— Мой братец попытается снова затянуть дело, вот увидите, — сказала моя клиентка своим обычным самоуверенным тоном. — Он надеется взять меня измором, но ничего у него не выйдет. Хотя этот его адвокат просто из кожи вон лезет. Это ужасный человек, хитрый и коварный тип. — Она возмущенно возвысила голос, как это всегда случалось после пары произнесенных фраз.
— Мастер Коулсвин вел себя в этом деле вполне достойно, — решительно возразил я. — Да, он пытался отложить слушания, но это обычная тактика адвокатов ответчика. Он должен следовать инструкциям своего клиента, так же как и я — вашим.
Николас, сидевший рядом со мною, записывал каждое наше слово, и перо в его длинных тонких пальцах быстро скользило по бумаге. По крайней мере, этот юноша получил хорошее образование и писал типичным секретарским почерком, четким и разборчивым.
Миссис Слэннинг возмутилась:
— Этот Коулсвин — еретик, как и мой брат! Они оба ходят в протестантскую церковь Святого Иуды, где сняты образа, а священник отправляет службу за пустым столом. — Это был еще один камень преткновения между сестрой и братом: Изабель оставалась твердой традиционалисткой, в то время как Эдвард оказался реформатором. — Этого священника следует сжечь на костре, — продолжила она, — как мятежницу Аскью и ее сторонников.
— Вы были на казни сегодня утром, миссис Слэннинг? — спокойным тоном спросил я. Сам я ее там нынче не видел.
Женщина наморщила нос:
— Я не хожу на такие ужасные зрелища. Но те четверо заслужили это.
Я заметил, как Николас сжал губы. Он никогда не говорил о религии, — по крайней мере, в этом отношении парень держался осмотрительно.
— Миссис Слэннинг, — сказал я, меняя тему разговора, — вынужден вас предупредить, что, когда мы пойдем в суд, результат будет совершенно непредсказуем. Это весьма необычное дело.
Изабель задрала подбородок:
— Справедливость восторжествует. И мне известно ваше мастерство, мастер Шардлейк. Потому я и наняла сержанта юстиции, дабы он представлял в суде мои интересы. Я всегда любила эту картину. — В ее голосе проскользнуло какое-то чувство. — Это единственная память о моем дорогом отце.
— С моей стороны было бы нечестно, если бы я оценил наши шансы выше, чем пятьдесят на пятьдесят, — откровенно заявил я. — Обычно допрашивают свидетелей, но в данном случае многое будет зависеть от показаний экспертов. — По крайней мере, было достигнуто соглашение, что каждая сторона выберет из списка членов гильдии архитекторов специалиста, который и сообщит суду свое мнение относительно того, можно ли переместить роспись, а если можно, то как именно это следует осуществить. — Вы посмотрели список, который я вам дал?
Клиентка досадливо отмахнулась:
— Я никого из них не знаю. Вы должны порекомендовать мне надежного человека, который скажет, что картину можно легко перенести. Наверняка кто-то сделает это за хорошее вознаграждение. Сколько бы это ни стоило, я заплачу.
— Стало быть, вам нужен так называемый наемный меч, — уныло проговорил я.
Так на юридическом жаргоне именовались беспринципные эксперты, которые за приличные деньги поклянутся, что черное — это белое и наоборот. Разумеется, таких всегда хватало.
— Вот именно.
— Проблема в том, миссис Слэннинг, что в судах хорошо знают подобных, с позволения сказать, экспертов, и их слова не вызовут особого доверия. Нам лучше выбрать специалиста, который славится своей честностью.
— А что, если его оценка окажется не в нашу пользу?
— Тогда, миссис Слэннинг, нам придется снова подумать, как лучше поступить.
Изабель нахмурилась, и ее глаза превратились в узкие щелочки.
— Нет уж, я предпочитаю, как вы выразились, наемный меч. Ну и странное название!
И клиентка посмотрела на меня высокомерно и с осуждением, словно бы это я, а вовсе не она сама предложил обмануть суд.
Я взял со стола свой экземпляр списка:
— Я бы посоветовал выбрать мастера Флетчера. Я имел с ним дело раньше, он уважаемый человек.
— Нет, — возразила женщина. — Первым в списке значится мастер Адам, он глава гильдии, и если есть способ снять картину — а я уверена, что есть, — то он его непременно найдет.
— Я думаю, мастер Флетчер подошел бы лучше. Он имеет опыт в судебных тяжбах.
— Нет, — решительно повторила моя подопечная. — Я сказала: мастер Адам. Я помолилась Господу и полагаю, что это и есть тот самый человек, который склонит справедливость на мою сторону.
Я посмотрел на нее. Серьезно? Помолилась Господу? Неужели эта женщина думает, что сам Бог вмешивается в разбирательства сомнительных судебных исков? Но высокомерный тон и твердо сжатые губы клиентки сказали мне, что ее не переубедить.
— Очень хорошо, — сдался я, и она надменно кивнула. — Но помните, миссис Слэннинг: это ваш выбор. Я ничего не знаю о мастере Адаме. Я назначу день, когда два эксперта смогут встретиться в доме. Постараюсь, чтобы это произошло как можно скорее.
— А они не могут осмотреть стену каждый по отдельности?
— Судьям это не понравится.
