Главы южных городов оценили выгоды от соседства с макандуша, они, конечно же, поддержали бы Хуццию.
То, что собрание было неполно, никого не смущало. Такое случалось и прежде. Бывало, что на это сетовали при засухах. Дескать, не исполнены должным образом ритуалы на празднике дождей. Однако заставить всех участников панкуса регулярно приезжать в столицу, цари не могли. Слишком велика держава, а власть царя не безгранична. Это, кстати, весьма нравилось эллинам в войске Александра. Да и он сам как-то обмолвился, что Аристотель, вероятно, остался бы доволен государственным устройством этих варваров.
Учитель Аристотеля, Платон, осуждал монархию и демократию. О последней говорил:
«Смешна толпа в своём мнении, будто она достаточно распознает, что гармонично и ритмично и что нет».
Монархию он не отделял от тирании.
Аристотель соглашался с ним в том, что демократия — строй неправильный, хотя и сносный в сравнении с тиранией и олигархией. Но монархию он ставил выше.
Александр подумывал о том, что государственное правление у хеттов имеет форму более близкую к «власти лучших», нежели к единовластию. Царь у них — не самодержец, хотя, как рассказали Александру, со времён Телепину лабарна имеет почти всю возможную власть, не может лишь судить и казнить наиболее высокородных.
Александру, по понятным причинам, такая форма власти претила, хотя немало македонян подметили, что она весьма похожа на ту, которой обладали македонские цари до Филиппа и от которой ещё сохранялись некоторые традиции, вроде главенства собрания войска. Им нравилось это, а эллины и вовсе нарекли политию хеттов мудрейшей среди варварских государств. Вопрос оставался лишь в том, не перейдена ли зыбкая грань, отделяющая «власть немногих» от «власти лучших».
Анхнофрет рассказывала Александру, что и в Та-Кем то же самое. В её словах царь улавливал нотки ревности. Ему было известно, как египтяне относятся к другим народам и он только посмеивался их стремлению подчеркнуть собственную исключительность. Из разговоров с Итту-Белом и другими финикийцами Александр знал, что за тысячу лет Египет видел и избиение «лучших людей» с последующей деспотией.
Шунашшуре, однако, сейчас было не до философских рассуждений о политии. Если он оплошает, государство затрещит по швам, а сторонников так мало. Он не знал, что далеко не все отсутствующие проигнорировали панкус. Не появились они по вине Муваталли, который поручил «золотому оруженосцу»[16] Тануве расставить на южных дорогах посты и разворачивать подъезжающих аристократов под благовидным предлогом.
— Под каким? — спросил Танува.
— Не знаю, сам придумай, что-нибудь. Скажи, что мор в столице.
— Так ведь потом вскроется… — пробормотал военачальник.
Муваталли только отмахнулся. У него от многочисленных забот и сомнений разболелась голова.
Высокородные ждали недолго. Из-за колонн появился человек жезла. Не тот, который объявлял о прибытии «посла» Угарита. Он не пережил приёма и теперь Первым Стражем был назначен новый.
— Великая таваннана! — объявил глашатай.
Вперёд вышли люди аланцу[17] с музыкальными инструментами, а следом за ними Валлани. Она была одна, чему гости удивились.
С появлением таваннаны хлопальщики ударили в ладоши и воскликнули:
— Аха!
Перед членами собрания провели человека, одетого в царские одежды. Один из жрецов (но, к удивлению многих, не Или-Тешуб) помазал ему лоб маслом.
Валлани торжественным голосом начала речь:
— Смотри! Это лабарна! Имя царствования я на него возложила, в одежды царствования облачила!
Гости зароптали. Этот ритуал, «замену царя» должен был проводить сам Циданта. Где же он?
Валлани, как ни в чём не бывало, продолжала:
— И отметьте его укороченными годами, укороченными днями!
Человек в царских одеждах стоял спокойно, на лице его не отражалось никаких эмоций.
— Отведите его в земли нечестивцев макандуша! — сказала Валлани.
— Что это? — ропот знати усилился, — что происходит?
Творилось нечто из ряда вон выходящее. В ритуале «замены царя» прежде использовался пленник, которого сразу после церемонии отвозили в страну, из которой он был взят в плен, чтобы на неё обратился уговор с богами об «укороченных днях». В древности пленника убивали, теперь настали более человеколюбивые времена. Но сама идея сохранялась — лже-царь должен отправиться в земли врагов и там «умереть», привлекая бедствия на их головы. Ранее такими землями избирались горы касков или иных зловредных племён, но теперь Валлани указала на царство Александра, Алекшандуша из Аххиявы.
— Разве Алекшандуш не союзник нам? — громко спросил Шунашшура, — почему мы желаем бедствий ему? И где Циданта?
— Стал богом! — позвучал голос Муваталли.
Все обернулись к нему. Первый Страж стоял на ступенях халентувы чуть в стороне от царицы-матери, доселе не привлекая к себе внимания.
Эти слова дались ему с большим трудом. «Стал богом» — так сообщалось о смерти царя, однако следование традиции могло помешать Муваталли гнуть линию о божьей каре, павшей на голову нечестивого царя. И всё же он не стал ломать традицию.
