– Шеф, речь идет о спасении символа страны. Мы все, патриоты Америки, должны найти способ убедить русских…
– Да, да. В таком деле можно даже подключить Госдеп. Главное, что других мест-то нет. Чертовски заманчиво и, главное, вовремя. Накануне, буквально неделю назад, в Администрации президента состоялось закрытое совещание по сверхактуальной теме – стратегия по развалу СССР и Варшавского блока. Хотя было понятно, что если падет Советский Союз, то и Варшавского блока не будет. Свой прогноз и предложения давали «яйцеголовые» профессора из университетов Принстона и Йеля. По их мнению выходило, что если брать единицей измерения человеческое поколение, в среднем лет двадцать, то получается, что поколение советских людей сороковых-пятидесятых годов было на девяносто процентов подвержено патриотизму. Это понятно, ведь большая война, утрата близких, тяжкие условия сплотили общество. Следующее поколение – шестидесятых-семидесятых годов – показало снижение крепости коммунистических взглядов условно до семидесяти процентов. Сказалась хрущевская критика основ партии и социализма, которую ласково назвали оттепелью. Молодежь стала робко испытывать интерес к западной литературе, музыке и даже образу жизни. Если с нашей помощью эти процессы будут нарастать, то у поколения восьмидесятых-девяностых можно ожидать снижения верности идеалам отцов и дедов еще на тридцать процентов, то есть уже до сорока. С таким показателем можно ожидать больших перемен и серьезных результатов. Но дольше тянуть нельзя, так как есть риск, что пружина, достигнув максимума при нагрузке, либо лопнет, либо начнет разжиматься. Смута или война при разных обстоятельствах может погубить не только страну, но и империю. Но может и, наоборот, зацементировать общество. Основные направления проникновения нашего влияния – это культура, через кино, музыку, литературу, потом наука, через философию, социальную психологию, экономику, историю. Следом идет борьба за экологию, с опасными ядерными исследованиями, вредными химическими технологиями, поворотом сибирских рек. Задача разведки видится в нахождении там, в Союзе, людей, которые будут проводниками наших идей, и замеры температуры разогрева общества…
– Я слышал, что у нашего директора сложились хорошие отношения с Фондом защиты диких животных, – прервал размышления главы контрразведки собеседник.
Тот усмехнулся:
– Тебя не проведешь, старина. Ты чуешь наших людей под любой окраской. Если твой племянник еще не вступил в это дикое общество, я дам тебе их телефон. Они тоже подключатся. Это будет хорошая легализация для первичного контакта.
– Том уже списался с русским руководителем этого проекта. Они ответили. Даже прислали сборник статей со своей университетской конференции. Ужасная бумага, слепая печать. Может, им, в качестве спонсорской помощи, послать копировальный аппарат?
– Бесполезно. Его сразу заберет себе либо ректор, либо партком. Но ты молодец, Боб. Мне почему-то думается, что у тебя есть еще мысли.
– Биофак университета – это всегда сборище отпрысков местной элиты. Дочки, сыновья, внуки директоров секретных заводов, начальников воинских частей, крупных чиновников.
– Как мне нравятся твои рассуждения, старина! Ты знаешь, мне кажется, что если твоему племяннику удастся осуществить даже часть нашего плана, то он может завалить все тесты. Его все равно возьмут в нашу школу.
– Спасибо, Девид.
– Я прослежу за этим, Боб. Напомни, как звать нашего племянника?
– Томас Фрезер, сэр.
Глава седьмая
Поезд на Саратов уходил вечером.
У Павла с утра было плохое настроение. Накрапывал летний дождик, а в голове постоянно, как мотив незамысловатого шлягера, крутились прощальные слова куратора: «Учеба закончилась, Фауст. Теперь ты будешь сдавать только экзамены. И каждый раз ставка будет все выше и выше. Сейчас ставка – останешься ты стажером управления нелегальной разведки или станешь просто работать в аппарате».
Он понимал, что это мандраж, который пройдет, когда дело дойдет до конкретных действий, но эти слова постоянно крутились в голове, отгоняя другие мысли.
Из метро, не заходя на Павелецкий вокзал, Павел сразу пошел на перрон. Посадка уже началась, но он невольно остановился перед выходом на платформу, как бы собираясь с силами, чтобы нырнуть в холодную воду.
И тут он заметил спрятавшегося от дождя за пустой коробкой дрожащего щенка. Стажеру стало сразу легче: он увидел родственную душу. По перрону с грохотом катил тяжело нагруженную тележку носильщик. Он вез в камеры хранения ручной клади какие-то здоровенные баулы с пришедшего только что астраханского поезда.
Пес учуял в них что-то съедобное, перестал дрожать и пристроился следом за тележкой, даже немного оттеснив в сторону пузатого хозяина груза. Павел понял, что за пса он может быть спокоен. Тот обязательно приживется в багажном отделении – либо у ухарей-носильщиков, либо у дежурных, а может быть, даже у обслуги в дорожном кафе.
Молодой человек усмехнулся и, бодро помахивая сумкой с неброским названием «Спорт», зашагал к своему вагону. «Какой, к чертям, аппарат, только «поле» и обязательно «на холоде», – он наконец нашел ответ своему куратору.
