспитанник вооружённых людей. Много с таким именем было православных священников на Руси в моём родном отечестве. Надо сходить, посмотреть этот домик. Денег, правда, у меня немного, но фраза в объявлении: «торг — уместен» — обнадёживает. Да и недалеко он отсюда находится.»

* * *

Домик и на самом деле был небольшим; 6*6 метров. Кирпичный, трёхэтажный «скворечник», вместо обычной крыши — купол, высотой метра три, покрытый кровельным оцинкованным железом. Расположен в середине квартала рядом с трёх-пятиэтажными домами, окружающими его. Поэтому и незаметен этот домик со стороны. Окружён металлическим кованным забором, имеет небольшой двор, на котором стоял маленький флигелёк. На первом этаже флигеля располагались сарай и конюшня. На втором этаже — две комнаты: для кухарки-служанки и дворника-конюха. Это Глеб Петрович узнал уже после того, как познакомился с хозяином дома — Варсонофием.

Хозяин дома оказался стариком лет под девяносто, а может и более. Он принял Глеба Петровича в своей спальной на втором этаже дома, лёжа в постели. Седой как лунь, но глаза живые, так и пронзают насквозь: хочешь-не хочешь, а правду говорить будешь. Провела к Варсонофию его служанка Луша — русская, из-под Вологды, откуда с хозяином приехала в Германию сорок лет назад ещё молодой девушкой.

Варсонофий внимательно оглядел гостя и неожиданно сказал по-русски:

— Присаживайся, гость дорогой, в ногах правды нет. Вижу, русский ты человек, хоть одет в германскую одежду. И крещён по старой вере и крест правильный носишь.

«Он что, этот Варсонофий, насквозь человека видит? Всё правильно сказал, ни в чём не ошибся.»

— Спасибо. Гурий Иванович Костров, — представился Глеб Петрович.

— Не твоё это имя. Да мне всё равно. На дом посмотреть пришёл? Снять хочешь или купить? Что-то я не пойму.

«Он что, даже это знает? Осторожным с ним надо быть: насквозь видит.»

— Пока ещё не решил. Дом посмотрю, с хозяином поговорю, тогда и определюсь.

— Ну-ну. Сергеевна, покажи гостю дом, да расскажи всё, ничего не скрывай!

Тут же из-за двери появилась та служанка, что впустила Глеба Петровича в дом, и они отправились его осматривать.

— Ты, батюшка, не гляди, что дом мал — да он удал. Раз хозяин приказал тебе всё показать и рассказать, то ничего скрывать не буду.

Они начали осмотр с первого этажа, и дошли до чердака, расположенного под тем странным куполом, на который ранее обратил внимание Глеб Петрович. Снаружи это было незаметно, а вот изнутри хорошо было видно окно прямо посередине купола, через которое освещался чердак. На чердаке также находилась жилая комната, только очень бедно обставленная: деревянная узкая кровать с тощим матрацем, набитым сеном, такая же подушка, небольшой стол со стоящим на нём подсвечником с тремя свечами и стул. Кроме подсвечника там же стояла чернильница-невыливайка, рядом — деревянный стакан с перьевыми ручками и пачка белой бумаги. На полу лежали две домотканые дорожки: одна вела от лестницы к столу, вторая от стола к кровати. Стол стоял прямо под окном. В красном углу над лампадками на полочке стояли две хорошо знакомые Глебу Петровичу иконы: Иисус Христос и Божья Матерь. Перед ними на полу лежал маленький коврик. Больше ничего на чердаке не было.

— Это келья отца Варсонофия. Он, пока не заболел да не слёг тут всё время проводил: молился, книги писал.

Затем они опять спустились на первый этаж, откуда, открыв металлическую дверь, находящуюся под лестницей, пройдя по небольшой винтовой лесенке, оказались в подвале. Подвал использовался для хранения дров и угля, которыми топился котёл, находящийся тут же. Дрова и уголь подавались в подвал через небольшое оконце под самым потолком, на полметра возвышающимся над землёй с внешней стороны дома. Также там были ещё две двери: одна деревянная, ведущая в ледник, вторая металлическая с большим навесным замком.

— В эту дверь я не входила, и ключа от замка у меня нет. Только иногда Егор туда ходит, как хозяин прикажет.

— Егор — дворник?

— Да, и кучером был, когда пролётку держали. Ну вот, всё показала, только во флигеле не побывали. Пойдёте смотреть?

— Пойду.