Дама вновь нахмурилась:
— Вечно эти ваши отговорки!.. Вы должны в первую очередь учитывать мои пожелания. — Она глубоко вздохнула. — Что ж, если я проиграю в Королевской коллегии, то обращусь в Канцлерский суд.
— По всей вероятности, то же самое сделает и мастер Коттерстоук, если решение вынесут не в его пользу.
Я невольно задумался о странных отношениях брата и сестры. Мне было известно, что эта их взаимная враждебность зародилась давно: до смерти матери они несколько лет не разговаривали. Изабель с презрением отзывалась о деловых качествах Эдварда и о том, что он упустил свой шанс стать олдерменом[6], поскольку не желает совершать ни малейших усилий. И снова, в который уже раз, мне пришло на ум: а почему их мать, составляя завещание, настояла на такой странной формулировке? Мне в голову даже закралась мысль, что старая дама по какой-то причине хотела еще больше поссорить детей.
— Вы видели последний счет по делу, который я вам выставил, миссис Слэннинг? — спросил я.
— Да, и немедленно оплатила его, сержант Шардлейк. — Клиентка снова заносчиво подняла подбородок. — Как обычно.
И правда, она всегда расплачивалась сразу и без вопросов. Это вам не скряга Билкнэп.
— Я знаю, мадам, и весьма ценю это. Но если дело перейдет на следующий год в Канцлерский суд, издержки будут расти и расти.
— Тогда вы должны заставить Эдварда заплатить за все.
— Обычно в делах о завещании издержки покрываются из стоимости унаследованного имущества. И помните, с обесцениванием монет дом и деньги вашей матери тоже дешевеют. Не будет ли разумнее, практичнее попытаться заключить мировое соглашение прямо сейчас?
— Сэр, вы же мой адвокат! — возмутилась Изабель. — Ваш долг придумать, как выиграть дело, а не советовать мне смириться с поражением.
Она опять перешла на повышенные тона, в то время как я намеренно продолжал говорить тихо:
— Многие договариваются по-хорошему, когда результат под большим вопросом, а расходы велики. Как в нашем случае. Я думал об этом. Вы не рассматривали такой вариант: выкупить у Эдварда его долю, а собственное жилье продать? Тогда вы могли бы поселиться в доме матери и оставить стену с росписью нетронутой, в том же виде, что и сейчас.
Миссис Слэннинг издала неприятный смешок:
— Я бездетная вдова, сэр, и дом матери слишком велик для меня. Я знаю, что она жила в нем одна, если не считать слуг, но она была глупа: он не годится для одинокой женщины. Эти огромные комнаты… Нет уж, пусть лучше у меня в собственности будет картина. Ее снимут лучшие лондонские мастера. Чего бы это ни стоило. А уж потом я заставлю Эдварда за все заплатить.
Я опять посмотрел на даму. У меня в свое время было немало трудных, безрассудных клиентов, но упрямство Изабель Слэннинг и злоба ее брата были чем-то выдающимся, из ряда вон выходящим. А ведь она явно была умной женщиной, не какой-нибудь глупой курицей, хотя и выставляла себя таковой в этой тяжбе.
Что ж, я сделал все, что было в моих силах.
— Очень хорошо, — кивнул я. — Думаю, теперь нам следует вернуться к вашему последнему иску. Кое-что из ваших утверждений, я думаю, лучше исправить. Мы должны показать суду, что вы женщина рассудительная. И вовсе ни к чему называть брата в заявлении упрямцем и мошенником.
— Но судьи должны знать, кто он такой.
— Поверьте, это не принесет вам пользы.
Миссис Слэннинг пожала плечами, но потом кивнула и поправила капор на седой голове. Я взял заявление. Внезапно Николас подался ко мне и спросил:
— С вашего позволения, сэр, могу я задать почтенной леди один вопрос?
Я секунду колебался в нерешительности, но в конце концов согласился: надо же парню учиться и набираться опыта.
— Да, спрашивай.
Овертон посмотрел на Изабель:
— Вы сказали, мадам, что ваш дом намного меньше, чем дом вашей матери?
Она кивнула:
— Да. Но для моих нужд его вполне хватает.
— То есть комнаты у вас не такие большие?
— Ну, естественно, молодой человек, — раздраженно ответила дама. — Когда дом меньше, то и комнаты меньше. Это всем известно.
— Однако, насколько я понимаю, картина находится в самой большой комнате дома вашей матери. И если вы сможете каким-то образом снять фреску, то куда вы ее поместите?
Изабель покраснела и возмутилась:
— Не забывайтесь, юноша! Ваше дело — вести записи для вашего хозяина.
Николас в свою очередь покраснел и склонился над бумагами. Однако, на мой взгляд, это был очень хороший вопрос.
Целый час мы занимались документами, и в конце концов мне все-таки удалось убедить миссис Слэннинг убрать из заявления разные оскорбительные комментарии относительно ее брата. К тому времени у меня уже все плыло перед глазами от усталости. Николас собрал свои записи и, поклонившись Изабель, вышел. Она встала, по-прежнему полная энергии, но нахмуренная, — похоже, ее рассердил вопрос Овертона. Я отправился проводить клиентку на улицу, где ее ждал слуга, чтобы отвести домой. Миссис Слэннинг выпрямилась в полный рост — она была высокой женщиной — и решительно посмотрела мне прямо в глаза: