— Откуда мне знать, — ответил профессор, он устал от начальника тюрьмы и его высокомерного отношения.
— Положите одну на другую, — сказал плотник, когда ноги Бада прижали к нижнему блоку.
БАМ!
Прибитый в трёх местах, Бад приподнялся, сделал вдох и снова закричал.
— Почему он улыбается? — спросила мать Бада.
— Вероятно, это просто рефлекс, — ответил капеллан, кладя руку ей на плечо.
— Я не имею в виду Бада, — сказала мать Бада, — я имею в виду профессора.
— Жаль, что они не сделали звук ещё громче, — сказал дядя маленькой девочки.
— Может уже хватит, — проговорила её бабушка.
Она схватила своего младшего сына за руку и вытащила его из Зала защиты прав жертв, протиснувшись мимо продюсера, как раз открывавшего дверь.
— Что с ними? — спросил продюсер охранника. В руках он держал тарелку с бутербродами с сыром пименто. Он надеялся сделать несколько снимков семьи.
— Живот заболел, — ответил охранник.
— Хочешь сэндвич? — спросил продюсер. — Ненавижу, если они пропадают даром.
Бад издавал что-то вроде гудения.
— Будто гусь, — сказала его мать.
— Или автомобиль, — сказал капеллан, он уже показывал ей свой классический, недавно покрашенный автомобиль на тюремной стоянке.
— Сейчас 10:41, — сказал начальник тюрьмы. — Сколько времени это может продолжаться?
— Не менее трёх или более четырёх часов, если всё пойдёт хорошо, — ответил профессор.
Начальник тюрьмы посмотрел на часы. — У нас смена в одиннадцать тридцать. Меньше чем через час.
Часы «Сейко» были подарком его тестя, тоже начальника тюрьмы.
Чтобы дышать, Баду приходилось приподниматься на ноги. Гвозди причиняли боль, мучительную боль, больнее, чем он когда-либо мог себе представить.
Не то, чтобы Бад был силён в воображении.
Но он осознал, что стремление тела дышать не может быть преодолено даже болью.
Когда он приподнимался, то издавал гудящий звук.
Поднятие, гудение, вдох, гудение.
Его голова поворачивалась из стороны в сторону.
— Кажется, он кого-то высматривает, — сказал плотник.
— Ты о ком? — спросил профессор.
— Бад.
— Нет, я имею в виду, кого он высматривает?
— Вам должно быть виднее, — ответил плотник.
Бад высматривал. Высматривал кого-то.
Кого-то не хватало.
— Профессор, — позвал Бад. — Профессор!
Профессор поднял глаза.
Бад приподнялся, чтобы глотнуть воздуха. На этот раз вместо того, чтобы гудеть, он спросил:
— Где же Он?
— Кто?
— Иисус.
— Господи Иисусе! — сказал профессор,
— Его здесь нет лично, Бад, — сказал капеллан, протягивая руку, чтобы похлопать Бада по пухлой коленке. — Это было очень, очень давно.
— Это не требуется, — сказала адвокат.
Бад застонал и загудел.
— Бад похож на многих людей, — сказал профессор начальнику тюрьмы, — в том, что он воспринимает вещи слишком буквально.
Бад Уайт застонал. Предполагалось, что он довольно скоро попадёт на небеса.
Он надеялся, что Рай не был чем-то подобным этому.
Он обнаружил, что всё ещё может шевелить всеми пальцами, кроме двух.
С высоты своего местоположения он мог видеть профессора, начальника тюрьмы и адвоката, стоящих бок о бок.
Доктор, его мать и капеллан стояли прямо за ними.
Телепродюсер и четверо добровольцев-заключенных, ни одного из которых Бад не знал, толпились вокруг столика от кейтеринга.
Баду ещё никогда не было так больно. Когда в него стреляли, прямо перед тем, как его схватили, было совсем не больно. Пуля прошла насквозь через мышцы шеи.
Его глаза наполнились слезами. Ему было жаль себя и всех вокруг, все они были из плоти и крови, как и он сам. Они живы ради всего нескольких драгоценных мгновений, как и та маленькая девочка.
— Бад? Бад Уайт?
Он сморгнул слёзы и увидел Иисуса, висящего на следующем кресте, возвышавшимся над крестом Бада.
— Да, Господин?
— Тебе повезло, Бад. Видишь ворота?
Бад поднял глаза. Небо распахнулось, и там, покачиваясь, стояла маленькая девочка в грязно-белом платье.
Она высунула язык, но Бад знал, что она не испытывает к нему ненависти. Даже несмотря на то, что он сломал её маленькую шейку своими руками, словно кролику.
Её платье было в грязи. Ветер поднял его, когда она качнулась вперёд, и он увидел её маленькие голубые трусики.
На ней были маленькие золотые туфельки.
Дразнясь, она снова высунула язык! Её губы печально произнесли: «Бад Уайт!» Она взяла его за руку, обеими руками, и потянула вверх, а не вниз, сдирая его с гвоздей, будто стикер.
Боже, как это было больно!
Но это того стоило, потому…
Мы могли бы одолжить дубинку охранника и сломать ему голени, — сказал доктор. — Таким образом, он не сможет приподниматься, чтобы дышать.
— Римляне часто поступали именно так, — сказал профессор. — Они с большим уважением относились к концу рабочего дня. Но когда они отправились с таким намерением к Нашему Господу, они обнаружили, что тот уже испустил дух.