«Сарай как сарай, конюшня тоже самая обычная. Только без лошади. Всё здесь вычищено: ни сена, ни пролётки нет. Наверху — две комнаты, где Егор и Луша живут. Отапливается флигель от котла в доме. Удобно очень, и грязи нет. Хорошая усадьба. Вот только зачем мне такая большая? И сколько за неё платить надо? Да ещё и служанку с дворником содержать. И одной комнаты бы хватило, не баре.»

* * *

Глеб Петрович сидел на стуле напротив кровати, на которой лежал Варсонифей и подбирал слова, которыми будет отказываться от предлагавшегося ему счастья — собственной усадьбы в центре города.

— Понравилась моя усадьба? — поинтересовался Варсонифей, с интересом вглядываясь в реакцию Глеба Петровича на его слова.

— Хорошая усадьба! С умом спроектирована и отлично построена. Простоит ещё полвека без ремонта. Но для меня — великовата. Я живу один, мне — много не надо. Нет ни жены, ни детей. А забот с такой усадьбой — немеряно!

— Это с какой стороны посмотреть. На вид-то тебе годков больше семидесяти, а здоровье, как у молодого! За десять минут все этажи обежал, всё посмотрел, оценил и даже не запыхался.

— Да и средств на покупку усадьбы у меня нет. Ведь ещё и служанку, и дворника содержать надо: как без них-то? Никаких денег не хватит. Так что отказываюсь от идеи приобрести эту усадьбу. Что попроще искать буду.

— А поторговаться не хочешь? Цену сбить?

— Сбить можно с того, что известно. А мне ещё цену никто не называл.

— Аренда — двести марок в месяц. Да по сто марок платить служанке и дворнику с учётом бесплатного проживания и кормёжки. Неужто из тысячи марок шестьсот в месяц выделить не сможешь на достойное проживание, приличествующее твоему положению? Из них триста марок пустить на выкуп дома. Остальные — на жизнь и содержание дома.

— По двести марок на продукты, дрова, уголь что ли? Опять без накоплений жить? Каждый месяц пфенниги экономить?

— Да, считаешь ты хорошо. По триста марок ежемесячно переводить на специальный счёт в банке на поддержание соотечественников, бежавших от преследований за старую веру — в течение десяти лет. Тогда спустя это время станешь полным хозяином этого поместья: дома и флигеля, обнесённых забором.

— При таком предложении и торговаться как-то неловко: поместье не менее пятидесяти тысяч марок стоит. А тут тридцать шесть тысяч, да ещё в рассрочку на десять лет! За что мне, незнакомому человеку такая благодать? Да и узнать хочется, откуда про меня всё известно: и про здоровье, и что русский, и старовер, и даже месячное жалование в тысячу марок? Вот я, например, здесь первый раз, никого из поместья не знаю, ни разу ранее не видел, зашёл сюда случайно. Как говорится: человек с улицы! А встретили меня как хорошего знакомого, да ещё и облагодетельствовать решили. Проживу ли я предстоящие десять лет — неизвестно. И что тогда будет с поместьем и ежемесячным пополнением счёта в банке?

— Об этом можешь не беспокоиться. Договор мы с тобой заключим. В нём всё будет по полочкам разложено: что, сколько, где, когда, кому и почему. А знаю я о тебе, Глеб Штраус, потому, что я много чего знаю, что на белом свете творится. И попал ты в Германию не случайно, и здоровье твоё улучшилось тоже не просто так. Можно было бы тебе это поместье просто подарить, да я считаю, что это неправильно: что легко приходит, то также и уходит. Купить его тебе надо за свои, трудом заработанные деньги. Тогда и беречь его будешь.

— А что за спешка такая с продажей этого поместья? Не проще ли сдать мне для проживания одну комнату, а уж потом и определиться с предложением продажи?

— Тут ты прав: спешка большая. Осталось мне жить в этом городе всего десять дней и должен я за это время всё по уму сделать.

— Умирать собрались?

— Нет, в монастырь на Афон в Грецию перебираюсь. Всё порученное мне здесь полностью выполнил, теперь готовиться к новой жизни буду.

— Значит, опять кота в мешке покупать придётся. Ладно. Прожил я уже семьдесят пять лет, проживу ещё, сколько на роду написано. Согласен я на поместье договор аренды/купли заключить. Только с одним дополнением: в любой момент могу его расторгнуть и перезаключить на условиях только аренды. Мне ещё неизвестно, как работа на новом месте сложится, а сразу в кабалу записываться — себя не уважать.

— Договорились, значит. А теперь внимательно меня выслушай.

Варсонифей с Глебом Петровичем просидели ещё почти час, в течение которого было рассказано много неожиданных вещей о приобретённом им доме.

