Нужно, чтобы Пит разговорился: он хорошо знал Тину. Конечно, у нее были от него секреты, но иногда она могла ему о чем-то рассказывать.
– Вам, наверное, трудно здесь находиться, – говорю я. – Хотите, я вам помогу?
Он на секунду задумывается, затем качает головой:
– Я зайду туда на минутку – и тут же обратно. – (При этих словах я вижу, как подергивается его челюсть.) – И будет лучше, если Иэн не попадется мне на глаза.
Задаю еще один вопрос в надежде задеть Пита за живое:
– Вы считаете, что Иэн виновен в интрижке?
– Ты серьезно? Тина не была такой, она не спала со всеми подряд! Он в два раза старше, к тому же ее босс. Наверное, он приударял за ней, а она боялась сказать «нет», потому что он мог ее уволить.
Я заглядываю в салон машины и вижу коричневые четки на зеркале заднего вида, а также содовую из «Макдоналдса» в держателе для напитков. Внутри «ниссан» выглядит аккуратно, но он довольно потрепанный, ему, наверное, лет десять. Единственное, что кажется новым в машине, – это футболка Пита, на которой изображен парень, перепрыгивающий через скамейку в парке.
Пробую зайти с другой стороны:
– Как вы считаете, Тина собиралась уволиться?
Глаза Пита темнеют.
– Да. Она ненавидела это место, дом пугал ее до чертиков. Она хотела купить электрошокер.
– Зачем?
– С ней начали происходить странные вещи.
Такое ощущение, что волосы на моем затылке встают дыбом.
– Что случилось с Тиной?
Он смотрит на меня с изумлением:
– Что случилось? Они убили ее.
– Кто, Пит? Кто убил Тину?
Он пожимает плечами:
– Если б знать, я бы уже отомстил.
Пит кладет руки на руль. Я замечаю несколько любопытных предметов на переднем сиденье: пару тонких перчаток и кроссовки на липучках вместо шнурков. Внимательно изучаю Пита. На нем длинные мешковатые шорты, которые немного съехали, обнажив синяки на коленях. На костяшках пальцев правой руки есть царапины, будто он бил кого-то кулаком. Левое запястье перевязано эластичным бинтом. Либо он чрезвычайно невезучий и с ним всегда что-то приключается, либо он как-то иначе получает эти травмы.
– Последний вопрос. Вы сказали, что семья Баркли не приглашала вас, – говорю я.
– Да. Они даже не знают, что я собираюсь к ним наведаться. Может, они просто выставят ее вещи на крыльцо, а я хотел бы последний раз взглянуть на ее комнату.
Я лезу в карман за одной из визиток, которые постоянно ношу с собой:
– Позвоните, если вспомните что-нибудь еще. В любое время.
Протягиваю визитку, делаю шаг назад и смотрю вслед удаляющейся машине. Пит даже не представляет, как много мне рассказал.
Баркли не в курсе, что он скоро заявится к ним. Пит проезжает через ворота, значит он знает код. Вероятно, Тина ему сказала.
Большинство подобных ворот оснащено сигнализацией, которая извещает хозяев о прибытии гостей звонком в доме, когда ворота открываются. Может, семейство Баркли не сильно заботят автомобили, заезжающие к ним сегодня, так как работы в поместье идут полным ходом.
Меня больше интересуют предыдущие визиты Пита в особняк. Думаю, Бет была против того, чтобы Тина приглашала гостей, но та могла тайком приводить Пита, когда хозяев не было дома. Ясно, что Пит бывал у нее раньше, иначе не сказал бы, что хочет увидеть ее комнату в последний раз.
Пит был очень зол, когда все это рассказывал. Интересно, был он настолько зол, чтобы столкнуть Тину? Слова Марко прозвучали в голове: «Всегда виноват муж». Ну или бойфренд, как в этом случае.
7
Люди горюют по-разному. Пит выражает свое горе через ярость. Мой отец погиб в тридцать шесть лет. Он съехал с дороги, чтобы не сбить оленя, и врезался в дерево. Именно тогда моя мать пристрастилась к алкоголю, позже – к наркотикам.
Ну а я зарываюсь в работу с головой. Так моим демонам сложнее добраться до меня.
Мне сейчас лучше не возвращаться домой. Марко съехал в прошлом году, но воспоминания, связанные с ним, еще не потускнели. Вчера ночью мне показалось, что он лежит рядом. Вот он поднял голову с подушки, глаза сонные, отросшие волосы взъерошены… Утром я вспоминала, как он, облокотившись о кухонную столешницу, прихлебывал эспрессо из чашки и на его верхней губе оставалась пенка от кофе.
Я достаю телефон и набираю номер Чарльза.
Суббота, пять вечера, – есть надежда, что он не занят. Он в браке сорок лет, но этот союз фальшивый. Он просто живет со своей женой под одной крышей. У Чарльза теплые взаимоотношения с двумя взрослыми сыновьями, правда на расстоянии, что мне тоже не совсем понятно.
Одиночество – одна из тех ниточек, что объединяет нас, двух одиноких людей, которые жаждут общества себе подобных.
– Не хочешь поужинать? – спрашиваю я его.
Пауза.
– Почему бы и нет?
– Точно?
– Как насчет «Старых рыболовов»? В половине седьмого.
– Отлично!
Я отключаюсь, меня не покидает ощущение, что Чарльз что-то утаивает. Мне кажется, он на секунду колебался из-за других планов, которые, возможно, отменяет сейчас ради встречи со мной. Была бы я хорошим человеком, вынудила бы Чарльза ответить честно. Но он мне очень нужен сейчас. Это единственный взрослый в моей жизни, который всегда был рядом.
Я встретила Чарльза, когда мне было семнадцать, на следующий день после того, как нашла портфель с деньгами.
В старших классах я подрабатывала – за минимальный оклад готовила сэндвичи в закусочной на Вестерн-авеню – улице, которая разделяет округ Колумбия и Мэриленд. Старалась брать как можно больше смен, и не только потому, что нуждалась в деньгах. Моя мать умерла от передозировки, когда мне исполнилось семь, с тех пор я жила у тети, и мозолить ей глаза совершенно не хотелось.
После недели работы в закусочной я наизусть знала ингредиенты всех тридцати двух сэндвичей с большого дисплея меню. Аккуратно положив на гриль нарезанные овощи и кусочки мяса, которые начинали шкварчать, я посыпала их сыром и затем при помощи длинной плоской лопатки выкладывала на свеженарезанный багет.
Моя первая получка составила семьдесят четыре доллара. Помню, как смотрела на тонкий прямоугольный листок в руках и думала, сколько всяких вещей хочется купить. Тетя запрещала краситься. Каждый год она покупала мне дешевую, хотя и добротную одежду из гипермаркета «Сирс»: темно-синие широкие брюки, шорты, пару однотонных футболок и свитеров. Но школьные годы от этого не становились радостнее.
Как же мне хотелось приобрести тушь или блеск для губ, может, даже джинсы с модными дырками на коленях и обувь на танкетке от Стива Мэддена, как это делали другие девочки.
Но вместо этого я пошла в ближайший банк, открыла сберегательный счет и вложила все деньги до последнего цента. Даже тогда я знала, что самое ценное, что я могу купить на них, – это свободу.
По закону я должна была оставаться у тети, пока не стану взрослой по мнению суда, назначившего ее моим опекуном. Но как только мне исполнится восемнадцать – через неделю после окончания средней школы, – я буду предоставлена сама себе. Тетя дала мне понять, что не собирается платить за мое дальнейшее обучение. Когда остальные старшеклассники говорили о поступлении в колледж или об академическом отпуске, я отмалчивалась и работала в две смены по выходным.
Я не питала никаких иллюзий относительно того, какой будет моя самостоятельная жизнь: съемное жилье в заплесневелом подвале, бутерброды с арахисовым маслом и овсянка на завтрак. Но все это было бы несравнимо лучше моего существования в тетином доме, где сам воздух был наполнен неприязнью. Я считала дни до своего освобождения.
Однажды поздним субботним вечером я нашла портфель. Мы вместе с напарником закрывали закусочную, и я ставила стулья вверх ногами на столы, чтобы пропылесосить полы. Сначала я и не заметила портфель. Он лежал под стулом, и его темно-ореховый цвет не бросался в глаза на фоне деревянной мебели зала. На портфеле не было никаких опознавательных знаков: ни бирки с именем владельца, ни монограммы. Недолго думая, я открыла его.
У меня перехватило дыхание, когда я увидела пачки по двадцать долларов. Я обернулась – напарник подметал пол на кухне, громко подпевая Джону Бон Джови, чей голос доносился из динамиков.
Я быстро закрыла портфель и оставила его на том месте, где обнаружила. Наверное, подумала я, он принадлежит тому худому дерганому парню, который так спешил, что не успел допить пепси. Его глаза казались черными из-за расширенных зрачков – прямо как у мамы, когда она была под кайфом. Такой тип посетителей был гораздо хуже тех, кто раздевал тебя глазами или возвращал заказ, потому что не удосужился прочитать меню и выяснить, что в сэндвиче есть лук.
От этого же парня за милю несло опасностью. Такое количество наличных при себе бывает только у преступников. Я была уверена, что он вернется.
Через полчаса мы закрыли двери, и я закончила пылесосить. Портфель лежал на месте. Я взяла его, отнесла в небольшую кладовую и спрятала за коробкой с одноразовыми пластиковыми контейнерами для заказов навынос. Завтра у меня ранняя смена, так что я отдам свою находку владельцу, когда он сообразит, куда мог подеваться портфель, и вернется за ним.
После некоторых колебаний я удостоверилась, что напарника нет поблизости, и снова открыла портфель. Посчитала количество пачек и прикинула общую сумму. Никогда прежде не видела столько денег!
В ту ночь, лежа на узкой кровати в гостевой комнате – даже спустя десять лет она оставалась для меня чужой, – я наблюдала за игрой теней, отбрасываемых на стену ветвистым дубом за окном. Я все еще мысленно пересчитывала купюры, ощущая, как большой палец прикасается к ним, словно к игральным картам, когда тасуешь колоду для покера.
Десять тысяч долларов. Небольшое состояние. На эти деньги можно было купить подержанную машину, а также оплатить аренду недорогой комнаты за первый месяц и внести за нее депозит. Это, несомненно, обеспечило бы мне старт.