Михаила затрясло мелкой дрожью, он упал на колени. Николай поднял его.
– Идём… Я помогу тебе… Идём…
Михаил смотрел на друга невидящими от горя глазами.
– Уеду… уеду… – как в лихорадке шептал Михаил. – Не могу я здесь… Иначе я на себя руки наложу…
Николай обнял друга, ободряюще похлопал по спине.
– Куда? Уже решил?
– Подальше… В Тобольск… Там на заводах грамотные люди нужны…
Николай понимал, что отговаривать друга нет смысла. Только вдали от Дарьи он сможет начать жизнь заново.
– Поезжай, я деньгами пособлю…
– Благодарствуй, у меня есть… На первое время хватит… – ответил Михаил и отёр слёзы тыльной стороной руки.
Михаил простился с матерью и сёстрами, погрузился на небольшую баржу, шедшую в Омск. Там он намеревался подняться по Иртышу до Тобольска уже на рейсовом пассажирском пароходе.
Николай намеренно не провожал друга, ибо они бы снова дали волю воспоминаниям. Он понимал, как тяжело Михаилу и не хотел бередить его сердечные раны.
Михаил взошёл на баржу и бросил последний взор на родной берег…
– Не вернусь никогда… – решил он в тот момент, даже не подозревая, что ему уготовано судьбой.
До Омска Михаил добрался без приключений и сошёл на пристань. Вскоре он узнал, что пассажирский пароход до Тобольска отправляется только на следующее утро. Неожиданно Михаил ощутил, что чудовищно голоден. Ведь после смерти жены он совершенно потерял аппетит, почти ничего ел, отчего сильно исхудал. Он вздохнул полной грудью, осмотрелся и направился к ближайшему трактиру. Там он намеревался сытно поесть, выпить водки и переночевать.
Михаил вошёл в заведение. Халдей, стоявший недалеко от дверей, окинул очередного посетителя опытным взором: лабашак из добротной верблюжьей шерсти, отороченный бархатом, и длинные мягкие сапоги из оленьей кожи и увесистый кожаный саквояж выдавали в нём приказчика. А значит, человек был при деньгах.
– Чего желаете-с? – масляным голосом поинтересовался халдей.
– Отужинать и переночевать. Завтра мой пароход уходит в Тобольск.
– Это можно-с, сударь. Прошу-с…
Халдей увлёк Михаила за собой.
– Что сначала желаете-с: откушать, или разместиться в комнате?
Михаил задумался.
– Пожалуй, разместиться…
Халдей проводил посетителя по лестнице, ведшей на второй этаж, и распахнул перед ним дверь небольшой, но аккуратной комнатки.
– Прошу-с… Такая подойдёт?
Михаил вошёл внутрь, огляделся и скинул с себя лабашак, оставшись в суконной тёмно-коричневой поддёвке[17].
– Располагайтесь, сударь. Ужин подать в комнату или в зале? – подобострастно поинтересовался халдей.
Михаил изволил откушать в комнате…
Вскоре халдей принёс увесистый поднос, уставленный блюдами, среди которых возвышался стеклянный штоф водки, и поставил на стол перед Михаилом. Тот, не мешкая, накинулся на еду.
– Газетка свежая, сударь… – учтиво произнёс халдей, положил на стол «Омские ведомости» и замер в ожидании чаевых.
Михаил сначала смутился, но затем понял, чего ожидал от него халдей. Он извлёк из нагрудного кармана поддёвки солидный кошелёк… И дал щедрые чаевые.
Насытившись, Михаил полистал газету, почерпнув из неё различные местные сплетни и то, что местные крестьяне не довольны земельной реформой, проводимой правительством. Затем некий господин-журналист долго и муторно рассуждал на эту тему в статье. Михаил прочёл ёё и почесал за ухом: «Это какие такие крестьяне недовольны земельной политикой?.. Чудно… Что-то я недовольных в Спасском не припомню…»
Михаил отбросил газету, в это момент дверь в комнату отворилась – на пороге стояла светловолосая розовощёкая миловидная девица, одетая по последней местной моде, – атласную юбку и приталенный тёплый жакет, отороченный мехом. Аккуратно завитые пепельного цвета волосы красиво обрамляли её светлый лоб, серые глаза были лукаво прищурены.
Михаил растерялся.
– Вы, сударь, одни? – невинно спросила она.
– Как видишь…
– Такой видный мужчина и скучает в одиночестве! Не порядок! – заигрывала девица. Она без приглашения прошла в комнату и присела рядом с Михаилом. Его обдало ароматом недорогих цветочных духов.
– Ах, сударь, я тоже одна… Вдвоём-то всё веселее время коротать…
От близости девицы Михаил невольно ощутил волнение, ибо давно не был с женщиной: этому не способствовали беременность жены, а затем её трагическая смерть.
Девица положила руку на плечо Михаила.
– А вы откуда приехали, сударь? – продолжала она расспрашивать.
– Из села Спасское… – каким-то чужим голосом отвечал Михаил.
– И там все мужчины там такие красивые, как вы?.. – наседала девица.
Неожиданно Михаил ощутил прилив желания.
– Все, – уверенно ответил он и взял девицу за руку. – Тебя халдей прислал?
Девица рассмеялась.
– Приказчик? – спросила она сквозь смех. – Точно, приказчик – деловой человек. Сразу видно, нечета какому-нибудь землепашцу…
Девица не успела закончить фразу, Михаил заглушил её долгим страстным поцелуем.