* * *

Как и обещал Везель, новые документы для Глеба Петровича были подготовлены в указанные сроки и содержали все его пожелания. Договор на приобретение усадьбы был оформлен уже на новое имя: Глеб Штраус. Контракт «Дойче банка» с ним также был успешно подписан, и теперь ничто не мешало попаданцу приступить к своим новым обязанностям в головном офисе банка.

Первый день на работе был посвящён знакомству со своим рабочим местом, с людьми с которыми Глебу Петровичу придётся постоянно контактировать, первичному уточнению целей и задач той работы, что его ожидает.

Проект плана работы на пять лет вперёд с подробным расписанием на первый год, разработанный за месяц отдыха, он передал Везелю для утверждения и теперь ожидал предметного разговора с ним.

Глебу Штраусу был выделен небольшой кабинет, выходящий в приёмную Везеля, так что по вызову начальства далеко ходить было не надо. Он получил разрешение на свободное расписание рабочего дня, но был обязан заранее докладывать своему начальнику о месте нахождения в рабочее время, если собирался отсутствовать в кабинете. Априори предполагалось, что в рабочее время Глеб должен заниматься только делами банка.

В конце второго дня он встретился с Везелем в его кабинете в присутствии первого заместителя управляющего Фрица Курца, постоянно замещающего своего начальника во время отсутствия того в банке.

— Господин Штраус, я внимательно изучил представленный Вами план работы, особых замечаний не имею, но хотел бы выслушать Ваши комментарии по всем пунктам плана. Может быть, мы по-разному понимаем предлагаемые Вами нововведения, в разработке и внедрении которых Вы будете участвовать. Знаете, отдельные термины хоть интуитивно мне и понятны, но требуют дополнительного разъяснения.

— Безусловно, господин Везель, я подробно пройдусь по всему плану и внесу в него все изменения и дополнения, которые Вы потребуете.

После этого в течение трёх часов продолжалось обсуждение плана, который в итоге был принят полностью и утверждён.

После ухода Глеба состоялся разговор господ Везеля и Курца.

— Отто, ты ранее никогда не отличался доверчивостью. Неужели настолько уверен в добропорядочности этого русского старика, что подписал с ним контракт на очень хороших условиях и даже посвятил его в ряд наших банковских тайн? Что мешает ему, разузнав наши секреты, переметнуться к конкурентам?

— Фриц, не всё так просто в этом мире. Ты не хуже меня знаешь, что появилось много молодых, быстро развивающихся банков, уже теснящих нас с первых позиций. Например, «Новый германский банк» из Берлина, или «Кредитный баварский банк» из Мюнхена. На подходе ещё несколько банков в Гамбурге, Дрездене, Кёльне. Что мы можем им противопоставить? Только значительный прогресс во внедрении банковских услуг и предложение новых банковских продуктов. Сколько их было нами разработано, предложено и внедрено за последние три года? Ни одного — до появления в кильском филиале этого русского. Он один сумел за четыре месяца сделать столько, сколько подчинённый тебе инновационный отдел в составе двенадцати очень неплохих специалистов сделали за десять лет! Не обижайся моим словам — они правдивы!

— Согласись, мы не бездельничали! Нами было предложено много нововведений, однако, они не дали ожидаемого эффекта. И откуда этот старик так много знает и умеет? Никогда не слышал, что в России имеются банки, опережающие нас по разработке и внедрению новых банковских услуг!

— А кто тебе сказал, что этот русский старик работал в российских банках? Я нанял специалистов — детективов, которые навели необходимые справки и выяснили, что он появился в России за десять дней до приезда в Германию. Откуда появился — узнать не удалось. Как будто из воздуха материализовался. Сначала я считал, что он приехал из Америки, но детективы не нашли никаких следов этого.

— И после этого ты, Отто, принимаешь решение о сотрудничестве с ним! Да это то же самое, что «купить кота в мешке», как говорится в известной пословице. Причём, я внимательно просмотрел контракт со стариком: он не несёт никакой ответственности ни за какие свои действия! В любой момент подал заявление — и — привет! Хоть в Россию вернётся, хоть в Америку поедет!

— Зря ты, Фриц, считаешь меня недоумком! Был бы я таким, на моём месте работал ты, а я бы подметал двор в твоём поместье!

— Извини, Отто, если я тебя чем-то случайно обидел! Никто не ставит под сомнение твою компетенцию. Но сейчас ситуация — не рядовая. Объясни мне, дураку, в чём я не прав?

— Наконец-то я слышу «речь не мальчика, но мужа!». Объясняю. Ты думаешь, мне так просто было уговорить этого русского на долговременное сотрудничество с нами?

Это не так! Мне пришлось пойти на ряд компромиссов, принять выставленные им условия! Это — нужно нашему банку чтобы быть впереди всех банков Германии! И я пошёл на это! Но и подстраховался!

