Приготовление к смерти (2 ноября 2010г.)
Что такое смерть? Верующий человек думает о ней не как об исчезновении, а как о новой жизни. Нужно только правильно приготовиться к этому важнейшему событию в земном странствии. Об этом размышляет протоиерей Андрей Ткачев, настоятель храма прп. Агапита Печерского (г. Киев), постоянный автор Интернет-журналов «Отрока» и «Православие».
Протоиерей Андрей Ткачев Приготовление к смерти. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. — 16 с. — (Серия «Таинства и обряды»)
Приводим отрывок из книги.
О ней, казалось бы, и думать-то не хочется, а тут — готовиться. Если сравнить ее с выпускным экзаменом, то вся жизнь — это долгий учебный процесс, стремящийся к ней, и никуда более. Кто хорошо учился весь год, тот экзаменов не боится. Напротив, лодыри и прогульщики пытаются учиться в последние три дня, да и то лишь в процессе изготовления шпаргалок. Со смертью этот номер не проходит. Вернее, проходит, но в виде крайнего исключения. Есть примеры глубокого и спасительного предсмертного покаяния, самый яркий из которых — благоразумный разбойник, висевший на кресте справа от Господа Иисуса. Надеяться на повторение подобного чуда в своей жизни — дерзость. Такие чудеса не планируются. Каяться нужно сегодня. Сегодня нужно и о смерти думать.
Верующий человек думает о ней не как об исчезновении, а как о радикальном изменении способа бытия. Если смерть ассоциируется с исчезновением, то придется согласиться с мыслями некоторых греков, говоривших, что пока мы есть, смерти нет, а когда смерть есть, нас уже нет. Это — довольно изящное словесное коленце, откинутое на манер софистов. Но оно не греет и в глубине своей содержит ложь. Мы близко знакомы со смертью на всем протяжении временной жизни.
Наш праотец услышал от Бога, что «смертью умрет», если съест от запрещенного дерева. Он съел и тотчас умер. Физически он умер спустя девятьсот шестьдесят лет, но вкус смерти ощутил тут же. У него открылись очи, и он узнал свою наготу, а вместе с нею и стыд. Он потерял благодать, испугался Бога, ощутил жуткую пустоту внутри. Он пережил еще множество болезненных состояний, которые перешли в потомство и там многократно умножились. Вся история человечества с тех пор — это совокупный опыт умирания, опыт сопротивления смерти, опыт проигрыша в борьбе с ней. В этой борьбе человека согревало ожидание того, что Бог со временем вмешается в историю и победит смерть и грех. И даже когда надежда на это выветрилась из большинства душ, когда первоевангелие было забыто, людей все равно продолжало согревать ощущение личного бессмертия.
Везде, где есть человек, есть погребальный обряд. И везде, где есть погребальный обряд, центральной мыслью в нем является мысль о продолжении жизни за гробом. Иногда есть и вторая мысль, более важная, а именно — мысль о будущем воскресении. Она могла выражаться очень просто. Например, через укладывание усопшего в позу младенца, в то свернутое состояние, в котором мы проводим внутриутробный период и в котором некоторые любят спать. Это положение тела, сообщенное покойнику, проводит параллель между материнским лоном, из которого родился человек, и землей, этой общей для всех утробой, из которой предстоит воскреснуть.
Кроме этой предельной простоты, вера в загробную жизнь может обрастать массой обрядов, положим, египетских, с мумификацией, сложно разработанными ритуалами, жертвами и проч. Мы не найдем ни одного народа, который не знал бы погребального ритуала и не верил в продолжение жизни за гробом. Этому вопросу посвящено огромное количество литературы, но нам сейчас важно уяснить лишь одну мысль. А именно: в общечеловеческом опыте смерть есть не что иное, как изменение способа существования, а не его прекращение вообще.
Общее дело (4 ноября 2010г.)
Понять литургию как общее дело, совершить переход из области филологии в область практической церковной жизни — это ли не та точка, которую искал Архимед? Литургия ведь в переводе и означает «общее дело», но на практике она есть дело частное и личное для всякого, кто в ней участвует.
Дело, во-первых, в том, что на литургию многие ходят под настроение, в режиме «хочу-не хочу».
Но дело также и в том, что, приходя в храмы на службу, люди заняты собой, мыслями о своих проблемах или, в лучшем случае, «индивидуальными духовными переживаниями».
Подобный подход к самой важной службе находится в резком контрасте со смыслом литургии как «общего служения» и литургии как Евхаристии, то есть «благодарения», соборно приносимого Богу.
Суть литургии такова, что, участвуя в ней, необходимо выходить за рамки ограниченного личного бытия, переживать свою жизнь как жизнь, включенную в тело Церкви, приобретать опыт соборности. Андрей Рублев писал «Троицу», чтобы «воззрением на Нее побеждалась ненавистная рознь мира сего». Литургия служится для тех же целей. Троица в литургии воспевается ради победы над эгоизмом и его последствием — рознью мира сего.
Начальный возглас литургии внушает нам благословить и прославить нераздельное Царство Отца и Сына и Святого Духа. Этим возгласом и задается тон всему последующему служению. Это служение хвалебно-благодарственное.
