— А я видела ее, когда у нее первые месячные были, — подхватывала разговор одна из женщин. — Так у нее в крови головастики были — все сплошь мертвые, — уверяла она, сама веря в то, что говорит. — В общем, мертвая она изнутри.
— Нет в ней жизни, и детей у нее не будет, — делали вывод остальные. — И зачем, спрашивается, нужна такая женщина?
Антонио Хосе Боливар Проаньо как мог пытался утешить жену. Они исходили все окрестности — от одного целителя к другому, перепробовав все травы, снадобья и заклинания, каждое из которых, по уверениям лекарей, являлось лучшим, единственно верным средством от бесплодия.
Все было напрасно. Месяц за месяцем жена Антонио Хосе Боливара уединялась в укромном уголке их дома, чтобы в очередной раз получить постыдное подтверждение своей неполноценности.
Решение уехать из родных мест было принято после того, как глава семьи получил взбесившее его предложение. «Может быть, дело-то в тебе, — сказали ему. — Отправь-ка ты ее на ярмарку одну». В общем, ему предложили отвезти жену на июньскую ярмарку, заставить ее принять участие в карнавале и общей на все село пьянке, которую односельчане устраивали незамедлительно после окончания праздничной проповеди. Из года в год повторявшийся ритуал июньских праздников в Сан-Луисе состоял в том, что стоило священнику выйти за двери церкви, как прихожане доставали принесенные с собой бутылки с тростниковой водкой и домашним — все из того же тростника — самогоном. Веселье продолжалось прямо в храме до тех пор, пока повалившиеся на пол прихожане не сплетались в полумраке в порыве плотской страсти со случайно оказавшимися рядом партнерами или партнершами.
Антонио Хосе Боливар Проаньо отверг саму вероятность того, чтобы считаться отцом ребенка, зачатого на греховном карнавале неизвестно от кого.
С другой стороны, к отъезду молодых подтолкнули известия о том, что правительство разработало план заселения амазонской сельвы. Власти обещали большие земельные наделы и техническую помощь тем, кто согласится переехать в эти негостеприимные края. Помимо тяжелого климата и отсутствия какой бы то ни было цивилизации, жизнь в этих районах осложнялась еще и тем, что их принадлежность к Эквадору в те годы активно оспаривало Перу. Впрочем, молодых это не испугало. На семейном совете они решили, что хуже их жизнь вряд ли станет, а перемена климата, вполне возможно, положительно скажется на здоровье супруги, исцелив ее от бесплодия.
Незадолго до ярмарки они собрали то немногое, что могли взять с собой, заперли дом и отправились в путь.
Чтобы добраться до речного порта в Эльдорадо, им потребовалось две недели. Часть пути они проделали в автобусе, часть в кузове грузовика, немалую долю прошли пешком. По дороге им пришлось побывать в городах со странными обычаями, таких, например, как Самора и Лоха, где индейцы из племени сарагуру из поколения в поколение носят лишь черную одежду в знак вечного траура и скорби по Атауальпе.[2]
Оставшаяся часть пути заняла еще неделю. На этот раз им пришлось плыть в каноэ. С непривычки их обоих чуть не разбил паралич от недостатка движения. Наконец за очередным — неизвестно каким по счету — изгибом реки лодка ткнулась носом в берег. Единственной постройкой, встретившей переселенцев, был большой ангар из оцинкованной жести, в котором размещались администрация, склад семян и инструментов, а также — на первое время — и сами прибывшие в эту глушь поселенцы. Это и был Эль-Идилио.
Вновь прибывшим без всяких проволочек выдали большую бумагу со множеством разных печатей внушительного вида, гласившую, что предъявители сего документа являются не бродягами и самозванцами, а участниками государственной программы по заселению отдаленных территорий. Им выделили участок земли — два гектара дикой сельвы, а также пару мачете, несколько лопат, несколько мешочков семян, изрядно подпорченных жуком-долгоносиком, а кроме того, твердо пообещали полную техническую поддержку со стороны государства. Что это такое и в чем оно должно было выражаться, так никто никогда и не узнал.
Новые поселенцы на скорую руку, как могли, соорудили какое-то подобие дома и принялись за расчистку от леса склона ближайшего холма. Работая целый день от рассвета до заката, они могли выкорчевать одно большое дерево, срубить вокруг него кусты в радиусе нескольких метров и расчистить этот клочок от лиан. Уже на следующее утро лес почти полностью залечивал нанесенную ему накануне рану. Лианы затягивали проплешины, словно соревнуясь с людьми, словно подгоняемые жаждой мести, словно желая наказать незваных пришельцев.
К началу первого сезона дождей у переселенцев закончились запасы продуктов. Что делать дальше, не знал никто. У некоторых колонистов было свое оружие — старые, быстро ржавеющие во влажном климате ружья. Беда состояла в том, что звери, обитавшие в этих джунглях, оказались проворными и на редкость хитрыми. Даже рыба в реке, казалось, от души веселилась: то и дело показываясь на поверхности и плескаясь в заводях, она никак не хотела попадаться ни в самодельные сети, ни на удочку.
