Доброе имя
Оставьте его… ибо он несчастен.
Глава 21
28 декабря 188* года
Во всем его прадед был прав, только в одном ошибался, думал Генри Томпсон. Надо было напасть на тварей первым. Выжечь их гнездо, а пепел развеять над Темзой. Точнее, перетаскать его туда в тележках и ухнуть в воду, потому что пепла останется много.
Ему даже стало обидно. Столько лет он готовился, изучал не только химию, но и алхимию, не только психологию, но и заклинания, объездил все северное полушарие, научился стрелять и даже фехтовать на всякий случай — столько усилий ради одной-единственной ночи. Сегодняшней.
Генри покинул свою комнату, единственную полностью меблированную во всем доме, и, как когда-то, прошелся по коридору, распахивая двери. Много лет подряд тетушка сдавала дом жильцам, но после ее смерти — от естественных причин, к чести Генри да будет сказано — племянник выселил их всех. Дом он превратил в штаб для избранных друзей, а публику попроще приглашал на квартиру, которую снимал в Ист-Энде чтобы отслеживать пульс Лондона.
За окнами висел густой туман, словно с наружной стороны стекла облепили грязной ватой. До заката было еще нескоро. Тем не менее, друзья Генри уже готовились к вылазке. С первого этажа долетал их гогот и щелканье затворов. Ребята рассчитывали славно повеселиться. Прислушавшись, Генри различил голос Билла Слоупса, уроженца Шропшира, имевшего зуб на аристократов за строгие законы о браконьерстве. Не раз ему приходилось платить штраф за дюжину куропаток, застреленных в чужом лесу. Теперь же он расквитается с помещиками. Не только на их землях поохотится, но и на них самих.
У того самого кабинета Генри замешкался. Обои тетушка ободрала, но поскупилась перестелить пол, а потом и вовсе махнула рукой и переоборудовала комнату в подсобное помещение, свалив туда обломки мебели. Но все таки приказала заложить окно кирпичами, чтобы никто из жильцов не вздумал здесь обосноваться. Слухи о страшном событии, произошедшем здесь полтораста лет назад, взбудоражили ее.
Никаких призраков в доме, понятное дело, не оказалось. Неизвестно, что так напугало предков Генри. Не иначе как их собственное неуемное воображение, взращенное на суевериях восемнадцатого столетия.
Сам Генри не верил в потусторонние явления. Даже магию, которой пользовался неоднократно, он считал не чем-то необъяснимым, а чем-то необъясненным. В будущем наука прольет свет на механизмы действия снадобий, доказав, что они полностью раскрывают потенциал человеческого мозга. А вампиризм — лишь заболевание, передающееся через кровь по принципу сифилиса. Вот и все. Никаких блесток, феечек, выглядывающих из маргаритки, или гномиков в красных колпаках.
Именно приверженность вампиров фольклору более всего раздражала Генри. Признай они, что их кровожадные наклонности суть следствие болезни, и он, возможно, дал бы им еще один шанс. Но нет, так нет.
Сначала он убьет их Мастера.
Совладать с существом столь древним, даже легендарным, непросто. Но с тех пор, как Генри выяснил его истинное имя, вампир полностью в его власти. Стоит позвать его, и он придет на зов. Не все же вампирам злоупотреблять гипнозом. Пусть испробуют его на своей шкуре. И когда Мастер появится в поле зрения, Генри его застрелит. Продырявит сердце серебряной пулей. Даже обвинение зачитывать не станет, зачем разводить тары-бары с упырями? Кто бы из этой своры ни убил его предка, виноват в первую очередь Мастер. Ему и платить по счетам.
Смерть Мастера ослабит остальных вампиров, которых можно будет выкурить из поместья и перебить. Тем более, что они давно не вкушали человеческой крови. На этом этапе ему и пригодится добрая старая лондонская толпа. Погнать простофиль вперед, а пока вампиры будут с ними возиться, перестрелять кровососов с безопасного расстояния. Можно и бомбой кинуть, с серебряными гвоздиками вместо шрапнели. Есть у него приятель-итальянец, одержимый идеей порешить титулованную особу. Хоть принца, хоть маркиза, хоть баронета завалящего, лишь бы оставить след в истории. Как узнал про возможность одним махом расквитаться с дюжиной таких особ — причем из действительно древних семейств — восторгу его не было предела. И стреляет он порядочно, а уж по части взрывных механизмов ему нет равных. И тогда с английскими вампирами будет покончено.
