– Жорик! Что ты там делаешь? Выходи немедленно!
Тюха в ужасе замерла. Конечно! Вот и невезенье. Опомнившись, она быстро пригнулась и спряталась под полку. А Ираида Юрьевна продолжала взывать:
– Жорик! Почему ты оставил гараж открытым? Туда могут забраться воры!
– Щас запру, – лениво отозвался Жорик. Наверно, он как раз шёл к гаражу.
Тюхина душа совсем похолодела в пятках. Тюха представила себе одновременно две картины: как её запирают в тёмном гараже и как ведут с позором к маме, на весь двор сообщая, что эта девочка – воровка, пойманная с поличным в чужом сарае.
Но вдруг снаружи долетели крики, причём совсем не про гараж и не про воровство.
– Прекрати это безобразие! – визгливо выкрикивала Ираида Юрьевна. – Ай! Ой! Моя причёска! Мой костюм!
А Жорик вторил басом:
– Рехнулся, что ли? В глаз попал! Ну, я тебя! Стой! Не уйдёшь!
Тюха выглянула из-под полки и увидела, что Том забрался на рябину и оттуда закидывает Ираиду Юрьевну и Жорика репьями. Жорик стал трясти дерево, но Том белкой перелетел с него на крышу гаража и бросился со всех ног удирать куда-то в лабиринт сараев. Жорик – за ним. А Ираида Юрьевна, зажмурившись, выдирала из причёски репьи и ничего вокруг себя не видела. Тюха выскользнула наружу, в кусты, а из кустов – за угол дома, потом – на косогор и залегла в траве под ветками канадского клёна. Обычно Тюха не могла под них заползти, но тут ей удалось забраться в самую глубь куста.
В густой зелёной поросли Тюха почувствовала себя в безопасности. Перевела дух и разжала крепко стиснутый кулак. В её ладони лежал серебристый шарик фольги – ну точно смятая обёртка от шоколадки. Тюха заметила его в тот страшный миг, когда нырнула в темноту, под полку. Ей показалось, будто там, в дальнем углу, что-то блеснуло. Она нащупала этот комок, да так и выбежала из сарая, сжав кулаки: в одном – остатки храбрости, в другом – серебряная тайна.
Глава 7. Пирожки с капустой
Под кустом Тюха лежала долго. Крики за домом стихли. Поймать Тома Жорик, конечно, не сумел. Наверняка Том стал невидимым, как только пропала необходимость в отвлекающих маневрах.
Потом на косогор по шлаковой дорожке въехала машина с Жориком и Ираидой Юрьевной и скрылась за пределами двора. Тюха всё ещё не решалась покинуть своё убежище – и правильно. Только она хотела выбраться наружу, как из-за дома высунулась тёмная фигура и тут же снова скрылась. Тюха вжалась в траву и не сводила глаз с угла, где вроде бы мелькнуло что-то подозрительное. Минуты через две из-за дома высунулся длинный нос, чёрная чёлка и небритый подбородок Генки. Нос повернулся вправо, потом влево, и вслед за ним показался весь Генка собственной персоной. Он медленно вышел на ровную площадку за грядой канадских клёнов, сделал несколько шагов в сторону голубятни, но в это время на ней вдруг появился дядя Лёша. Он распахнул рамы и отправил свою стаю в полёт. Да ещё замахал в воздухе тряпкой, привязанной к шесту. Птицы подняли шум и ветер своими крыльями и закружились в небе над двором. Генка испуганно отпрыгнул обратно на дорожку и пошёл – руки в карманах – прочь со двора, куда-то в город.
Тюха дождалась, пока он уйдёт, скатилась вниз по травянистому склону пригорка и пулей помчалась к крыльцу. Перед входной дверью она остановилась и оглядела двор. Тома с Риком нигде не было видно: ни на крышах, ни на деревьях, ни в тени сараев. Искать их Тюха не пошла. Хотя во дворе по-прежнему было тепло и тихо, а в ясном небе почти растаял белый след от самолёта, ей захотелось спрятаться под крышу, в надёжное убежище. И Тюха решительно шагнула в тёмные сени.
Тут ей пришлось задуматься, что делать дальше. Идти к себе сейчас не стоило. Когда у мамы срочная работа, маму лучше не отвлекать. И если уж на вопли Жорика и Ираиды Юрьевны она даже в окно не высунулась, значит, погрузилась в работу с головой. Тюха представила себе, как мама по самую пушистую макушку окунулась в тёмный колодец работы, и ей стало не по себе. Неужели всем взрослым приходится так погружаться?
Вместо того чтобы пойти к себе, Тюха отправилась на кухню. Оттуда доносилось звяканье посуды и растекался жар – как ветер из Сахары. На кухне тётя Катя ставила в духовку пирожки.
Ещё утром Тюха заметила на тёти-Катином кухонном столике кастрюлю с тестом и кочан капусты: он ждал своего часа, чтобы стать начинкой. В другой день Тюха обязательно поучаствовала бы в лепке пирожков. А теперь пришлось довольствоваться ожиданием возле плиты. Впрочем, Тюха обрадовалась и этому. Во-первых, пирожки у тёти Кати самые вкусные на свете. Это все признают. А во-вторых (и в-главных), тётя Катя – надёжный Тюхин друг. Рядом с ней можно никого не опасаться: ни скрупов, ни Кукушкиных, ни тётю Зою со второго этажа.
Тётю Катю правильнее было бы звать бабушкой Катей. Её внук Вовка был намного старше Тюхи. И саму тётю Катю Тюха всегда знала уже совсем седой, маленькой, кругленькой старушкой.
Когда Тюха появилась на свет, её мама как раз заканчивала институт. Маме нужно было сдать кучу экзаменов и защитить диплом, а папа работал за городом на биостанции и наезжал домой урывками. Тётя Катя, можно сказать, спасла их всех. Она сразу полюбила маленькую Тюху и возилась с ней, как с родной внучкой. Да ещё говорила, что без Тюхи ей было бы скучно сидеть на пенсии.
Тётя Катя всю жизнь проработала на фабрике гобеленов и ушла на пенсию, когда её глаза совсем испортились (так она говорила). Но сидеть без дела у неё и теперь не получалось. Почти не глядя, тётя Катя привычно шевелила спицами, из-под которых вырастал носок для Вовки, и отвечала на Тюхины вопросы.
– Тёть Кать, а правда, что раньше жить было интереснее и веселее?
– Раньше-то? Раньше мы, бывало, если что праздновали – так уж всем двором, – согласилась тётя Катя. – Столы ставили возле сараев. Все вместе накрывали – у кого что было. Песни пели. А то, бывало, и плясали.
Тюха чуть не открыла рот от изумления.
– На Новый год? А как же снег?
– Да нет. На День Победы. Или если свадьба у кого весной или летом.
– А когда вы в последний раз так праздновали?
Тётя Катя задумалась.
– Да уж давно. Когда Лёшка наш, голубятник, из армии пришёл. Мать очень за него переживала. Он ведь служил во флоте. Вернулся – она всех собрала праздновать. А потом верхний дом сломали, там теперь пустырь. Кому квартиру дали, кто сменялся…
Тётя Катя грустно вздохнула об ушедших временах.
– Тёть Кать, а расскажи мне про старьёвщика, – не отставала Тюха.
– Подожди, дай взгляну на пирожки.
Бросив на стол недовязанный носок, тётя Катя выдвинула из духовки противень с рядами подрумянившихся пирожков. А Тюха машинально теребила найденный в гараже серебряный комок. Она всё-таки не была уверена, что это свёрнутая радость, как говорили Рик и Том. Вдруг Жорик или Генка просто съели шоколадку, а фольгу скатали и бросили под ноги? И пока тётя Катя возилась у плиты, Тюха осторожно раскатала на коленке смятое «золотце».
– Старьёвщика что-то давно не видно, – сказала тётя Катя, возвращаясь к своему вязанью. – Лет уж, наверно, десять. А то и больше.
И вдруг кухня исчезла.
Глава 8. Мастер Мартин и Зорька
Тюха стояла во дворе. День был по-прежнему летний, тёплый и солнечный. Но утром во дворе царили тишина и пустота, а теперь тут собралась целая толпа незнакомого Тюхе народу – главным образом детей. Они крутились возле лошади с повозкой, которая стояла на площадке у сараев. К телеге то и дело подбегали ребята. Они несли обычные, скучные вещи: связки старых газет, пустые банки и бутылки, какие-то бесформенные тряпки. А взамен получали яркие и интересные штуковины.
У Тюхи глаза разбежались и не знали, на что смотреть. То ли на мелкие игрушки, в которые тут же, на траве, играли малыши: разноцветные бумажные мячики на резинках, корзиночки, сплетённые из тонких стружек, глиняные обезьянки с лапками-пружинками, – то ли на диковинные изделия из гофрированной бумаги. В руках ребят постарше раскрывались невероятные огромные цветы, яркие веера, китайские фонарики. А длинные гирлянды они растягивали чуть ли не на полдвора.
И вот уже во все концы тянулись разноцветные дорожки, над которыми рвалась в небо целая связка воздушных шаров. Её держал за верёвку высокий парень в тельняшке. Тюха с удивлением узнала в нём дядю Лёшу, только очень молодого. Наверно, он недавно вернулся из армии, на радостях выкупил у старьёвщика все шарики, а теперь раздавал их ребятам и смеялся. Отвязывая шарик для толстого карапуза, молодой дядя Лёша нечаянно выпустил из рук главную верёвку. Шарики только того и ждали: сразу рванулись ввысь. И над двором, затянутым крест-накрест разноцветными гирляндами, взлетело такое же разноцветное облако. Карапуз раскрыл рот, чтобы зареветь, но дядя Лёша сунул ему в руку уцелевший шарик, а сам задрал голову вверх и стал следить за улетавшей связкой. На лице у него был восторг.
Пробравшись сквозь толпу, к дяде Лёше подошёл человек в широкополой шляпе. Тюха сразу поняла, что это и есть старьёвщик и что он нездешний. Лицо у старьёвщика было загорелое, обветренное, на худых щеках – золотистая щетина, на шее – тёмно-красный платок (как у ковбоя из кино); куртка потрёпанная, но из мягкой замши. Тюха подумала, что он не очень молод, хотя ещё и не старик.
Старьёвщик хлопнул дядю Лёшу по плечу, что-то сказал и вынул из-за пазухи белоснежную голубку (Тюха почему-то сразу поняла, что это именно голубка, а не голубь). Он держал птицу уверенно и осторожно, и она ничуть не беспокоилась. Только оглядывалась, с любопытством поворачивая головку то в одну, то в другую сторону. Старьёвщик погладил её и передал дяде Лёше. «Так вот как он стал голубятником», – подумала Тюха.
Никто во дворе не обращал на Тюху внимания, словно она вдруг стала невидимкой. Ей захотелось рассмотреть поближе рыжую лошадку, впряжённую в телегу. Осмелев, Тюха погладила блестящий бок лошадки и заглянула в её тёмные глаза под прямыми ресницами – сначала в один, а потом в другой.