Вагон был заполнен под завязку. Пассажиры суетились, пытаясь рассовать во все возможные места сумки, чемоданы, рюкзаки. Как же, они ведь возвращались из хлебной Москвы в свой голодный край, на родину вечного дефицита. Сразу вспоминалась злая загадка «Что такое длинное зеленое и пахнет колбасой?» Ответ: «Поезд из Москвы в провинцию».
К преобладающему запаху вареной колбасы, которую везли здоровенными батонами, и бухтам сосисок добавлялся еще запах мяса. Сетки с ним, по договоренности с проводниками, опускали в камеры под полом. У счастливчиков из сумок пробивался запах сыра, апельсинов и диковинных бананов. Поэтому салон вагона был наполнен букетом самых непередаваемых запахов.
В купе Павла уже хлопотали попутчики – мать, отец и сын-подросток.
– Добрый день, соседи. Возьмете до Саратова? – Молодой человек бодро взял инициативу по знакомству в свои руки. Семейство отнеслось к этому благосклонно: ее глава, поддерживая шутливый тон, добродушно разрешил:
– Если до Саратова, заходи.
– Павел, – представился молодой человек, он кинул сумку на верхнюю полку и уточнил: – А вы саратовские?
– Коренные, – подтвердил мужчина. – Я Анатолий, моя жена Татьяна, сын Вовка.
– А я первый раз еду в ваш славный город, расскажите мне о нем. С меня чай.
– Принимается. Тогда с нас то, что нужно к чаю, – охотно поддержал Анатолий.
Поезд тронулся, командировка началась. Перед Фаустом стоял четкий план: за время пути он должен собрать информацию об обстановке в городе, наладить устойчивый контакт с местными жителями, чтобы, в случае непредвиденных осложнений, получить временную «лежку», найти помощников, чтобы задействовать их в случае необходимости. Как подспорье, в сумке «Спорт» дожидались своего часа нераспечатанный блок американских сигарет «Мальборо», произведенных, правда, в Кишиневе, коробка конфет «Зефир в шоколаде», несколько плиток шоколада «Аленка» и упаковка пластинок мятной жвачки «Ригли».
Как утверждал преподаватель по социальной психологии, в расслабленном виде люди любят поговорить о проблемах, порассуждать о недостатках. Как о своих, так и о государственных. Причем о своих даже больше. Начинать надо с проблем маленьких зарплат, нехватки хороших продуктов, дефицита обуви и одежды, некачественной медицины и тому подобного. Подогрев собеседника таким образом, можно переключаться на интересующие тебя темы.
– Вот ты говоришь, зарплаты маленькие, – горячился отец семейства. – У нас с Танькой, слава богу, денежка вполне приличная. Я лекальщик шестого разряда, она мастер-наставник. Имеем Почетные грамоты, висим на Доске почета, а продовольственные пайки нам все равно дают только один раз в месяц. Так разве его на месяц хватит? Хорошо Таньке молоко за вредность положено.
– Это она такая вредная, что за это молоко положено? – притворно удивился Павел.
Соседи весело переглянулись и рассмеялись.
– Да нет, – стала пояснять жена, – вредное у нас производство. Горячая сетка из-за пайки.
– Так вы сварщица? – продолжал якобы недоумевать попутчик.
Когда ты «валенок», тебе прощают многие вопросы. Это позволяет вернуться к заинтересовавшей тебя теме. Что-то уточнить, перескочить на другую тему, заметая следы, то есть скрыть интерес к главному за завесой второстепенных тем.
– Нет. Я схемы паяю, жгуты из проводов вяжу.
Фауст уже понял, что они работают на закрытом заводе, и хотел остановить себя, чтобы ненароком не влезть в тайны военного производства. Но рефлексы разведчика уже включились.
Проводник сноровисто разносил чай, умудряясь нести в каждой руке по четыре стакана в фирменных мельхиоровых подстаканниках. Под монотонный стук колес и второй стакан крепкого горячего чая так хочется излить душу перед хорошим человеком.
– И что, у вас на всех заводах так?
– У нас еще хорошо, а вот на сто двадцать втором вообще продовольственные наборы выдают раз в квартал, – продолжал проявлять осведомленность Анатолий.
– Сто двадцать второй – это что? – невольно вырвалось у Павла, хотя в душе он зашикал на себя.
– Сто двадцать второй – это электроламповый завод. А мы сто пятый, приборный. У нас в округе почти все заводы номерные.
«Черт бы тебя побрал, болтун», – невольно подумал молодой человек. Надо было уходить с этой темы.
– А ты, Вовка, куда после школы собираешься? Как родители, на завод пойдешь или учиться будешь?
– Буду в политех поступать, на инженера, – без особого энтузиазма заявил подросток.
– Что, инженеры сейчас хорошо зарабатывают?
– Это смотря куда устроиться, – не унимался Анатолий. – Если в Танькин цех удастся пристроить парня, хотя бы разработчиком, то плюс к окладу премии и командировочные гарантированы. Они три-четыре месяца в году в плавании. Юстируют специзделие. Поэтому с доплатами на круг хорошо выходит. А что, пока молодой, пусть поплавает.