А все потому, что они такие кретины! Цепляются за одряхлевшую мораль, прикрывают красивыми словами звериные инстинкты. Ну как может человечество поступательно развиваться, если к его телу присосались эти пиявки и тянут обратно в феодализм?
«Нужен символ.»
Мысль пришла в голову внезапно, но сразу же показалась удачной. Такие проблески вдохновения у него нередко бывали. Например, когда он решил подружиться с этим олухом Стивенсом, чтобы получить информацию из первых рук. Или когда пошел охотиться на уличных девиц. Убивать никого не потребовалось, но сама идея была простой и изящной. Он отчетливо понимал, что в тех обстоятельствах это решение было единственно верным. Так ему казалось и сейчас.
Одна беда — Генри никак не мог взять в толк, что же он сам подразумевает под символом.
«Что-нибудь, что расшевелит толпу,» подсобила Блестящая Идея. «Лондон всегда балансирует на грани мятежа. Один толчок — и рассерженный пролетариат выламывает чугунные прутья из забора Гайд-парка и идет громить лавки.»
Звучало логично. Но зачем дергаться лишний раз? Достаточно напомнить про убитую бродяжку…
«Про нее уже все забыли. Третьеводнишние новости годятся лишь на то, чтобы заворачивать в них бутерброды. Нужна сенсации посвежее. Еще одна жертва вампира, которая положит конец терпению общественности. Еще одна женщина,» бодро думалась мысль.
Кто-нибудь из Уайтчапела, решил Генри.
«Нет, из более приличного района. Кому дело до сброда из трущоб? Но если вампиры покусятся на святая святых, на добродетельную мать семейства, то выйдет уже другой коленкор. Тогда мы точно прижмем их к ногтю.»
Тут Генри немного растерялся. Впервые в жизни он вел диалог с собой, до конца не осознавая, к чему тот приведет. Он, конечно, любил выкурить трубочку и раскинуть умом, но сейчас происходило нечто иное. Ум решил раскинуть им.
Из какого района, он бросил пробный камень, и тут же понял, что из Кэмберуэлла. А там он знал только одну семью. Мужа-недоумка и назойливую провинциалку-жену. После его последнего визита эта замечательная чета еще долго будет спать порознь. А нечего было якшаться с вампирами! Спасибо за такое поведение им никто не скажет.
«Да-да, она самая. Эвике Стивенс,» вклинилась Блестящая Идея.
«Это она-то символ? Эта деревенщина?» не сдержал смешок Генри, дивясь собственной легкомысленности, а пуще всего тому факту, что все таки умудрился запомнить ее имя.
Примерно минуту Блестящая Идея не тревожила его рассудок.
«Было бы и правда лучше, если бы Эвике не обладала такой ярко выраженной индивидуальностью,» начала думаться мысль. «Тихонькая крыска в поплиновом платье гораздо лучше сгодилась бы на эту роль. Но в исчезновении миссис Стивенс обыватель увидит элемент возмездия. Главное, обстряпать все так, чтобы подозрение вновь пало на вампиров…»
Стоп!
Генри даже хлопнул себя по колену, чтобы прийти в чувства. Каким-то непостижимым образом он не поспевал за собственными мыслями. Оно бы и понятно, находись он под влиянием какого-нибудь из зелий мисс Маллинз, но на трезвую голову такое с ним приключилось впервые. И это настораживало. Разлад в мозгах — штука сама по себе неприятная, но досаднее всего было то, что похищение миссис Стивенс ну никак не вписывалось в его первоначальный план. А план был хороший, жалко такой менять.
Но если мы похитим Эвике, объяснил он себе, она все растреплет, когда вампиров перебьют, а ее придется отпустить. Вряд ли кто-то всерьез воспримет психопатку из Трансильвании, но все равно. Мало ли.
«А зачем ее отпускать? Ее отпускать не надо.»
Она беременна, пожал плечами Генри, сочтя свой аргумент исчерпывающим. Но они с мыслью вновь разошлись во мнениях.
«Что с того? Кто даст гарантию, что ее ребенок будет счастлив, родившись? Возможно, он тоже будет расти в одиночестве и ронять слезы на фотографии родителей.»
Генри сам не знал, что на него нашло. Рассудок расслоился и уже не мог собраться воедино. Но откуда-то из глубины поднялась даже не мысль, а, скорее, ощущение, что убить Эвике Стивенс будет очень, очень неправильно.
Нет, твердо сказал он. Это чересчур — связываться с женщиной в положении…
«Вот и эвфемизмы пошли,» пристыдила его Блестящая Идея, которая стремительно разрасталась у него в голове, становясь все явственнее, все ощутимее. «Или тебя уже коснулась мелкобуржуазная мораль? Дальше ты начнешь рассуждать о семейных ценностях…»
Ничего подобного!
«А почему тогда?»
Слишком рискованно, вот почему!
«Кто не рискует, тот не пьет шампанского,» заметила Блестящая Идея.
«Я вообще его не пью,» Генри из последних сил вцепился в ускользающее ощущение себя. «Шампанское — напиток прогнившей аристократии, я же предпочитаю красное вино.»
«Вот именно это меня и раздражает. По шампанскому я успел соскучиться.»
Он похолодел. Так чувствует себя человек, которого посреди ночи будит скрип окна на первом этаже, и он на цыпочках крадется к лестнице, чтобы узнать, кого принесла нелегкая — может, соседскую кошку, а, может, и взломщика? В отличие от этого бедняги, Генри не мог позвать полицию — голосовые связки как будто онемели. Кочерги поблизости тоже не оказалось, но даже подвернись она под руку, он все равно не знал бы, что с ней делать. Не колотить же себя по затылку.
Все, что у него получилось, это сдавленно прошептать:
— Кто здесь?
И ему ответили.
— Мне нужно время! — выпалил Фанни, когда лорд Рэкласт подкараулил его в гостиной и многозначительно постучал когтем по крышке часов, которые вытащил из кармана ярко-зеленого жилета.
— Как жаль, что его у тебя нет.
— Это ведь очень серьезно!
— Тогда десять минут.
Гостиная пустовала. В честь своего чудесного избавления, Мастер отворил погреба, и сегодняшним вечером гости расплачивались за бесчисленные бокалы свиной крови напополам с виски. Мало кому удалось приподнять крышку гроба, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно завязать галстук и показаться на люди.
С дюжину снулых упырей слонялось по залу, едва избегая столкновения с мебелью. За китайской ширмой в дальнем углу пряталась мисс Пинкетт, обложившись диктантами. Диван в центре занимала леди Маргарет, разозленная отсутствием своей пассии, которая опять сбежала с вечера пораньше. Чтобы хоть как-то отвлечься, миледи вязала ей в подарок кошелек. Положив ноги на карточный столик, Табита и Эйдан курили свои забористые папиросы, не забывая стряхивать пепел на персидский ковер. Только сердобольная Доркас занималась общественно полезным делом — подвязывала сломанную пальму, на которую вчера кто-то вскарабкался спьяну. За роялем сидела леди Аркрайт и меланхолически напевала балладу «Убийство в Красном Амбаре.»
Была здесь и Маванви. Забралась в кресло и что-то строчила в записной книжке. Время от времени вампиры бросали на нее оголодавшие взоры, а девица кивала в ответ, принимая их оскалы за дружелюбные, хотя и застенчивые улыбки.
Еще вчера лорд Марсден представил ее вампирам как «свою дражайшую гостью.» За талию приобнял, потрепал по свежей щечке. Дальше руки не распускал, но Фанни и так едва сдержался, чтобы не кинутся на него с кулаками. То-то было бы зрелище! Зато к намеченной жертве Мастера его паства даже близко не подходила. Ничего хорошего такой афронт не сулил. Это было не только неприлично, как, например, таскать спаржу из чужой тарелки за обедом, но и небезопасно (за спаржу вилку в глаз не воткнут, а тут запросто).
Несколько раз Фанни проходил мимо, как бы случайно задевая ее рукой по плечу, и тогда Маванви счастливо жмурилась, но молчала, памятуя про их тайну. Хотя ничего говорить и не требовалось. «Я влюблена в юношу-вампира,» читалось у нее в глазах, «и это таааак романтично!!!» Стоит остальным — да той же миледи! — прислушаться к ее мыслям повнимательнее, как сразу почуют подвох.
