Я возвращаюсь в настоящее. Иэн открывает дверь и наклоняется, чтобы надеть рабочие ботинки, ожидающие его прямо за порогом. Тут же выясняется и источник механического шума: экскаватор раскапывает террасу, зачерпывая огромным ковшом камни и грязь и затем бросая его содержимое в мусорный контейнер. Машина разрушает место, куда приземлилась Тина, когда выпала из окна. Стирает его с лица земли.
Я следую за Иэном. Экскаватор замирает, парень в рубашке с длинными рукавами и логотипом фирмы Иэна подбегает к боссу, протягивая ему раскрытый ноутбук. Я, пользуясь тем, что Иэна ненадолго отвлекли, иду к дальнему краю развороченной террасы. Сады тут просто прекрасные: последние розы сезона раскрывают свои оранжевые и кремовые лепестки, на клумбах пестрят фиолетово-желтые анютины глазки. Каменная дорожка приглашает прогуляться к многоярусному фонтану в центре небольшого пруда.
Вдалеке вижу деревянную конюшню с огороженными выгонами – лошади пасутся на волнистых лугах. Двухэтажный хозблок выдержан в том же стиле, что и конюшня. По обе стороны от входа высажены в ряд кусты гортензии. Несложно представить, какие эпитеты будет использовать агент по продаже недвижимости для описания особняка: «Живописный. Неподвластный времени. Безмятежный оазис».
Кожу покалывает – возникает неприятное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я оборачиваюсь. Иэн, скрестив руки на груди, пристально смотрит на меня, в то время как его подчиненный что-то показывает ему на экране ноутбука. Иэн поспешно расплывается в улыбке, но слишком поздно: я успела заметить, каким мрачным он был еще секунду назад. Может, ему не нравится то, что говорит работник, а может, дело в моем присутствии?
Я снова поворачиваюсь и нахожу то, что искала, – огород, в котором Роуз с бабушкой собирали помидоры, когда Тина вывалилась из окна. Грядки устроены выше, чем я когда-либо видела, – на уровне пояса. Они находятся примерно в сорока ярдах от террасы, рядом со старинными качелями, привязанными к низко растущей ветке золотистого дуба.
Иэн оставляет работника и подходит ко мне.
– Что вы здесь строите? – спрашиваю я.
– Уличный камин с печью для пиццы. Сможем поднять стоимость дома при продаже.
Он действительно думает, что я ему верю?
– Чудесно. Роуз любит пиццу?
Иэн улыбается:
– Она ее обожает. Любит даже пиццу с анчоусами. Говорю же вам, моя девочка – чудо.
– Почему вы поменяли все стеклянные окна дома на плексиглас? – Я задаю этот вопрос внезапно, не оставляя Иэну возможности обдумать ответ.
Он вздрагивает:
– У Бет появилась фобия сразу после смерти Тины… называется нелофобия… боязнь стекла.
Никогда о такой не слышала. Но знаю, что люди страдают от необычных фобий – испытывают сильный страх не только перед пауками или бактериями, но даже перед солнечным светом и смехом. Человеческий мозг старается защитить нас самыми загадочными способами, но некоторые стратегии приносят больше вреда, чем пользы.
– Было… сложно, – продолжает Иэн. – Она боится всего, что может разбиться. Нам пришлось заменить всю посуду. Зеркала. В общем, все стеклянное.
Интересно, это правда? Иэн не смотрит мне в глаза. Может, его смущает фобия жены. Или он скрывает нечто совершенно иное.
– Получается, у вас в доме нет ни одного зеркала? – спрашиваю я, удивляясь, как же тогда красится Бет. Ее вчерашний макияж был безупречен.
– В ванных комнатах установили зеркала из поликарбоната – наподобие тех, что используют на яхтах. Такие не разбиваются. И Бет они устраивают.
Я обхватываю себя руками – мне зябко, хотя для начала октября сегодня довольно тепло.
Тина была права, когда сказала Питу, что в доме творится неладное. Что бы ей там ни померещилось, это продолжает происходить. Я тоже это чувствую.
Возвращаюсь мысленно к вопросам, ответы на которые мне необходимы, чтобы корректно выполнить свою работу.
– Роуз видела Тину после падения?
Иэн закрывает глаза. Экскаватор возобновляет работу, вгрызаясь ковшом в землю на несколько футов. Я пытаюсь унять дрожь. Не могу избавиться от ощущения, что он роет могилу.
– Мы все ее видели.
Голос хриплый, взгляд отрешенный. Выглядит Иэн так, будто снова смотрит на искалеченное, распростертое на камнях тело молодой женщины, которая призналась, что любит его.
– Моя мать находилась с Роуз в огороде. Сперва она подумала, что упала большая ветка. Затем подошла к террасе и увидела Тину. Я разговаривал по телефону, когда услышал крики матери. Я сбежал по ступенькам. Бет опередила меня. Мне казалось, что-то случилось с Роуз… Везде валялось битое стекло. Бет была босая, она наступила на осколок. Ее кровь… кровь Тины…
Иэн говорит монотонно. Он так бледен, что, кажется, вот-вот упадет в обморок.
Я беру его за руку:
– Хотите обратно в дом?
Он с трудом сглатывает:
– Да, хорошо.
Иэн садится, чтобы снять ботинки; я вижу, что его руки дрожат. Только со второй попытки он развязывает правый шнурок. Мы возвращаемся на кухню, повар все еще у раковины.
