русели перемололи столь тонкое и изысканное общество в груду обломков.
И тут провалилась палуба — и отовсюду посыпались пираты.
Майю схватили, но поскольку она была очень хороша собой и морские разбойники рассчитывали в ближайшем порту получить за нее кругленькую сумму, то Майю не насиловали — это могло сбить цену рабыни. Однако свидетелем зверств она все-таки была, тут ее не пощадили. И много лет спустя в ушах Майи все еще звучали вопли тех несчастных, которых, словно крыс, пираты травили дрессированными медведями, что разрывали их на мелкие кусочки, разлетающиеся на морском ветру как перья из распоротой подушки. Кусочки эти были такими легкими и мягкими, что когда один из них опускался на кожу, Майя ощущала щекотку. Но Майя не хихикала, она плакала, особенно тогда, когда разбойники подожгли их круизный лайнер, а капитан в разорванной форме забрался на самую высокую трубу и, запев гимн, бросился с нее, в ответ на что бушующее море тотчас успокоилось и перешло на шепот, чтобы не тревожить вечный сон отважного морского волка.
Спасшихся с лайнера было немного, лишь несколько «мисок», их придерживали для продажи в гаремы, пара матросов поупитаннее, да невесть как затесавшийся между ними толстопузый коммерсант. Их раздели догола и заставили выполнять самую тяжелую работу, пока один за другим от изнеможения они не выплевали все свои внутренности и пустыми оболочками плюхались на палубу, где немилосердное солнце тут же превращало их в пыль. Кожа заложниц от зноя потрескалась, по ней бегали крошечные ящерки, время от времени юркающие в какую-нибудь образовавшуюся трещинку, что доставляло невыносимые муки девушкам. Их рыночная стоимость неуклонно падала, и пираты, хмуря лбы, уже было стали разыгрывать их меж собой, чтобы поиметь с загнивающих красоток хотя бы шерсти клок, когда разбойничье судно вдруг пошло ко дну.
Оно провалилось, словно в дыру, и волны молниеносно сомкнулись над верхушками мачт. Пираты — баловни моря, однако равнодушная стихия ни перед кем не отчитывается, а берет, что захочет, и у того, у кого захочет. Опускаясь на дно моря, Майя разглядывала самых невероятных существ, древние города, в которых шла бойкая торговля, причудливые деревья и морских чудовищ с рожами пьяниц, пока не подплыла огромная рыбина и не проглотила ее.
В пасть морского чудища Майя попала не одна, другая девушка уже лежала на его розовом языке, изо всех сил стараясь не напороться на белые острые зубы с застрявшими между ними остатками пищи, которыми можно было бы накормить целую армию. Потихонечку девушки проползли немного подальше, в чрево, откуда доносились звуки пения. Там в своей хижине отшельника сидел пророк Иона и бормотал молитвы. Завидев девушек, он поднялся и, молча поклонившись, предложил им присесть.
Они прожили вместе с пророком Ионой несколько недель, пока Майя не почувствовала, что становится лишней. Иона и вторая девушка все больше привязывались друг к другу, и Майе трудно было не путаться у них под ногами. Она постоянно натыкалась на лежащую в тесных объятиях парочку, которая тут же испуганно бросалась в разные стороны, будто между ними что-то взорвалось. Майя была пятой спицей в колесе. Как-то ночью, когда весь огромный желудок разбух от чувств Ионы и его возлюбленной — так, что даже рыбина ощутила тревогу, начав подергивать хвостом, — и Майя всей кожей почувствовала, как молодые, навострив уши, пытаются понять, уснула она наконец или нет, чтобы предаться любовным утехам, Майя не выдержала своего двусмысленного положения. Она бежала в ротовую полость, и когда кит разверз челюсти, чтобы втянуть в себя парочку приговоренных к смерти селедок, Майя бросилась головой вперед в морскую пучину.
Она плыла всю ночь. Море вокруг нее было то черным, то зеленым, а раз Майе показалось, что она плывет в горячем супе, она даже видела качающийся кругом картофель и чудовищную перловку и с ужасом заметила, как откуда-то с небосвода опускается гигантская ложка. Майя чуть было не угодила в эту ложку, но услышав сверху мощные звуки прихлебывания, она отчаянно заработала руками и смогла увернуться от опасного соседства. И вот она плыла уже не в котле, волны вновь были привольными и напичканы веселыми моржами, почти вплотную она проплыла мимо валуна со спящими на нем сиренами: те дрыхли без задних ног, расслабленно свесив хвосты. Наконец, совершенно обессилев, она добралась до незнакомого берега.
Впервые за долгое время Майя снова была свободной и независимой. Но при этом голодной и слабой. Она поискала съестного, погрызла пару корешков, от которых во рту стало терпко, а в желудке возникли спазмы. В какой-то момент Майя даже решила, что умирает, однако мучения и передряги последних недель настолько закалили ее, что теперь из этого крепкого, слоеного, словно бекон, тела, жизни отлететь было уже не так и легко. Но от корешков Майя отказалась, предприняла беспомощную попытку поймать резвого голубя, доплелась до возвышающегося посреди острова вулкана, наткнулась на пустую пещеру и там свалилась. Но что за запах ее преследовал? Майя подняла голову — чудо из чудес, откуда это все взялось, кому принадлежит? — и поддалась соблазну, наевшись, наконец, досыта. После чего провалилась в сон.