В нем, конечно, есть место нашим нуждам. «Дочь развелась с зятем», «сын пьет», «нужно искать работу», «сложности с жильем», «кто-то из родных болен» — этим и подобным нуждам нет числа. Все они приносятся пред Лице Божие на усиленном молении — так называемой сугубой ектении.
Христос в евангельском рассказе часто предстает пред нами окруженным толпами людей. В большинстве своем это страждущие люди. Это родители больных детей или хозяева больных слуг. Это люди, страдающие кровотечением, проказой, беснованием. Это кающиеся блудницы и сборщики податей. Они теснят Христа, стараются прикоснуться к краю Его одежды, засыпают просьбами, кричат о помощи. Именно такой предстает и Церковь перед Богом в своих усиленных молениях. В своих многократных просьбах Церковь пытается поймать край ризы Христовой, чтобы почувствовать «силу, изшедшую из Него».
Стоит сказать, что все мы обязываемся усиленно молиться о больных, даже если у нас никто в семье не болен; обязываемся молиться о путешествующих, даже если все наши родственники находятся дома. Это та часть службы, где земная боль и земные тревоги ищут утоления и разрешения в общем молитвенном усилии. Ты сегодня молишься о больном. Завтра кто-то иной будет молиться о тебе заболевшем, и наступит для тебя время надеяться не столько на силу своих просьб, сколько на чужую силу любви и молитвы. Церковь учит нас переживать о чужих нуждах и много раз повторяет: «Рцем вси, от всея души и от всего помышления нашего рцем».
Без сомнения, число молящихся в храме в это время многократно умножается числом поминаемых на службе. И даже при самом скромном числе богомольцев число людей, вовлеченных в движение к грядущему Царству, на много превосходит число стоящих в храме. Литургия фактически преодолевает время и расстояние.
Итак, молитва о различных нуждах людских есть деятельное проявление любви и одновременно старание эту любовь усилить и умножить. Но эти прошения еще не делают литургию тем, что она есть. Ведь подобные прошения о живых и усопших приносятся также во время различных молебнов и панихид. Делом большей любви является оставить землю со всеми ее заботами и думать не о ней, а о Боге. Призыв к подобному внутреннему подвигу мы слышим в Херувимской песне. «Всякое ныне житейское отложим попечение», — слышим мы в этой песне.
Бог думает обо всех, но особо о тех, кто думает только о Нем. Парадоксально, но именно тогда, когда мы ради Бога, ради мыслей о Нем внутренним усилием веры отсекаем от себя все земное, мы становимся способными воспринять Божии дары. Наши просьбы исполнятся, узлы развяжутся, недоумения рассеются не тогда, когда мы только ими и будем занимать ум, а тогда, когда найдем в себе силы, «припевая Трисвятую песнь, всякое житейское отложить попечение».
Повторим: начиная с Херувимской песни, мы, участники Божественной литургии, уже не имеем права думать о чем-то «своем», но обязаны сосредоточиться на службе, на молитве, на Боге. Сразу после пения или чтения Символа веры эта мысль еще раз будет повторена словами: «Горе имеем сердца».
Литургия благодарственна. Она — Евхаристия. Со слов «Благодарим Господа» служба стремится к своей молитвенной вершине, к максимально интенсивному переживанию встречи с Господом. Благодарить Бога можно непрестанно, и поводов к благодарности множество. Но, собирая малые ручьи в большие реки, Церковь благодарит Бога за два главных дела — Творение и Искупление. Он все создал, в чем проявилась глубина премудрости и силы. И Он искупил падший мир, в чем проявилась Любовь, которую не с чем сравнить. Пока пастырь приносит благодарение, читая установленные молитвы, люди соединяют свой ум со словами, которые поет хор: «Достойно и праведно поклоняться Отцу и Сыну и Святому Духу». Начальный возглас литургии, в котором Царство Троицы благословляется, здесь актуализируется. Поскольку поклоняться Троице в духе и истине означает уже в известной степени приобщиться благословенному Царству Троицы.
Затем мы слышим Ангельскую песнь: «Свят, свят, свят Господь Саваоф». Эту песню слышал и передал Церкви пророк Исаия. Она есть один из вариантов тех песен, которыми воспевается Триединый Бог. Если вспомнить о Трисвятой песне перед чтением Писания, о Херувимской песне с ее «припеванием», то получится, что литургия похожа на ангельскую службу, с небес снесенную людям. То и дело люди в службе соединяются с ангельскими хорами и на земле поют Богу то, что на небе Ему поют бесплотные.
У ангелов нет телесных забот, нет тревоги о жилье и еде. У них есть любовь к Богу. Но тем-то и велик бывает человек, что, нуждаясь во многом, он отлагает от себя мысль о заботах и стремится воспевать Бога так же чисто и горячо, как ангелы!
Служба — это не только хвала и пение. Это еще и пир, трапеза, возможность насладиться «манны сокровенной». Литургия совершается ради принесения Бескровной Жертвы и причащения. И здесь стоит сказать несколько слов о священстве.