незапному порыву, он остановился в нескольких кварталах от полицейского управления и пошел пешком, благо дождя уже не было. Нависающие над дорогой 16-часовые панели оставались темными, зато чередующиеся с ними 8 часовые без нужды изливали свет, поглощенный днем. Таким образом система обеспечивала достаточное освещение круглые сутки, причем бесплатно. А дополнительное ее преимущество состояло в том, что она давала правоохранительным органам идеальные показания о дорожных происшествиях.
Да, нельзя, чтобы вера в Закон была с пятилетней отсрочкой…
В деле оставались темные места, и все-таки Харпур приговорил Беннета к электрическому стулу.
Беннет был единственным подозреваемым, но улики против него носили косвенный характер. Тела обнаружили только на следующее утро в море — Беннет мог спокойно вернуться домой, смыть все следы и выспаться. Когда его арестовали, он был спокоен, бодр и собран, а экспертиза оказалась бессильна что-либо доказать.
Улики заключались и том, что он уходил из бара, когда было совершено преступление, что синяки и царапины вполне могли быть получены именно в процессе преступления. К тому же в период между полуночью и половиной десятого утра, когда его забрали, он потерял синтетическую куртку, которую носил предыдущим вечером. Куртку так и не нашли. Подрался с каким-то парнем у заправочной станции, сказал Беннет, но никто этой драки не видел.
Или побоялись о ней сказать?.. В таком случае кто был тот парень?..
Удалившимся на совещание присяжным понадобилось меньше часа, чтобы прийти к решению о виновности. Однако в последующей апелляции, требуя пересмотра дела, адвокат убеждал, что присяжные пренебрегли «естественным сомнением», то есть толкованием неясных мест в пользу обвиняемого, полагая, что судья Харпур не прибегнет к более суровой мере, чем пожизненное заключение.
Но, по мнению Харпура, Закон не оставлял места для выжидания, особенно в случае убийства с отягчающими обстоятельствами.
Беннет был приговорен к казни.
Прямая, пронизанная убежденностью речь Харпура заслужила ему прозвище Железного Судьи. Судебный приговор, считал он, всегда был и должен оставаться священным. Не подобает Закону сгибаться униженно перед куском стекла. Он аргументировал тем соображением, что в случае введения в суде многолетнего выжидания преступники сознательно будут вершить свои дела перед пятидесятилетним ретардитом, и правосудие будет парализовано.
Верховный суд утвердил решение Харпура. Приговор был приведен в исполнение.
А пресса так и не подобрела к Харпуру. Он стал умышленно не обращать внимания на то, что о нем говорили и писали. Все эти пять лег его поддерживала уверенность, что он принял верное решение. Сейчас ему предстояло узнать, было ли оно правильным.
Газетчики тоже не забыли то дело и наверняка сегодня вечером набьются в полицейское управление.
Хотя момент истины уже маячил на горизонте, с трудом верилось, что через считанные минуты выяснится, был ли Беннет виновен.
Казнил ли он невинного человека? Эта мысль вызвала в груди щемящую боль, и Харпур на миг остановился, переводя дыхание.
Он судил по закону. К чему сомнения? Его приговор был утвержден. Закон осуществился.
Не он создает законы — откуда это чувство личной причастности?
Ответ пришел к нему быстро.
Он не может быть равнодушным, потому что является частью Закона. Именно он, а не некое абстрактное воплощение правосудия, вынес приговор Эмилю Беннету.
Если совершена ошибка, от последствий уклоняться нельзя.
Новое понимание, как ни странно, успокоило Харпура. Он отметил, что улицы необычно оживлены для позднего буднего вечера. Центр был буквально забит иногородними машинами, а тротуары переполнены пешеходами.
Харпур удивлялся такому столпотворению, пока не заметил, что поток движется к полицейскому управлению. Значит, вот в чем дело. Люди не изменились с тех пор, как их притягивали арены, гильотины и виселицы. И пускай не на что смотреть — зато они рядом с местом происшествия. То, что они опоздали на пять лет, значения не имело.
Даже сам Харпур, захоти он того, не смог бы сейчас попасть в подвальное помещение. Там стояла лишь записывающая аппаратура да шесть кресел с шестью биноклями — для назначенных правительством наблюдателей.
Харпур не рвался увидеть преступление собственными глазами. Ему нужно было только узнать результат, а потом долго, долго отдыхать. Мелькнула мысль, что он ведет себя совершенно неразумно — ночная вылазка к полицейскому управлению требовала от него большого, едва ли не чрезмерного напряжения и потому таила для него смертельную опасность. И все же он не мог не прийти.
«Если в убийстве Беннет не виновен, значит, убийца я», — внезапно подумал Харпур.