Среди ночи Майя проснулась от того, что кто-то говорил с ней!
— Девочка! — звал голос, идущий будто из-под земли. — Девочка!
— Я слышу. Кто ты? — спросила Майя.
— Вулкан, — ответил голос. — Тот самый вулкан, внутри которого ты сейчас лежишь.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила Майя. — Я очень устала, потому и осталась здесь. Это была твоя еда? Я немного поела, ужасно проголодалась.
— Милая девочка! — произнес вулкан. — Ты даже не представляешь, какую радость мне доставила. Никогда и никто не жил так близко ко мне. Пока ты спала, я слушал биение твоего сердца. Останься здесь навсегда, дорогая девочка! Прошу тебя. Останься со мной, мне одиноко и грустно.
— А что, здесь на острове никто не живет? — спросила Майя.
— Живет, много народа живет, — ответил вулкан. — Но они не со мной живут, а далеко, в своей деревне. Время от времени они навещают меня, но только затем, чтобы принести пищу, в которой я не нуждаюсь. Они преклоняются передо мной и боятся меня, хотя и считают потухшим. Они верят в то, что я божество!
— А ты разве не потухший?
— Нет. Огонь пылает во мне, это-то и вызывает печаль. Останься, девочка! Очень прошу. Пока ты спала, я был так счастлив. Какой толк в том, что меня уважают и боятся. Уже сотни лет я удерживаю свой огонь внутри, чтобы люди не боялись приблизиться ко мне, стали бы обрабатывать здесь землю и растить ребятишек, чьи босые ножки бегали бы по мне. Но они не приходят. Они веселятся в своей деревне между своими, потому что они люди, а я вулкан. Оставайся здесь, девочка!
И Майя осталась с вулканом. Ночами, когда она спала, вулкан согревал ее своим нутряным теплом, днем они беседовали, и если Майя гуляла по вулкану, он нежно ласкал ее ступни мягким песочком. Иногда в пещеру приходили люди из деревни, приносили вулкану поесть, и тогда Майя пряталась. Деревенские склонялись в поклоне, расставляли блюда и пятились с благоговением на лицах. Отойдя немного подальше, они с облегченным вздохом выпрямлялись и, смеясь, удалялись по направлению к деревне. Прежде вулкан весь превращался в слух, чтобы хоть чуть-чуть приобщиться к человеческим шуткам. Теперь его это не заботило. У него была Майя.
И вот однажды деревенские жители обнаружили Майю. Девушку связали по рукам и ногам, обвинили в поедании предназначенной божеству пищи и осквернении священного вулкана. Спешно возвели виселицу, ибо как же еще, если не смертью, надлежало покарать еретичку. Только кровь могла смыть нанесенную обиду.
И тогда заговорил вулкан. Вся боль одиночества, которую ему пришлось терпеть сотни лет, вся его любовь к Майе и гнев на то, что у него эту любовь теперь хотят отнять, адским столбом пламени взметнулась из его нутра, оттуда, где он так долго удерживал свой огонь — чтобы привлечь деревенских жителей. Теперь вулкан извергался, теперь он бесновался и кричал от ярости, выл и безумствовал. Потекла раскаленная лава. Любой оказавшийся на ее пути погибал с воплями ужаса.
— Это месть Бога за святотатство! — голосили жители деревни. — Быстрее вешайте девчонку, может, тогда он успокоится! Не дайте ей убежать!
— Беги к воде, Майя! Лезь в воду! — громыхал вулкан, не переставая уничтожать изливающимся из глубин души тоскливым отчаянием все живое вокруг. — Беги, дорогая девочка! Прощай!
Майя побежала в воду. Ей даже не пришлось плыть, ибо море — хотя оно испокон веков и соперничает с огнем — не отказало в покровительстве и защите возлюбленной своего противника, даже из соображений первозданной солидарности. Оно затвердело и стало гладким как отфугованный деревянный пол, и Майя побежала по нему словно морская дева, тогда как деревенские жители проваливались в морскую пучину, и та их с омерзением заглатывала.
Вулкан изверг из себя всю свою любовь, и она похоронила под собой целый остров вместе с самим вулканом. Теперь он был пустым и потухшим, и у него уже ничего не осталось, даже воспоминаний.
Майя бежала по волнам, пила из своего следа, причем не соленую морскую воду, а свежую, родниковую — откуда она бралась в море, Майя даже не представляла. Она ела вкусную рыбу, запеченную специально для нее, отдыхала на ложе из морских трав и водорослей, а если к ней пыталось приблизиться какое-нибудь судно, чтобы изловить диковинную, бегущую по волнам девушку и сдать ее в цирк, то это судно просто исчезало, и море вновь становилось спокойным и пустынным.
В конце концов, Майя добралась до родного берега. Отсюда она много лет назад отправилась в путь.
Она была единственной, кто вернулся, так что корона королевы красоты и манто из горностая по праву принадлежали ей.
Однако Майя отказалась от них. С грустью посмотрела она на учредителей конкурса, что стояли перед ней с лихо закрученными усами и начесами на затылках, держа под мышкой корону, а в руках шубку, и произнесла: