— Я зла не держу, — бросил Фома. — И денег мне за рубашку не надо платить. Неужто я не заработаю на новую сорочку?
— Широкой души человек... — пояснил я управляющему. — Я вот таким качеством не обладаю, и мне кажется, вы и ваши дружинники напали на клиента, нарушив основы банковского права.
— Мы думали...
— Делами о кражах и разбоях должна заниматься жандармерия! — ответил я, предвидя его объяснения. — А окончательный приговор выносит суд, если мне не изменяет память, и до вынесения приговора человек преступником не считается... Так вот, вы нарушили право, мастер. И мой клиент может обратиться в суд — за компенсацией морального вреда за неправомерное задержание.
— Не надо суд! —попросил побледневший управляющий.
— Значит, вы готовы решить вопрос в досудебном порядке? — уточнил я.
Управляющий торопливо закивал. Я спокойно сел в кресло, и составил досудебную претензию, указав сумму ущерба. Затем передал ручку Фоме:
— Подпиши, пожалуйста, — попросил я.
Питерский помялся, но бумагу подписал, бросив извиняющийся взгляд на управляющего. Передал ему документ. Тот принял бумагу, пробежал глазами по строчкам, и удивленно посмотрел на меня:
— Сто пятьдесят рублей? Побойтесь бога, Павел Филиппович!
— Сто — это моральный вред, — начал спокойно перечислять я. — Два — за рубашку, которую испортили ваши дуболомы...
— Они тоже пострадали... — начал было приказчик, но я пожал плечами:
— Это была самозащита. И я за это поручусь. Так вот, два за рубашку... Двадцать — это оскорбление семьи Чеховых. А остальные двадцать восемь — это незаконное задержание. Так что... — я развел руками.
— Помилуйте, у меня же ребенок! Двое детей!
— Уже помиловал. Поэтому не вписал сюда штраф за нарушение права вкладчика как потребителя, и услуги представителя. То есть, меня. Так сумма была бы куда больше. Да, суд может назначить к удовлетворению меньшую сумму. Но репутационные потери...
Приказчик быстро закивал, явно давая понять, что понял намек. И я довольно заключил:
— И еще: с этого дня, если я узнаю, что кто-то косо глянул на Фому, то отвечать будете вы лично. Все его визиты будут проходить без вашего анализа. Это понятно?
— Простите, — промямлил управляющий. — Бес попутал.
— Распорядитесь выдать нам наличные разными купюрами. И оплатите своим дружинникам услуги лекаря.
— Да, конечно...
Я улыбнулся:
— Рад, что мы друг друга поняли! На этом я с вами прощаюсь. Идем, Фома...
Глава 4 Тайны старого дома
Мое заявление про возможные судебные разбирательства так напугало управляющего, что после выдачи денег, он совсем позабыл про расписку. Пришлось просить Фому пересчитать выданную ему неустойку, после чего составить небольшой документ о том, что Питерский не имеет претензий к банку. Под мою диктовку слуга послушно написал нужный текст. Я вновь невольно залюбовался его почерком.
— Кто тебя так научил выводить слова? — спросил я, когда Фома дополнял некоторые буквы завитками.
— Жрец из небольшого храма в моей деревеньке. Он заметил, что у меня к наукам есть тяга, и взялся учить меня читать, а потом и писать.
— Но почему так красиво?
— Это я его почерк копировал. Так было удобно, чтобы заполнять всякую его документацию для отправки в город.
— И какую же?
— Приход и убыль населения, список всех заказанных молитв за здравие и за упокой, сведения об исповедях...
— Так это же тайна! — возмутился я.
— Никто не рассказывал про то, о чем деревенские ныли! — фыркнул парень. — Только имена тех, кто признавался в своих грехах. Синодники очень настаивали, чтобы списки были длинные. И мне приходилось каждый раз записывать фамилии своих соседей в разной последовательности.
— А на самом деле много было исповедующихся? — осведомился я, догадываясь, какой ответ услышу.
— Да почитай никого... Ходила к жрецу бабка Марья, которая лет тридцать назад изменила своему супружнику. И каждый раз она рассказывала историю по-новому, отчего жрец подозревал, что на самом деле никакой измены не было, а только сожаления о слишком скучной жизни... А еще ходил староста, но тот завсегда с бутылкой являлся, и меня при этом выгоняли.
Я на это покачал головой. Фома везде находил возможность учиться. Если бы я сам или мои знакомые обладали хотя бы десятой доли его упорства...
— Готово! — парень прервал мои размышления.
Я проверил написанное, предсказуемо не найдя ни одной ошибки. А потом отдал бумагу управляющему, который ждал нас у кассы с видом мученика. Он вручил нам нужную сумму, затем еще раз пробормотал извинения.
— Всего доброго, — холодно ответил я, после чего мы покинули банк.
— А зачем вы так с ним, вашество? — спросил Фома, пока мы шли к машине. — Ну, с приказчиком этим?
— Тут несколько причин... Первое, и самое главное — это то, что по-другому этот человек урок не усвоил бы.
Я сел на сиденье, слуга обошел автомобиль, и занял место за рулем.
— Уверены?
— Он ведь не исправился после первой нашей встречи. А все потому, что мы были с ним добры. Некоторые люди не понимают такого поведения, они принимают вежливость за слабость.