Иэн будто бы ее не замечает, но, возможно, оттого, что я стою между ними и загораживаю ему обзор. Он смотрит в сторону гостиной, откуда доносятся глубокие, сочные аккорды.
– У Роуз занятие. Я иногда присутствую на ее уроках, она не против.
Я словно слушаю радиоканал классической музыки. Просто невероятно, что девочка так хорошо играет. Роуз не просто талантлива. Она гениальна!
Иэн первым проходит через арочный свод в коридор, я иду следом. Из прихожей мы смотрим на Роуз. Она сидит к нам спиной, очень прямо, словно кол проглотила, ее длинные волосы струятся по плечам, руки согнуты под идеальным углом в девяносто градусов. Ее пальцы летают по верхним и нижним октавам, касаясь клавиш со скоростью и ловкостью, которые вызывают у меня трепет. Прекрасная звонкая мелодия разносится в воздухе.
Рядом с Роуз сидит очень худой лысеющий мужчина в черной рубашке и черных широких брюках. На первый взгляд ему седьмой десяток, но, когда он поворачивается, чтобы проследить за танцующими пальцами Роуз, я замечаю его гладкое лицо и понимаю, что он еще молод, ему лет двадцать пять, во всяком случае не больше тридцати. Просто редеющие волосы и хилое сложение добавляют ему возраста.
Роуз продолжает играть еще минуту-другую, а я наблюдаю за Иэном. Он смотрит на дочь. Какие бы ни были у него недостатки, невооруженным глазом видно, что он восхищается Роуз, по меньшей мере ее достижениями. Когда она убирает руки с клавиатуры, Иэн тихонько аплодирует. Девочка оборачивается.
– Привет, Роуз, – говорю я мягко. – Ты замечательно играешь.
Учитель тоже оборачивается и хмурится, прикладывая палец к губам. Бросаю взгляд на Иэна, тот пожимает плечами.
Учитель что-то тихо говорит Роуз, она касается пальцами клавиш. Затем начинает играть, сидя все так же прямо и напоминая марионетку.
Неожиданно из кухни доносится пронзительный крик. Музыка обрывается. Иэн стремительно поворачивается и бежит туда. Я следом.
Бет Баркли стоит в центре кухни, уставившись на женщину в поварском кителе. Та, раскрыв рот от потрясения, смотрит на хозяйку дома. Рука повара с большой стеклянной мерной кружкой занесена над кастрюлей из нержавеющей стали.
Куда делась та воспитанная, сдержанная хозяйка особняка, которую я только вчера встретила у входной двери? Бет вся трясется от страшного напряжения. На ней дорогой наряд, волосы гладко причесаны, но вид у нее совершенно потерянный. В глазах безумие.
– О чем ты только думаешь? – восклицает Бет со злостью. – Говорила тебе, чтобы в нашем доме не было никаких стекол!
11
Одно за другим происходят три события. Повар бормочет слова извинения и спешно покидает кухню, захватив злосчастную стеклянную кружку. Иэн тянется к Бет, чтобы успокоить ее, но она отстраняется.
– Возьми себя в руки! – требует Иэн.
И тут раздается легкий скрип, словно где-то пришли в движение металлические шестерни. Позади меня раздвигается панель.
Я оборачиваюсь и вижу седую женщину старше шестидесяти лет. Опираясь на трость и прихрамывая, она выходит из лифта, который был скрыт за кухонной панелью. Я-то предполагала, что за ней находится кладовая.
– Иэн! Я как раз поднималась послушать, как играет Роуз. Почему все кричат? Что ты натворил?
Она невысокого роста, немного грузная, с простоватым лицом – никакого сходства с Иэном, но ее фамильярный тон подсказывает мне, что это его мать Гарриет.
Иэн злится:
– Почему ты всегда считаешь, что виноват я? Я ничего не сделал. Это Бет…
– Прекрасно, значит я виновата? – кидается на Иэна Бет. – Это я все разрушила?
Гарриет расстроена. Мне кажется, она сейчас начнет извиняться за то, что подлила масла в огонь. Но Гарриет смотрит на Роуз, одиноко замершую в коридоре. Девочка выглядит очень маленькой и беззащитной.
– Вероятно, вам стоит продолжить свой спор там, где вас не услышит дочь? – тихо произносит Гарриет.
Она права. Роуз стоит, потупившись, вся ее фигурка выражает протест. Мне передается ее беспокойство.
Гарриет идет через длинный коридор к Роуз, каждый ее шаг сопровождается постукиванием трости по полу.
– Роуз, прости, что мы прервали твое занятие. Хочешь еще поиграть на пианино? – Роуз не отвечает, и бабушка кладет руку на плечо внучки. – Все хорошо, моя девочка. Обещаю тебе, все наладится.
В груди все сжимается, мне не хватает воздуха. Роуз так невинна и так ужасно одинока… Пожалуй, слишком многое выпало на ее долю. Стать свидетельницей чьей-то гибели, а затем распада своей семьи – это чересчур для любого ребенка. Я начинаю учащенно дышать. Кажется, что стены смыкаются и норовят меня задушить.
Картинка передо мной расплывается, и память уносит меня в прошлое – на тридцать лет назад, в ночь смерти матери, туда, где я боюсь оказаться больше всего на свете…
Мне семь лет, я выглядываю из шкафа, правая нога жутко затекла, ведь я всю ночь провела сжавшись в комок. В комнате темно и тихо. На полу вижу очертания какого-то предмета. Это человек. Меня будто током бьет, когда нога касается пола. Я подступаю к застывшей фигуре. В последний раз громко и испуганно зову: «Мама!»