Кучка мелочи разного вида и достоинства, и главная ценность — мятая синяя бумажка.
Мелочь я рассортировал, медяки отдельно, серебро отдельно. Синюю бумажку расправил и рассмотрел как следует.
Пять рублей, год выпуска тысяча восемьсот шестьдесят первый. С видом на город и портретом важного человека — должно быть, государя.
Судя по всему, пять рублей здесь немалые деньги. А уж про красненькую — десятку — и говорить не приходится. Не зря в забегаловке меня богатеньким дядей обозвали. Со всеми вытекающими… Кто ж такими деньгами в общественном месте светит? Пьяные и дураки. Вроде Димки Найдёнова.
Посмотрел я на себя в зеркало ещё раз. Нет, тазика холодной воды маловато будет. Я теперь, конечно, весь из себя натуральный блондин и глаза голубые, но голову надо помыть. Пахнет от меня точно не розами. Девчонки бывают такие чистюли, от вонючих и немытых носы воротят.
Ванны с душем и чашечкой кофе у квартирной хозяйки не было. Я застал её над тазом с горячей водой, и попросил устроить мне помывку. Где-то ведь она взяла кипяток?
Не переставая мыть посуду, она замотала ушами:
— Господин стажёр, пойдите в баню, ежели помыться хотите.
Я тяжело вздохнул:
— Некогда мне в баню идти, меня девушка ждёт.
Тут она оторвалась от лоханки, на меня посмотрела и широко улыбнулась.
— Девушка? Красивая?
Я кивнул. Сказать ничего не сказал, потому что зрелище зубастой пасти гоблина не для слабонервных. Зубы небольшие, но острые, и много их. Больше, чем у обычного человека.
— Ладно. Раз девушка ждёт красивая… Так и быть. Рублик серебром положите, будет вам горячая вода. Целая лохань.
Рублик. Однако цены тут у них на горячую воду…
Я дал монету, денежка мгновенно исчезла в глубинах хозяйкиной юбки.
Тут же нашлась большая лохань, в неё быстренько натаскали воды — холодной. И как в такой мыться? Или я опять чего-то не понимаю?
Хозяйка шлепками выгнала детишек из комнаты, понизила голос:
— Правда ли, господин, что вас уволили из полиции с волчьим билетом?
— Правда, — говорю.
Она огляделась, прошептала:
— Тогда вы никому не расскажете?
— Что не расскажу?
— Горячая вода нужна вам? Тогда не говорите никому. Или отвернитесь, вон хоть туда. Вы ничего не видели, я ничего не делала.
— Да не скажу я никому, — что за тайны мадридского двора?
— Хорошо. Сейчас будет вам кипяток.
Она встала над лоханкой, глаза прикрыла и стала шептать. У меня холодок пробежал по коже. Слова звучали неприятно знакомо. Точно так же бормотал надо мной гоблин в тёмном переулке. Я отшатнулся, отступил немного — так, на всякий случай.
Хозяйка вытянула руки ладонями вниз и сделала быстрое движение над лоханкой. Взбурлила вода, над поверхностью закрутились маленькие смерчи горячего пара.
Я потрогал воду и сразу отдёрнул руку. Кипяток!
Хозяйка глаза открыла, выдохнула и отёрла лоб ладонью.
— Уффф. Надо было полтора рублика взять. Что-то тяжко пошло.
— Спасибо, — говорю, а сам на лоханку глаза таращу. Чтоб мне провалиться — магия! Говорить тут разное про магию говорили, но самому видеть пока не приходилось.
— Мойтесь на здоровье, — хозяйка повернулась уходить. — Только уж не говорите никому. Полиция накажет строго, ежели узнает. Нельзя нам просто так колдовать, без особого разрешения.
Вскоре чистый, пахнущий не навозом, а цветочным мылом, я отправился на свидание.
Кондитерская Саввы располагалась почти что в самом центре, и гуляла вокруг неё чистая приличная публика. Я в своей новенькой шинели не слишком выделялся — если не обращать внимания на оторванные петлицы и прочие знаки различия.
Думал, что придётся ждать, но девушка пришла вовремя. Помахала мне рукой в перчатке и улыбнулась.
Сегодня она была ещё симпатичнее, чем в первую встречу. Тонкая талия, каблучки, на пышных волосах маленькая шапочка кокетливо сдвинута набок — как только держится. Румяное личико, розовые губы, глаза сияют. Не девушка — конфетка.
С ней была подружка, тоже симпатичная, под ручку с каким-то парнем. Парень явный клерк. Говорит через губу, глазёнки щурит, важный как павлин. Обвёл взглядом мою шинель и губы поджал.
Зашли мы в кондитерскую, сели за столик. Девчонки пироженки лопают — их нам целую гору принесли — ну и трещат как сороки.
Подружка на меня глазёнками постреливает, пока её ухажёр не видит.
— Верочка, твой друг такой загадочный! — говорит. — Чем он занимается? Наверное, чем-то опасным!
И на мой синячище показывает. За сутки тот ещё заметней стал, весь лиловый в желтизну.
Верочка, подружка моя, ресницами поморгала и молчит, улыбается. Вроде, догадайтесь сами.
Тут клерк встрял:
— А что это у вас, молодой человек, на шинели непорядок? Вы по какому ведомству служите?
И смотрит надменно, как на мусор под ногами.
Я ему:
— Ведомство моё слишком известное, чтобы его называть. А погон нет по уважительной причине.