А может, он думал об этом все пять лет? Думал, не признаваясь в этом себе, каждый день, каждый час? И об этом думали все окружающие, все газетчики, все читатели? И относились к нему соответственно, как к убийце, а если нет, то только потому, что сомнение трактовали в пользу обвиняемого — в пользу его, судьи Харпура?
А он сам как тогда, пять лет назад, трактовал свои сомнения?..
Добравшись до нестройных рядов автомобилей прессы, Харпур понял, что пришел слишком рано — оставалось не меньше часа.
Он повернулся и начал двигаться к противоположной стороне площади, когда его настигла боль от раскаленной иглы. Один укол, и Харпур пошатнулся, судорожно хватаясь за воздух.
— Что за… Поосторожней, дедуля!
Зычный голос принадлежал верзиле в светло-голубом комбинезоне. Пытаясь удержаться на ногах, Харпур сорвал с него очки.
— Простите, — произнес Харпур. — Я споткнулся. Простите.
— Ничего… Э! Вы случайно не судья?..
Здоровяк возбужденно потянул за локоть свою спутницу, и Харпур рванулся вперед. Меня не должны узнать, панически пронеслось в голове. Он зарывался в толпу, теряя направление, но шагов через шесть его вновь пронзила игла. Площадь угрожающе накренилась, и Харпур застонал. Не здесь, взмолился он, не здесь. Пожалуйста. Не здесь и не сейчас.
Каким-то образом он сумел удержаться на ногах и продолжал идти. На краю площади боль вернулась, еще более решительно — один укол, второй, третий. Харпур закричал, ощутив, как сжимается в спазме сердце.
Он начал оседать и почувствовал, как его подхватили крепкие руки. Харпур поднял глаза на смуглого паренька. Приятное, озабоченное лицо, видневшееся сквозь красную пелену, казалось странно знакомым. Харпур силился заговорить.
— Ты… ты — Эмиль Беннет?
Темные брови удивленно нахмурились.
— Беннет? Никогда не слыхал…
Харпур сосредоточенно думал.
— Да. Ты слишком молод. Ты не можешь быть Беннетом. Я убил его пять лет назад. Но если ты не слыхал о Беннете, что тебе здесь делать?
— Я возвращался домой из диско и увидел толпу.
Юноша стал выводить Харпура из толчеи. Харпур чувствовал, как бессильно волочатся по асфальту ноги.
— Знаешь, кто я такой? — прошептал он.
— Я знаю, что вам нужно поскорее в больницу. Я позвоню в «скорую».
— Послушай, — с трудом произнес Харпур. — Обойдемся без «скорой помощи». Я приду в себя, если сумею добраться домой. Поможешь мне взять такси?
Парень нерешительно пожал плечами.
— Дело ваше…
Дома Харпур грузно сел в кресло возле телефона и посмотрел на часы. Почти полночь. Значит, уже не существует никакой тайны, ни малейшего сомнения в том, что же произошло пять лет назад в садике у моря. Он снял трубку. Харпур мог набрать любой из нескольких номеров и выяснить, что показало медленное стекло, но обращаться в полицию или муниципалитет было выше его сил. Он позвонит Сэму Макнамаре, вот кому.
Конечно, официально охране еще ничего не сообщали, но Сэм наверняка уже все знает.
Пальцы еле слушались, но номер Харпур набрал. Когда Сэм снял трубку, Харпур произнес слабым, но ровным голосом:
— Привет, Сэм. Судья Харпур. Ну, потеха закончилась?
— Да, сэр. Потом устроили пресс-конференцию, но все уже разошлись. Вы, должно быть, слышали новости по радио.
— Между прочим, не слышал, Сэм. Я… гулял, недавно пришел. Вот решил перед сном поинтересоваться у кого-нибудь и вспомнил твой номер.
Сэм нерешительно засмеялся.
— Ну что, это он, сэр. Личность установлена точно. Это действительно Беннет. Впрочем, полагаю, вы-то знали это с самого начала.
— Полагаю, знал, Сэм.
Харпур почувствовал, как глаза наполняются горячими слезами.
— И все равно, наверное, камень с души, господин судья.
Харпур устало кивнул, но в трубку сказал:
— Конечно, я рад, что ошибки не было. Но судьи не создают законов, Сэм. И стекляшка для Закона не имеет ровно никакого значения.
Эти слова были достойны Железного Судьи.
На линии долго стояла тишина, а потом Сэм продолжил, и в голосе его звучало чуть ли не отчаяние.
— Я, разумеется, понимаю… и все же, должно быть, на душе легче…
С неожиданным теплым удивлением Харпур осознал, что дюжий ирландец молит его. Да, теперь вновь стану человеком.
— Хорошо, Сэм, — проговорил он наконец. — Скажем так: сегодня я засну спокойно. Устраивает?
— Спасибо, господин судья. Всего доброго.
Харпур опустил трубку и с плотно сжатыми глазами стал ожидать, пока снизойдет покой.
Перевел с английского Б. БЕЛКИН