— А вторая причина?
— А вторая причина в том, что слуги находятся под защитой герба семьи. Это своеобразный бонус за верность. И набирая помощников, дворянин должен решать проблемы, которые могут у них возникнуть.
— Эвона как... — протянул Фома.
— А ты думал? Иначе все бы шли работать на мануфактуры, или открывали бы мастерские. Там и зарплата больше, да и бонусы имеются. И график работы нормированный. А слуга отдает все время, силы и иногда даже жизнь ради сохранения семьи. Ты же видел Луку?
— Дворецкого Софьи Яковлевны? — уточнил Фома.
— Его... — кивнул я. — Он верой и правдой служил семье во времена Смуты, и служит сейчас.
— Я думал, это просто традиция. Ну, служение семье...
— Кроме традиций есть еще понятие «выгода», — возразил я. — Поэтому за хорошими слугами идет настоящая охота. Сейчас, к примеру, сложно найти годного секретаря семьи. Или дворецкого. Или командира дружины. Поэтому таким людям могут приходить очень щедрые предложения.
— Вот оно что! А если слуга, к примеру, сам создаст ситуацию?
— Семья все равно устроит разбирательство, — пояснил я. — И если окажется, что слуга виновен, то вопросы возникнут уже к нему. За то, что он выставил семью в дурном свете.
— Выходит, когда вы взяли меня на работу, то решить вопрос с портом было вроде как вашей обязанностью? — спросил Фома.
— Выходит, так, — согласился я.
Питерский покачал головой.
— Чудно выходит, вашество. Вы вроде как и не знали меня, а все равно приняли на себя эти... как их...
— Обязательства, — подсказал я. — Тогда мне стало ясно, что ты хороший человек, и не подведешь. Я доверился своему чутью. И ведь не ошибся!
Фома бросил на меня короткий взгляд, его щеки покраснели.
— Я вас не подведу, вашество, — заверил слуга внезапно охрипшим голосом.
— В этом я не сомневаюсь. Никогда не сомневался, — ответил я.
— Это потому, что у меня такая натура...
Я заметил, что на его губах появилась хитрая улыбка.
— Какая?
— Котячья. Та старуха, которая меня долго выхаживала в лесу после ранения, как-то обмолвилась, что когда я одомашусь, то люди ко мне привыкать начнут.
— Так ты одомашился, значит? — усмехнулся я.
— Зря вы смеетесь, вашество. Коты в доме завсегда наглеют.
— И ты начнешь?
— Уже начал, — хмыкнул парень. — Я ведь ем сколько хочу и когда пожелаю. Машину вы мне доверяете. Комнату в доме выделили. Кресло красивое поставили. Правда, этот наш краснодеревщик сказал, что ему надо ножки поменять.
— Это ведь тот мужичок, который приходил за помощью? — вспомнил я. — Пахом, кажется.
— Верно. Он потом еще заглядывал. Просил за него словечко замолвить, когда вы вернетесь.
— Завтра надо будет позвонить ему. Пусть я пока не имею права на адвокатскую практику, но свои природные способности применить все же смогу.
Машина подъехала к арке, и я вышел из авто. И уже на крыльце заметил, как в углу двора Питерский переговаривается о чем-то с Евсеевым. Затем Фома достал из кармана пачку банкнот и передал несколько купюр новому слуге. И только после того направился в мою сторону. Евсеев же зашагал через арку к проспекту.
— Решил поделиться с ним деньгами? — спросил я, когда Питерский поравнялся со мной.
— Ему нужнее, — ответил слуга. — Он почитай только из лекарни вышел...
— Как-то не вяжется с твоей бережливостью, — покачал головой я.
— Бережливый я только когда деньги трудом заработал, — ответил слуга. — А такие деньги, которые сами приходят, счастья не принесут, ежели ими не поделиться. Так вот, эта кон... коп...
— Компенсация, — подсказал я, открывая дверь.
— Она самая, вашество, — согласился Фома. — Я ее не заработал. Оставлю себе за то, что попортили, а остальное отдам тому, кому нужнее. Мне чужого не надо.
— А не пропьет? — спросил я, проходя в дом.
Фома покачал головой:
— Я ему на всякий случай выдал немного. Как раз, чтобы купил себе хорошие ботинки в лавке у канала, и заглянул на рынок, чтобы взять себе на первое время самое необходимое.
— На рынок? — засомневался я.
— Не извольте беспокоиться, вашество. Пусть он купит себе мыльно-рыльные принадлежности, да самые простые носки для начала. Надо постепенно приучать работящего человека к большим тратам. Слишком хорошо помню, как мне было тяжко осознать, что одна сорочка теперь у меня стоит, как телега сена.
— Это много? — уточнил я.
— Много, вашество. И к такому надо привыкать медленно. Евсееву я накануне объяснил все: про честь семьи, и что герб позорить непотребным видом нельзя.
— Хитро, — оценил я. — А если он все же ослушается?
Питерский пожал плечами:
— Тогда господин некромант отдаст его призракам, которые прислуживают в доме. И те будут долгие годы высасывать из него жизненную силу. А когда он помрет, некромант Чехов поднимет его, как мертвеца ходячего, и будет бедолага дальше служить семье.