Во-первых, именно я подготовил и отдал старику его новые документы, а значит, из Германии он никуда не денется: все погранпереходы информированы, что для пропуска такого человека необходимо специальное разрешение! И это разрешение даю я! Именно Я!

И во-вторых, я подвесил перед ним «вкусную морковку», какую вешает перед упрямым ослом умный хозяин для того, чтобы осёл не упрямился, а резво бежал туда, куда надо его хозяину. Я сделал так, что старик подписал договор на приобретение небольшого поместья в центре города с рассрочкой выплат на десять лет.

Есть такой русский старец Варсонифий, покинувший Россию два десятилетия назад из-за религиозных разногласий в верхушке Церкви. В своё время он оказался в очень сложной ситуации здесь, в Германии, и я помог ему. Он мне остался должен и сейчас погасил этот долг, продав эту усадьбу русскому старику. При этом напустив много «тумана», объясняя необходимость продажи поместья именно русскому — староверу.

Теперь этот Глеб Штраус у меня на большом крючке, с которого не сорвётся! Через десять лет ему исполнится восемьдесят пять лет, если, конечно, он доживёт до этого юбилея. Значит, в течение как минимум этого времени — он наш! Если же он не сможет по объективным причинам выполнять условия контракта, например, заболев, или «тронувшись умом», что вполне возможно в таком возрасте, выплаты по договору покупки поместья прекратятся, и оно опять вернётся в руки банка: так хитро сформулированы условия договора. А старик в этом случае отправится в дом презрения доживать свой век.

— Вот оно что! А ты предусмотрел в договоре невозможность досрочного его погашения? Старик может заработать много денег, внедряя свои предложения, и полностью выкупить поместье раньше срока?

— Для этого есть ты — я обяжу тебя следить за тем, чтобы это не случилось!

— Понятно. Что ж, я согласен.

7.

Прошло уже три месяца работы в новой должности на новом месте с новыми людьми. Всё новое, неизвестное! Глеб вошёл в узкий мирок приближённых к телу Хозяина — главного управляющего «Дойче банка» господина Везеля: секретаря Иоганна, секретутки Кристины, телохранителя Ганса и референта Хенриха.

«Для приобретения авторитета и некоторого уважения к себе — любимому пришлось потрудиться. Тут за одну должность только терпеть не станут. Надо было ум проявить, характер показать и небольшую интригу закрутить. Чтобы знали! Зато теперь любо-дорого работать: что ни попросишь — тут же сделают, что ни прикажешь — ни слова непослушания — тут же исполняют. Что забудешь сделать — тут же напомнят, да так осторожно, ласково, боясь обидеть. Старичок всё-таки, склероз — рулит! Не простой человек! И зубы показать может, и приветить. Только Хозяину и подчиняется!», — размышлял Глеб о своих сослуживцах и своих с ними отношениях, возвращаясь с работы домой.

Однако, несмотря на кажущуюся благодать, всё было не так и просто. Как довольно быстро он сообразил, мир и спокойствие в гадюшнике, называемом «приёмной Хозяина», поддерживались соблюдением некоторого равновесия сил между приближёнными «слугами», которое было нарушено его появлением. И вот только сейчас его удалось временно заново установить лично его усилиями. Глеб сразу дал понять всем служащим приёмной, что не претендует на лидерство, не собирается никому перебегать дорогу в служебном росте, никого подсиживать, да и вообще: он старый человек, «на ладан дышит, не мешайте спокойно дожить оставшиеся годы — и Вам счастье будет!». А если кто не понимает — то и зубы показать, способен. Интригу также такую закрутить может, что и за воротами сей глупец окажется вскорости.

В то же время, все заметили уважительное отношение Хозяина к старичку-бодрячку, как его стала называть Кристина, а за ней и остальные сослуживцы, и не решались совершать какие-либо гадости в его адрес.

* * *

Глеб вошёл в свой дом, переоделся и расположился в кабинете: здесь особенно хорошо думалось. А о чём подумать было более чем достаточно.

«Встреча с Варсонифием и прощальный разговор с ним никак не отпускают меня. Я так и не могу точно определить, кто такой этот человек, почему он был со мной откровенен и зачем открыл мне некоторые свои секреты. Но, как бы там ни было, я уже проверил некоторые сообщённые им сведения и убедился в их реальности. Думаю, и остальные того же свойства. Что же мне стало известно из нашего разговора?

Во-первых, что он действовал не самостоятельно, а по указке Хозяина, от которого зависел и это его очень напрягало. Как я понял, в своё время Хозяин в чём-то важном помог Варсонифию и считал, что тот до сих пор ему «должен», хотя старец был уверен, что все долги давно уже отданы, причём с лихвой.