— Мы никуда не спешим, — сказал новый охранник, — смена только началась. Нам плевать на продолжительность.
— Он имеет в виду продолжительность, — сказал начальник тюрьмы. — Но разве кто-нибудь не должен проверить Бада? Он перестал гудеть.
Конечно же, Бад молчал. Его большая голова склонилась набок.
— Мне не нравится этот подгузник, — сказала его мать. — И мне никогда не нравилась борода.
— Это Бад тебе никогда не нравился, — пробормотал плотник, начинавший испытывать к Баду некоторую симпатию.
— Следи за своим языком, — сказала мать Бада. — Когда мне нужно мнение какого-нибудь тупого деревенщины, я почитаю Баннер[6].
— Он больше не пристаёт, — сказал капеллан.
— Привстаёт, — поправил профессор
— У кого-нибудь есть часы? — начальник тюрьмы потряс своими часами, которые таинственным образом остановились на 12:04.
По словам продюсера, было 12:19. Удивительно, но, по словам профессора, воссоздание распятия заняло почти столько же времени, сколько и оригинальная процедура.
Канал Discovery предоставил машину скорой помощи в рамках договора. Она остановилась во дворе.
— Я бы посоветовал тем, кто придумал строительные пистолеты, — сказал плотник, — лучше бы придумать аппарат для вытаскивания гвоздей.
Он использовал короткий лом, который называл «делай правильно». Ему пришлось использовать блок, так как руки Бада были мягкими. Руки становятся мягкими в камере смертников. Он отдал один из гвоздей матери Бада, которая вытерла его и положила в свою сумочку. Ещё один он отдал профессору, а другой начальнику тюрьмы.
Охранники втолкнули Бада в заднюю часть машины скорой помощи ногами вперёд. Его везли не на кладбище, а в центр вскрытия.
— Не хотите сопроводить его? — спросил начальник тюрьмы.
— Нет, нет, нет, — сказала мать Бада, — я лучше поеду с капелланом. Вы понимаете, он духовный наставник для всей семьи.
— А что с блоками мясника? — спросил продюсер.
— Если вы их перевернёте, они будут пригодными для использования, — ответил плотник.
— Тогда я тоже возьму один, — сказал профессор, он уже планировал, куда отправить свою работу. Для начала он разместит препринт в интернете — необходимый первый шаг в наше время.
— Ты можешь перестать дуться, Люк, — сказала бабушка маленькой девочки. Её младший сын дулся, потому что его утащили из Зала защиты прав жертв.
— Да, мэм.
— И ты можешь завтра пойти со мной в церковь.
— Да, мэм.
Они вдвоём сидели в её сером «Хёндэ» 97-го года выпуска, направляясь на восток по автомагистрали, в сторону Нэшвилла, где бабушка преподавала и в школе. Да, и в воскресной школе тоже.
Мимо них проехала машина со скоростью около восьмидесяти миль в час, тоже направлявшаяся в город, водитель одной рукой рулил, другой обнимал сидящую рядом женщину. Шеви-купе, 210 модель 1955 года выпуска, покрашенный в три слоя вишнево-красным цветом, отполированный вручную.
Что ни говори, классика есть классика.
Вид с моста
Интервью Gorp.com с Лиамом Э. Сузуки, основателем и генеральным директором Агентства по чрезвычайным ситуациям анлимитед.
Gorp.com: Gorp Online находится на мостике, несомненно, самого противоречивого корабля в Нью-Йоркской гавани, в надежде перекинуться парой слов с… А вот и он! Мистер Судзуки, вы, конечно, знаете, что многие люди не одобряют практику и политику вашей компании, и особенно это последнее предприятие.
Судзуки: Капитан Судзуки. Но серьёзно, ты можешь называть меня просто Лиам. И, конечно, я знаю, что мы вызываем противоречивые эмоции. Экстремальные виды спорта, путешествия с осознанным риском, в целом, всегда вызывали споры. С тех самых пор, как первый примат попытался выяснить, как далеко он сможет проползти по ветке, прежде чем она сломается. Это такая любовь-ненависть, связанная с опасностью.
Gorp.com: Но вам не кажется, что у вас всё заходит слишком далеко?
Судзуки: Это тоже знакомый рефрен. Послушайте, крайность означает крайность. Первых бейсджамперов считали сумасшедшими. Чёрт, может, так оно и было. Во всяком случае, именно это мне в них и нравилось.
Gorp.com: Бейсджампинг? Вы ведь с этого начинали?
Судзуки: Нет, я зарекомендовал себя ещё до него. Я начал ещё в средней школе в округе Ориндж. Мы разбивали машины, чтобы сработали подушки безопасности. Всё выросло из этого. Мы решили, что если посадить достаточное количество детей в «Вольво» с передними и боковыми подушками безопасности, никто не сможет серьёзно пострадать. Мы ошибались на этот счёт, но всё равно нам было весело.
Gorp.com: Не занятия спортом на улице?
Судзуки: Они были позже. Я получил в подарок на выпускной прыжок с тарзанки. После этого я начал прыгать с парашютом. Немного катался на остроконечном сноуборде, участвовал в лавинных гонках и тому подобном. Потом я встретил свою жену Дарлин — она приобщила меня к бейсджампингу. Мы были частью толпы, которая каталась на роликах с башни Сенчури в центре Лос-Анджелеса на прошлый Новый год.