Оторванные от всего мира дождями, казавшимися им стихийным бедствием — едва ли не всемирным потопом, — переселенцы жили впроголодь в своих лачугах с протекающими крышами в ожидании чуда. Работать в такую погоду было абсолютно невозможно, и им только и оставалось, что смотреть целыми днями на набухшую от дождевой воды реку, уносившую вниз по течению стволы огромных деревьев и вздувшиеся трупы животных.
Люди тоже начали умирать. Одних смерть настигала в виде неизвестных плодов, оказавшихся ядовитыми; кого-то валили с ног лихорадка и другие, невиданные в горах болезни; некоторые навеки сгинули в пасти огромных удавов, которые, напав на жертву, сначала душили ее, затем все теми же стальными мышцами ломали грудную клетку и подолгу, порой по несколько часов заглатывали тело, чтобы впоследствии в течение долгих недель переваривать эту неожиданную, но тем не менее питательную добычу.
Поселенцы чувствовали себя потерянными в этой бесплодной борьбе с дождями, так и норовившими разрушить их жилища и оставить людей без крова, и с москитами, которые полчищами накидывались на них, облепляя с ног до головы, напиваясь кровью, оставляя под кожей свои личинки, которые в скором времени начинали пробираться наружу, к свету, превращая человеческое тело в сплошную гноящуюся рану. Многие поселенцы стали жертвами голодающих в сезон дождей хищников, спускавшихся с холмов поближе к реке и оглашавших окрестности поселка ужасающим рычанием. Спасение пришло совершенно неожиданно и в столь же неожиданной форме. В один прекрасный день в лес рядом с Эль-Идилио явились полуодетые люди с раскрашенными лицами и разноцветными украшениями в волосах и на руках.
Это были индейцы шуар. Насмотревшись на страдания переселенцев, они сжалились над ними и пришли протянуть незнакомцам руку помощи.
Колонисты научились у индейцев искусству охоты и рыбной ловли, научились строить жилища, способные противостоять натиску стихии в сезон дождей, отличать съедобные плоды от ядовитых. А самое главное — они научились у шуар искусству сосуществования с сельвой.
Когда сезон дождей закончился, индейцы помогли поселенцам расчистить несколько участков на склонах холмов, не забыв предупредить о том, что все это бесполезно. Выслушав советы индейцев, поселенцы все же поступили по-своему. Первые семена легли в землю, отвоеванную у джунглей. Очень скоро стало понятно, что индейцы были абсолютно правы. Местная почва оказалась совершенно неплодородной. Дожди промывали ее до такой степени, что не привыкшие к подобным условиям растения погибали, не успев отцвести, — либо от недостатка питательных веществ, либо пожираемые полчищами насекомых.
С наступлением очередного сезона дождей первый же ливень смыл в реку те немногие всходы, что поселенцы сумели сохранить в непрестанной борьбе с надвигавшимися на поля со всех сторон джунглями.
Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало не выдержала таких тягот и на второй год скончалась в бреду и горячке от малярии.
Антонио Хосе Боливар Проаньо понял, что в свой поселок в горах он никогда не вернется. Бедняки готовы великодушно простить человеку все — все, кроме неудачи в попытке вырваться из нищеты.
Он понял, что должен остаться. Остаться и жить, не имея ничего, кроме воспоминаний. Ему хотелось отомстить этой проклятой земле, этому зеленому аду, который разбил его мечты и украл у него любовь — единственную ценность в его небогатой жизни. Все его мечты сводились теперь к одному и тому же кошмарному видению: он страстно, всей душой желал увидеть, как гигантский лесной пожар превращает амазонскую сельву в выжженную пустыню.
Бессильный в своей ненависти, он вдруг неожиданно для себя осознал, что совершенно не знает сельву — не знает настолько, что даже не может ее по-настоящему ненавидеть. Он стал охотиться вместе с племенем шуар и постепенно освоил язык индейцев. Вместе с ними он охотился на тапиров, агути, капибар, ксаино — маленьких кабанов с вкуснейшим мясом, на обезьян, птиц и пресмыкающихся. Он научился пользоваться духовым ружьем и оценил по достоинству это оружие, незаменимое на охоте, а также приноровился к копью, с помощью которого очень удобно добывать рыбу.
Общаясь с индейцами, он отбросил предрассудки крестьянина-католика. Он ходил всегда почти голым и старался как можно меньше общаться с новыми поселенцами, которые в свою очередь не слишком жаловали его, считая сумасшедшим.
Антонио Хосе Боливар Проаньо никогда не задумывался над смыслом слова «свобода», но, живя в сельве, без каких бы то ни было ограничений пользовался ею в свое удовольствие. Первое время он еще пытался оживить в себе планы мести окружающему зеленому миру, но постепенно настолько освоился в нем и прочувствовал его прелести, что забыл о своих обидах, да и практически обо всей своей прошлой жизни. Соблазны дикого, свободного мира, лишенного всяких границ и деления на хозяев и слуг, богатых и бедных, победили в нем жителя цивилизованного общества.