— Лабарна, Солнце, стал богом сегодня утром!
По толпе промчался слитный вздох.
— Как это случилось? — Шунашшура постарался придать своему голосу нотки безмерного удивления.
— Лабарну поразил молнией Бог Грозы!
Панкус взорвался. Все присутствующие заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга. Муваталли, повысив голос, как только мог, кратко рассказал о случившемся.
— Да ты дурным вином опился, Муваталли! — воскликнул наместник города Каниша, стоявший подле Шунашшуры.
Несколько человек согласно закивали.
— Я не лгу! — крикнул Первый Страж, — вот свидетели!
Он вытолкнул в круг двух уцелевших. Они подтвердили его слова.
Церемония пришла в полное расстройство. По знаку Валлани удалились музыканты и служители.
— Недостаточно слов! — крикнул Шунашшура, — надобно устроить тщательное дознание!
— Кого во лжи хочешь уличить, скудоумный? — выкрикнул сотник «сынов дворца», один из самых преданных людей Муваталли, — сам Громовержец укрыл Первого Стража Железным троном, а лабарне череп снёс! Иди, посмотри на трупы! Никакое оружие смертных не способно оставить такие раны!
Валлани уже знала, что «Тешуб укрыл Муваталли» и этот неожиданный поворот её весьма беспокоил, потому она решила поторопить события и перешла от слов к делу.
— Ныне вам, Большое собрание, следует провозгласить, кто воссядет на Железный трон! — объявила таваннана.
— Что же тут решать? — крикнул Шунашшура, — ведь сказано же в законе Телепину: «Царём пусть становится только первый сын из сыновей царя. Если первого из сыновей царя нет, то пусть будет царём тот, кто второй по месту сын. Когда же наследника из сыновей царя нет, то той, которая первая дочь, пусть ей возьмут мужа, и он пусть будет царём».
— Верно-верно! — поддержал его наместник Каниша.
— Я не слышал, Муваталли, говорил ли ты, что наследник мёртв? — спросил Шунашшура.
Муваталли скрипнул зубами. До сих пор его люди, несмотря на то, что он нещадно подгонял их, не смогли найти Хуццию. Зато принесли весть о неповиновении начальника мешеди. Первый Страж чувствовал, как у него земля под ногами начинает ходить ходуном.
— Хуцции нигде нет. Он пропал, и найти его не могут.
— Но разве это означает, что он мёртв?
— Хуцция не годится в цари, — к удивлению многих присутствующих встряла в спор таваннана, — не за свою вину пострадал сын мой, а за вину внука. Разве не отдал половину власти Циданта старшему моему внуку? Разве Циданта преклонялся перед макандуша и приносил жертвы их богу? Горько говорить мне такое, но погубит державу Хуцция. Иному следует сидеть на Железном троне.
— Это кому же? — с вызовом поинтересовался Шунашшура, уже зная, какой будет ответ.
— Ксассени! Ксассени достоин! — закричали те высокородные, что держали сторону таваннаны.
«Ишь, как стройно запели! Долго ты их упражняла в этом, старуха?» — усмехнулся санга.
Лицо Муваталли не выражало никаких эмоций. Он уже продумал свою линию поведения в изменившихся условиях. Он ни одного худого слова не скажет о Хуцции. Не будет призывать ни к суду, ни к беззаконному убийству. Ни в коем случае. Пусть закон преступит таваннана, пусть сама себе выроет яму.
Сторонники царицы, которые думали, что их поддерживает и Первый Страж, горячо принялись продвигать Ксассени. Их противники, которых перед халентувой оказалось меньшинство, пытались отстоять закон, но их перекричали.
— Ты хочешь преступить закон Телепину, таваннана? — спросил Шунашшура, улучив момент, когда шум немного стих.
— А часто ли этот закон соблюдался после Телепину? — парировала царица-мать.
— Да-да, верно! — подхватили её сторонники, — нехорошо, когда на Железный трон воссядет недостойный царь.
— Закон преступали не раз, следовательно, богам он неугоден. Нужен другой!
— И что же вы сделаете с Хуццией, когда он найдётся? — спросил наместник Каниша.
— Сказано было Телепину: «Никого из рода не убивай — это не к добру», — напомнил кто-то.
— Верно говоришь! — подхватили его слова несколько человек.
— Верно!
Сторонники Хуцции беспомощно переглядывались и помалкивали. Поддержав сей клич, они признали бы, что наследник трона не достоин, но и возразить, по понятным причинам не могли. В результате из нескольких десятков глоток звучал только один голос. Голос сторонников таваннаны.
— Да, почтенные, вспомним закон великого лабарны: «И доставили мятежников, и панкус назначил их смерти. Но сказал я, царь — зачем им умирать, пусть скроют лицо. И я, царь, отделил их и сделал людьми плуга и забрал с правого бедра их оружие и дал им ярмо».
— Верно, верно! Правильно! Пусть Хуцция скроет лицо!
Муваталли помалкивал, скрестив руки на груди. Такого поворота он не учёл и теперь клял свою забывчивость. Законники… Живой Хуцция с кучей сторонников при шаткой власти и наличии конкурента его не устраивал. Что же скажет таваннана?