Во-вторых, при общении со мной старец что-то чувствовал, такое, я бы сказал, потустороннее, но не дьявольское, а скорее нечто нейтральное, необъяснимое в этом мире, поэтому и не стал ничего скрывать. Тем более, по его словам он удалялся на покой, чтобы покинуть этот грешный мир и не хотел, чтобы какие-либо его действия как-то осложнили этот процесс. Также он чувствовал, что я совсем не прост.

В-третьих, он открыл мне все известные ему тайны дома, в котором жил, а теперь ставший моим. По его словам, этому дому было более трёхсот лет, и построили его монахи уже несуществующего ордена, последние представители которых неизвестным образом исчезли из него, когда противоборствующие им враги окружили дом и хотели захватить их и предать лютой смерти. Они обыскали неоднократно дом, но так и не нашли следов орденцев, хотя были уверены, что покинуть его монахи не могли. Были открыты все двери, исследованы все комнаты, подвал и чердак: однако дом оказался пуст. Варсонифий высказал своё предположение, что монахи прошли по подземному ходу, скрывающемуся за закрытой железной дверью в подвале. Но почему никто не мог отыскать этого хода — он не знал. Однако передал мне ключ от замкА, на который была закрыта эта железная дверь.

В-четвёртых, старец высказал мнение, что Хозяин, и особенно его помощник Фриц Курт — очень непростые люди, словам которых доверять нельзя. Пока ты им нужен — они будут выполнять свои обещания, но случись что непредвиденное — и ты останешься один на один со своей бедой: никто не протянет тебе руку помощи, а, наоборот, столкнут поглубже в «яму», из которой нет выхода. Честно говоря, я не особенно поверил в характеристику, данную старцем моим начальникам, но и не отмёл её сходу. Время — покажет, тем более: предупреждён — значит вооружён.

И последнее, в-пятых: Варсонифий меня предупредил, что этот дом никогда не станет моим. Как «морковка для осла, чтобы заставить его выполнять волю хозяина — он очень хорош», но как плата за добросовестную службу — «не дождётесь!». Тем более, что дом фактически является собственностью банка и Варсонифию принадлежал на основании очень «хитрого» договора, который в случае моего объявления собственником поместья может быть обжалован судом и я лишён права собственности на него.

За прошедшее время я ни разу не почувствовал, что слова Варсонифия как-то сбываются. Но прошло всего несколько месяцев и выводы ещё делать рано. Не лучше ли пока не поздно отказаться от выплаты долга за дом и приберечь эти деньги на будущее? И оформить его аренду? Договор это позволяет сделать. Тогда и расставание с ним будет не в пример проще. Да и зачем мне он вообще нужен? Как какое-то затмение на меня нашло, когда соглашался на его покупку! Не иначе Варсонифий «отдавал» свой долг банку и одним из его условий была продажа мне этого поместья.

Но пока я являюсь «хозяином» поместья, то вправе удовлетворить своё любопытство, связанное с отдельными его частями.

Однако хоть я и осмотрел пустое помещение за железной дверью в подвале, надо заняться его исследованием более серьёзно: может быть скрывающийся в нём подземный ход будет единственным способом спасения в случае необходимости. Для этого его надо обязательно отыскать!»

Глеб переоделся в рабочую одежду, взял с собой керосиновую лампу, небольшой ломик, длинный нож, метёлку. Всё это положил в жестяное ведро и отправился в подвал. Дал распоряжение слугам не мешать ему. Замок на железной двери открыл ключом, полученным от Варсонифия, зажёг лампу и, отворив дверь, вошёл в комнату.

Это было помещение без окон, поскольку находилось ниже уровня земли метра на четыре, размерами 5*6*2,5 метра. Стены — кирпичные, такой же пол. Совершенно пустое. Глеб обратил внимание, что в нём практически отсутствовала пыль. В стене слева над дверью имелось небольшое квадратное отверстие, размером в полкирпича, забранное мелкоячеистой металлической сеткой.

«Скорее всего — для вентиляции, — подумал он, поднося к нему лампу, огонёк на фитиле которой изогнулся в сторону отверстия. — Но всё равно странно: почему отсутствует пыль?»

Глеб медленно обошёл комнату по периметру, разглядывая стены.

«Кирпич как кирпич. Да, старый, такой сейчас не делают, но крепкий: не крошится, как влитой сидит в стене. Цвет немного странный: отдаёт в красноту. Может быть пережжённый? Хотя такой стал бы со временем крошиться. И раствор между рядами какой-то белый, расшит очень качественно. Просто загляденье! Да так стены снаружи дома хорошо не выглядят! Сразу видно: работал мастер. Даже как-то странно: раствор настолько плотно засел в швах, что даже от ножа не крошится! — Глеб попытался процарапать шов ножом, но безрезультатно. — Да и швы между камнями на одно лицо: нигде никаких различий, ни выемок, ни камушков, ни раковин. Если где и есть, то через определённое расстояние повторяются. Как будто на принтере картинка отпечатана! Обои! Вот на что похоже. И что из этого следует? Стена то ведь на самом деле кирпичная?! Но — не рукотворная! А какая?»

Стена не содержала даже намёка на какую-нибудь дверь в подземный ход. Глеб тщательно обстукал стены сверху донизу ломиком: монолит! Затем внимательно осмотрел потолок. Никаких отличий от стен!

«Теперь — пол. Хорошо, что пыли почти нет. Но подмести его всё же необходимо: кое-где имеется мусор, песок, — он прошёлся метёлкой по кирпичам пола. — Вот теперь всё видно отлично. Только швы между кирпичами немного потемнели, но более-менее равномерно по всему помещению: явных аномалий не видно. Всё же в правом углу от двери кирпич чуть-чуть более в красноту отдаёт по сравнению с другими местами. Почти и незаметно, если не приглядываться. Надо проверить!»

Глеб опустился на колени и тщательно осмотрел небольшую часть пола, отстоящую от стен на полметра. Она была размером 25*25 сантиметров, точно площадью в четыре кирпича, положенные на ребро. Именно таким образом был замощён пол.

«Выделка и кирпича, и швов между ними такая же, как и в других местах.»

Он встал на ноги и даже попрыгал на этом месте: ничего! Стал обстукивать ломиком — опять безрезультатно. По какому-то наитию опять опустился на колени и стал ощупывать кирпичи руками, медленно поглаживая их ровную поверхность. Неожиданно заметил, что кирпичи в этом месте несколько теплее, чем вокруг.

«Интересно! Что из этого следует? К сожалению, не обратил внимания: они и раньше были теплее, или стали теплее от соприкосновения с моими руками? Это легко проверить, сделав перерыв на небольшой отдых. Решено: перерыв на полчаса. Кофей попью. Заодно и за термометром в свою спальную схожу.»

В следующее посещение этой комнаты Глеб убедился: кирпичи пола теплеют именно от соприкосновения с его ладонями. Он не удержался и подержал ладони, прижимая их к кирпичам в течение десяти минут. Температура кирпичей увеличилась на пять градусов! Конечно, все замеры температуры были относительны: ни о какой точности нельзя и говорить, но факт был налицо: кирпичи нагревались. Причём, прикосновение ладоней к кирпичам рядом с этим местом такого эффекта не вызывало.

«Если бы у меня хватило терпения не отнимать руки от кирпичей в течение получаса, они нагрелись бы больше? Пускай больше, ну и что? Что мне с этого? Рассуждая здраво, я могу констатировать, что обнаружил некую аномалию в своём подвале, характеризуемую повышением температуры кирпичей при касании их руками. Ещё бы стоило уточнить: именно от моих рук они нагреваются? Или любой другой человек, касаясь своими ладонями кирпичей в этом месте их нагреет? Однако впутывать своих слуг в этот эксперимент было бы глупо: завтра об этом стало бы известно Хозяину или его помощнику. Имеется ещё вариант: нагревать кирпичи от другого источника тепла. Пока ограничусь тем, что я узнал нечто, не поддающееся объяснению с физической точки зрения. У меня пока «не горит», но как-то замотивировать моё частое посещение этой комнаты надо. Ведь на этом я не прекращу свои эксперименты. Надо подумать, как это лучше сделать.»

Возвратившись на первый этаж, он распорядился перенести в эту комнату стол, стул, небольшой диван и пустой книжный шкаф, что и было сделано дворником до конца дня.

— В этой комнате достаточно тихо и уютно. Ничто не отвлекает от работы. Именно здесь я буду заниматься обдумыванием и написанием отчётов для руководства банка, — пояснил он свои действия слугам. — Вход в этот кабинет запрещён всем, поскольку тут хранятся особые документы. Металлическая дверь в эту комнату всегда будет заперта на замок.

* * *

Время шло неумолимо. Разработанный Глебом план развития новых банковских продуктов выполнялся своевременно и приносил ожидаемые прибыли. Претензий к нему со стороны Хозяина не было. Принятые им меры по изменению договора приобретения усадьбы на её аренду вызвали определённые недоумения, особенно со стороны помощника Хозяина — Фрица Курца, но объяснения Глеба, что его здоровье день ото дня ухудшается, и он не надеется прожить годы до завершения договора о переходе усадьбы в его собственность, были поняты и приняты. Тем более, он предупредил Фрица, что собирается следующим летом совершить путешествие в Чехию в Карлсбад для лечения на водах и должен накопить достаточно средств на эту поездку: и на проезд, и на приятное времяпровождение в хорошей компании, поскольку лечение в санатории оплачивалось банком согласно договору.

Информация о Глеб Штраусе тем временем распространилась среди банкиров Германии. Улучшение показателей деятельности «Дойче банка» они чётко связывали с его работой в банке. Начались поиски подходов к нему со стороны конкурентов на предмет перетащить Глеба к себе на работу. Фриц Курт чётко отслеживал эту ситуацию и с помощью своей службы безопасности старался оградить Глеба от контактов с конкурентами. Не всегда это получалось, но Глеб и сам не стремился к смене места работы и не шёл на такие контакты. Однако, как говорится: «ложечки нашлись, а осадочек остался». Курц не преминул сообщить об этих подозрения Отто Везелю на что получил напоминание о том, что тот лично отвечает за поддержание у Глеба Штрауса положительного отношения к «Дойче банку» и ни под каким видом не должен допустить смены его места работы.

Особенно было недовольно ростом активности «Дойче банка» в сфере внедрения новых банковских услуг руководство «Народного банка». Службе безопасности было дано указание выяснить, кто стоит за этим. Через своих информаторов в «Дойче банке» они быстро определили «нарушителя спокойствия». Им оказался новый сотрудник некто Глеб Штраус, человек весьма преклонного возраста, непонятно откуда появившийся в банке. Все подходы к этому человеку оказались безуспешными: время шло, «Дойче банк» богател. Тогда служба безопасности предложила просто ликвидировать старика: устроить несчастный случай — и дело с концом. Но это оказалось весьма непросто: старика плотно опекала служба безопасности «Дойче банка». Надо было немного повременить, может быть представится какой-нибудь удобный случай для этой операции.

* * *

Пытаясь разгадать тайну пола в комнате в подвале дома, Глеб тратил своё свободное время на изготовление некоего устройства для проведения эксперимента с нагреванием кирпичного пола в своём «подземном кабинете».

Это оказалось не такое простое дело, как он думал первоначально.

«Открытый огонь для нагрева пола применять нельзя: вытяжка очень слабенькая и дыма будет столько, что съедутся все пожарные машины города. Да и следов огня в комнате не было: значит — это не тот путь, по которому надо идти. Кроме того, надо прогнозировать, что подумают слуги про моё психическое здоровье, если я разведу в комнате костёр!

Использовать керосиновую лампу для нагревания воздуха в изолированном помещении можно, но какую температуру я смогу выдержать? Максимум пятьдесят градусов. А потом что? Уходить и наблюдать за происходящим в комнате через щёлку в двери? И ещё неизвестно, будет ли достигнута нужная температура: одно дело нагреть локально четыре кирпича, другое — воздух в комнате. Да и пожароопасное это дело. Единственное, что приходит на ум: использование ламп, работающих от светильного газа, какими освещаются улицы по ночам в городе. Имеются индивидуальные переносные газовые лампы, в которых резервуары с газом пристроены снизу светового элемента: специальной сетки, покрытой люминофором. Да и сгорание газа в них почти полное. В конце концов, механик я или нет? Неужели не смогу вместо светового элемента поставить газовую форсунку и с её помощью нагревать лист железа, положенный сверху на нужные мне кирпичи. Так нагрев будет более равномерным по всей площади, и кирпичи не будут разрушаться. Да и температуру, если будет нужно, измерять на листе металла проще: хоть до нескольких сот градусов!

Кстати, можно лист металла положить не на кирпичи, а на небольшие подставки, образующие между ним и кирпичами зазор в несколько сантиметров. В этом случае и наблюдать за процессом нагрева будет проще, и температуру прямо на поверхности кирпичей измерять удобнее, и соблюдать меры безопасности лучше.»

Глеб посетил несколько лавок, торгующих переносными газовыми лампами, внимательно рассмотрел их конструкцию, поинтересовался наличием к ним каких-либо дополнительных приспособлений, позволяющих использовать лампы для других целей, похожих на ту, что он подразумевал, но ничего путного не узнал. Тогда сходил в мастерскую, где занимались ремонтом этих ламп, и за одну марку купил форсунку, через специальный шланг соединяющуюся с газовым баллоном лампы. Так же прошёл инструктаж по технике безопасности при использовании лампы в качестве нагревателя. На вопрос, для чего он будет использовать такой нагреватель, ответил: для смоления собственной лодки. Там же ему вырезали из листа металла по размерам необходимый кусок, в углы которого ввернули винты, закрепив их гайками. Таким образом, были сделаны стойки, обеспечивающие зазор между кирпичами пола и металлом.