Тобольск, 1905 год
По прибытии в Тобольск Михаил понял, что здесь его никто не ждёт. Таких как он, оставивших свои деревни и сёла, в надежде на заработок, тысячи.
Михаил снял недорогую комнатку у пожилой мещанки, женщина справно обстирывала его, питался постоялец в ближайшем питейном заведении, и, не теряя надежды, начал активные поиски работы. Он обошёл все крупные заводы и фабрики – везде одно и то же – предлагали только тяжёлую неквалифицированную работу, сиречь учётчиков, писарей в конторах, помощников бухгалтеров было хоть пруд пруди.
Спустя месяц кошелёк Михаила сильно исхудал. Он экономил на всём. Наконец, как-то прочитал в «Тобольских ведомостях», что смотритель тюрем Тобольской губернии господин Богоявленский открывает несколько вакансий младших надсмотрщиков в исправительно-арестантском отделении, непосредственно самой Тобольской пересылочной тюрьме № 1 и каторжной тюрьме № 238.
Доведённый до отчаяния поисками работы Михаил решил попытать счастья на казённом поприще. Знающие люди, с которыми Михаил уже успел завязать знакомства в городе, просветили его по поводу казённой службы: платят копейки, работа собачья, ибо помимо политических осуждённых тюрьмы переполнены уголовниками. Единственный заработок младшего надзирателя – взятки за передачи весточек с воли, а также за продажу арестантам втридорога заварки, махорки и… девок. Последнее являлось особенно доходным, ибо в каждой тюрьме располагалось, как мужское отделение, так и женское.
В Тобольском исправительно-арестантском отделении содержались заключённые, приговоренные к арестантским работам за так называемые лёгкие преступления – кража, драка, мошенничество, бродяжничество. Арестанты работали как на внутренних, так и на внешних работах в зависимости от обстоятельств и при необходимой охране, которую обеспечивали специальные военные роты. При тюрьме был построен небольшой кирпичный завод, где и трудились заключённые. Завод давал приличную прибыль, которая частично шла в казну, а частично на содержание арестантов и тюремный персонал. Михаил узнал, что Тобольское исправительно-арестантское отделение считается самым благополучным среди местных тюрем. Ему удалось пообщаться с человеком, проведшим там три года за кражу. Бывший арестант подробно рассказал Михаилу о казённом заведении.
Исправительно-арестантское отделение было тюрьмой небольшой, насчитывало шестнадцать больших общих и тринадцать одиночных камер. Вначале оно рассчитывалось двести человек, но реально в нём размещалось человек триста. Санитарное состояние этой тюрьмы являлось лучшим по сравнению с другими тюрьмами Тобольской губернии. Камеры были сухими и светлыми, имелась вентиляция, бельё арестантам выдавалось на год и менялось еженедельно. Постелью служили тюфяки из войлока, обтянутые холстом, а подушками наволочки, набитые оленьей шерстью. Но слабым местом являлось отсутствие больницы и плохая система отопления арестантских помещений. Зимой в камерах стоял холод, арестанты замерзали, постоянно болели. При серьёзных заболеваниях их отправляли в госпитальный блок при Тобольской каторжной тюрьме № 238. Больных там вниманием особо не баловали, лечили по принципу: если на то Божья воля – выживет. А ежели нет – похоронят на тюремном кладбище.
Собеседник Михаила был уверен: коли уж идти к властям в услужение, то в исправительное отделение. Ибо арестант проводит в тюрьме срок, а надзиратель – жизнь. К тому же в последнее время в исправительной тюрьме всё чаще содержались политические заключённые по той причине, что Тобольская тюрьма № 1 была переполнена, и вместо трёхсот арестантов в ней пребывало в два раза больше. Всё чаще в Тобольской тюрьме случались голодные бунты (а уж о каторжной тюрьме № 238 и говорить нечего!), потому как кормили заключённых два раза в день (утром и вечером) подгнившей картошкой и капустой, жидкой кашей сваренной на воде, мясо разворовывалось тюремным персоналом. Хлеб давали низкого качества, в котором наполовину содержался жмых.
Должность начальника губернской тюрьмы была причислена к четвёртому разряду с содержанием жалованья и столовых в размере четырёхсот рублей в год, а должность помощника начальника с содержанием – триста рублей. Казенное вещевое довольствие чинов тюремной стражи выглядело так: мундир, укороченные шаровары, китель, шинель, фуражка, башлык, галстук. Для старших чинов добавлялись галун, башмаки, кушак. Старшие надзиратели по положению были вооружены шашками и револьверами, а младшие только револьверами. Ежегодно выдавалось всего десять патронов на человека и раз в год проходило обучение надзирателей стрельбе.
Жалование старшие надзиратели получали в размере двухсот сорока рублей в год, младшие – ста восьмидесяти, через каждые пять лет к основному содержанию прибавлялась одна треть за выслугу.
…Михаил, приодевшись, отправился наниматься на казённую службу. Тобольское исправительно-арестантское отделение, окружённое высокой каменой стеной, находилось на окраине города. Тюрьма представляла собой трёхэтажное сооружение столетней давности с подвальным этажом. В нём располагались кухня, пекарня, квасоварня, мастерские, карцеры и цейхгауз для арестантской одежды. Здесь же находилось помещение для надзирателей. На местном сленге оно называлось «камеры», сиречь срок коротали и арестанты и надзиратели.