— Это по какой же? — эдак снисходительно спрашивает клерк.
— Разжалован без апелляции. За смертельную дуэль.
Девчонки ахнули, рты открыли. За соседними столиками нас услышали, стали оборачиваться с любопытством. Конечно, не каждый день здесь кино показывают.
— Что, неужели правда? — подружка моей Верочки пирожное на стол уронила и не заметила. — С кем же вы стрелялись?
— Неважно, — говорю. А сам плечо потираю — с намёком. Типа, болят старые раны. — Обещал не раскрывать тайну фамилии. Это дело чести.
— Чести? — клерк недоверчиво скривился, видать, позиции сдавать не хочет перед девушками. — А сами вы, сударь, какого роду будете?
— Зовут меня Дмитрий Александрович, а фамилия моя вам без надобности.
Тут девушки совсем раскраснелись. Переглянулись, и давай шляпки и причёски поправлять, как это у них принято. Прихорашиваются. Чувствую, акции клерка сильно упали в глазах публики.
— Ах, вы из этих… — протянул клерк. По лицу видно — разозлился. — Все знают, кому дают такие имена-отчества…
Тут я лицо деревянное сделал, обшлага поправил и рукой, будто машинально, к поясу потянулся. Глянул на клерка, тот аж побледнел маленько.
— Ой, Верочка, нам пора, нам пора! — подружка подскочила, засуетилась. Подняла своего ухажёра и утащила от греха подальше.
— Скатертью дорожка, — говорю. — Ветер в спину.
Моя Верочка ресницы опустила, и томно так:
— Ах, Дмитрий Александрович, вы такой интересный… Пойдёмте на воздух, прогуляемся…
Пошли мы. Перед уходом я велел оставшиеся пирожные в коробку сложить. Сложили, и ещё сверху добавили — подарок от заведения. Оглянулся я — все посетители (особенно дамы) на меня таращатся, а из глубины зала хозяйка пальчики к губам приложила и дунула — воздушный поцелуйчик послала. Тьфу, ёлки. Не хотел, а прославился. Опять наговорил чёрт знает что. Вот ведь язык без костей — не то у меня, не то у стажёра Найдёнова.
Потом мы гуляли. Но недолго. Верочка охнула, и прихрамывать начала.
— Ах, Дмитрий Александрович, я ногу подвернула. Не могу ступить. Давайте ко мне зайдём, я недалеко живу.
— Давайте, — говорю, а в голове крутится дурацкое — «поедемте в номера!»
Недалеко, это она загнула, конечно, но через пару-тройку улиц зашли мы в дом. Такие дома доходными называются, вроде. Поднялись по лестнице в квартиру.
— Мы здесь с подружкой жильё снимаем, — сказала Верочка, открывая дверь. — Вместе дешевле. Зато в городе, и район приличный.
Квартирка была так себе, но разглядывать особо не пришлось. Верочка времени зря терять не стала.
Вся квартира состояла из маленькой кухоньки и спальной. В спальной приткнулись у стены повидавший виды комод, столик с зеркальцем, мягкое кресло — и всё. Остальное место занимала кровать.
Верочка умчалась на кухню и загремела посудой. «Сейчас приду, располагайся!» — крикнула оттуда.
Присел я на кровать, шинель на кресло бросил. Тут моя подружка примчалась — куда только девалась хромота — в одной руке графин, в другой — рюмки.
— Вишнёвая наливка, сама готовила!
Присела рядом на кровать, и выпили мы на брудершафт.
Ну а потом мы эту кровать использовали по прямому назначению.
Я только слегка удивился, что девица оказалась совсем даже не девица — хотя вроде бы, какой это век — девятнадцатый? Но всё было весело и даже познавательно. Да, Димка Воронков, тебе ещё учиться и учиться…
Короче говоря, после всех этих упражнений уснул я. Хорошо так заснул, на мягком. И разбудило меня только падение с кровати.
Только что спал — и вдруг сижу на полу, надо мной нависает здоровенный мужик, и голос гремит в ушах:
— Ты соблазнил мою невесту!
Глава 7
Нет, не сон это, и даже не кошмар. Не успел я проморгаться, мне влепили пинка. Отлетел я к стене, в комод врезался, аж искры из глаз.
Мужик за мной прыгнул, смотрю — в руке у него дубинка. Короткая, как раз чтобы под одеждой носить.
Да что ж такое, все меня побить хотят, и всё по голове!
Мужик навис надо мной, но сунулся слишком близко. Тут я ему и помог — придал направление башкой в комод. Сам откатился, по пути дубинку у него из пальцев вывернул. Еле сумел — руки у него как ковш экскаватора, пальцы как сосиски.
Дубинкой отобранной с разворота приложил как следует, и он на комод повалился со страшным грохотом.
Поднялся я на ноги, а мужик за мной развернулся — ничем его не прошибёшь. Здоровый шкаф, прёт на меня, ручищи расставил. Верочка на постели сидит, простынкой прикрылась, глаза как блюдца. Но не кричит — край простыни в рот сунула, прикусила, только скулит тихонько сквозь зубы.
Видно, боится скандала.
Бросился мужик на меня, я быстренько через кровать перекатился (Верочка аж простынёй подавилась) и скакнул к двери. Тут вдруг мне как прижгло спину — там, где печать. От боли аж в глазах потемнело. Споткнулся я, на четвереньки упал, и вовремя — сзади просвистело. Не то кастет, не то кулак. Если бы не упал, прощай, Димка.