Теперь всё было готово для проведения эксперимента с нагревом кирпичей. Надо только было выбрать наиболее удобное для этого время.

* * *

Глеб не торопился. Сначала надо было приучить прислугу к своему почти ежедневному нахождению в подвальной комнате. Тем более, что необходимо было приделать задвижку изнутри комнаты и закрываться в ней во время её посещения. Постепенно, в течение двух месяцев он установил запор на металлическую дверь, потом выждал ещё месяц и решил: «Пора!»

Была середина марта. Глеб проработал в головном офисе «Дойче Банка» уже более полугода. Служанка давно уже просилась на день взять выходной чтобы посетить семью, а дворник — съездить в деревню и навестить сына. Глеб за неделю до назначенного им выходного дня объявил слугам, что в ближайшую субботу они могут на два дня покинуть усадьбу и заняться своими личными делами. Наконец этот день настал: кроме Глеба в усадьбе никого не было.

Он проверил запоры на калитке, на входе в дом, убедился, что кроме него никого в доме нет, и спустился в подвал. Газовая лампа давно уже стояла на письменном столе в подвальной комнате. Он быстро её разобрал, подсоединил шланг с горелкой, поставил на известное место на полу металлический лист и поджёг газ. Направил струю горящего газа на металлический лист и стал наблюдать за происходящим. Показания термометра, измеряющего температуру воздуха между кирпичным полом и листом металла быстро увеличивались. 30 градусов, 50, 70, 90, 100! В этот момент под полом что-то щёлкнуло, и посередине комнаты на полу вместо кирпичей возникла переливающаяся всеми цветами радуги радужная плёнка размером метр на полтора.

«Хорошо, что мебель была расставлена вдоль стен. Так бы сразу провалилась непоподя куда!»

Глеб немедленно погасил горелку и засёк время: надо было определиться со временем работы местного портала. То, что это был портал, у Глеба сомнений не было. Ровно через минуту портал схлопнулся и на его месте опять оказался кирпичный пол.

«Понятно. Значит, портал действует всего минуту. Безусловно, этого времени вполне хватит, чтобы им смогли воспользоваться один или два — три человека, но не более. Чтобы он просуществовал большее время необходимо, наверное, продолжать подогревать металлический лист. В этом также необходимо убедиться.»

Глеб снова зажёг горелку и стал нагревать металлический лист. Как только температура достигла 100 градусов, портал возник снова. Он продолжал нагревать лист, но температура на термометре не изменялась: ровно 100 градусов. Через десять минут прекратил нагрев — и ровно через минуту после этого портал опять схлопнулся.

«Что ж, более-менее понятно от чего и как долго работает портал. Надо бы попытаться сходить на «ту» сторону, да только неизвестно: вдруг и в этом случае «рубль вход и сто — выход». Смогу ли я вернуться обратно? Думаю, этот портал надо держать на случай форс-мажора, чтобы покинуть Германию при безвыходной ситуации.

Конечно, хорошо бы побывать в портале ранее «официального перехода». Это — не портал в горизонтальной плоскости, когда, входя в него, больше вероятность того, что нащупаешь ногой землю! В моём случае, проходя через портал, ты «ныряешь» в неизвестность. Можно, конечно, сначала просунуть в него голову и посмотреть: далеко ли земля. А, если вместо этого твоя голова, отделённая от туловища, покатится по земле с той стороны? Лучше сейчас не рисковать. Может быть, я им и не воспользуюсь никогда! А вот опустить в портал какую-нибудь животину на верёвке, а потом вытащить её обратно — необходимо.»

Не откладывая в долгий ящик этот эксперимент, Глеб принёс кухаркину кошку и опустил её в портал. Через минуту вытащил обратно — кошка была жива и здорова и даже не очень обижена на действия Глеба.

«Значит, порталом реально можно воспользоваться. Поскольку такая ситуация может возникнуть в любой момент, то неплохо бы здесь иметь «дежурный чемоданчик», схватив который можно сбежать в портал и сохранить этим себе свободу и заиметь на первое время необходимые для выживания вещи. Надо заняться продумыванием его содержимого и сбором необходимых вещей. Не спеша, с толком, чувством и расстановкой. Похоже, в последнее время мои мысли крутятся вокруг проблемы: как быстро и с наименьшими потерями покинуть это благословенное место. Это наводит на грустные размышления. Дыма без огня — не бывает.»

Часть вторая. Наперекор судьбе.