Проследив за его взглядом, Рэкласт усмехнулся и потеребил закрученный ус.
— А чтобы тебе решалось веселее, я позаботился об аккомпанементе. Мисс Грин! — позвал он так громко, что присутствующие вздрогнули. — Не осчастливите ли вы нас вокальным номером?
— Право же, не знаю, — смутилась девица, вставая. — Я брала уроки музыки, но тетушка всегда говорила, что я надрываюсь, словно кукушонок в чужом гнезде.
— Почтенная леди не желала, чтобы ваш несомненный талант вскружил вам голову. Вот эту балладу, если вас не затруднит. Надеюсь, леди Аркрайт сыграет нам, — вежливо обратился он к вампирше, устанавливая нотные листы на пюпитре. Та кивнула.
Увидев название, Фанни покачнулся. Но девушка как ни в чем не бывало прочистила горло и запела:
Джек Орайон был лучший на свете скрипач
Среди всех, кто на струнах играл.
От игры той красотки сходили с ума
И суровейший воин рыдал.
В графском замке, на пышном и шумном пиру,
Тронув души волшебной игрой,
Всех гостей усыпил колыбельною Джек,
Кроме графской жены молодой.
Голосок у нее был слабенький, но приятный, особенно если она не брала высокие ноты. Некоторое время вампиры разглядывали ее с небескорыстным любопытством, как кошки — мышь, танцующую на задних лапках. Затем вернулись к своим делам. Похоже, один Фанни понимал, какую игру затеял ирландский гость.
Он играл для нее, то грустя, то смеясь,
Скрипка пела, как ангел в раю.
И хозяйка, смущенно рукой заслоняясь,
Прошептала: «Тебя я люблю.
Прокричат петухи в час вечерней тоски,
Как опустится сумрак ночной.
Ты приди в мой покой и пропой до зари,
На постели рядом со мной»
Обмотав свою скрипку зеленым платком
Джек из замка тихонько удрал.
И вернулся домой, где слуга его Том,
Господина давно поджидал.
«Прокричат петухи в час вечерней тоски,
Сумрак скроет лицо у двери —
Я к хозяйке младой зван в уютный покой,
Чтобы с нею пробыть до зари.»
«Вы устали, прилягте же, мой господин,
И вздремните под пледом пока.
Отдохнете, а я, лишь померкнет заря,
Разбужу вас верней петуха!»
Он на скрипке сыграл, чтоб хозяин заснул,
И укутал его потеплей.
Но едва Джек под пледом устало вздремнул,
Том отправился в замок скорей.
Как и следовало ожидать, пение не только не помогло ему сосредоточиться, но в конец расшатало нервы. Каждое слово хлестало, как пощечина. И он знал, отлично знал, чем закончились похождения нахального слуги из баллады. А так же то, что на последнем аккорде придется сделать выбор.
Кого ему предать?
Он хотел рвануться к Маванви, обнять ее, заслонить ото всех. Голова кружилась от любви, но ведь и знакомством с ней он обязан Мастеру, который когда-то влил в него свою живительную кровь. И войди он сейчас в гостиную, Фанни по привычке спросил бы, не будет ли приказаний.
Но мучительнее всего было то, что подобный выбор вставал перед ним не в первый раз. В чем он ошибся тогда? Неужели придется вспоминать? Но Маванви пела, отмеряя отпущенное ему время, и вампир закрыл глаза, возвращаясь в самые страшные часы своей жизни.
Не те, что предшествовали инициации.
А те, что последовали за ней.
…Вот он со всех ног он несется к дому мистера N. То есть, Ричарда Томпсона. Он давно выяснил и имя своего мучителя, и его адрес, но все никак не решался нанести удар. Мистер Томпсон производит впечатление человека, которого невозможно застать врасплох. Но невиданная сила окрыляет Фанни. Ему сам черт не брат. Только одного он опасается — у мерзавца есть ребенок. Что если он будет играть с сынишкой, когда Фанни ворвется в дом? Вдруг на самом деле он примерный семьянин? В таком случае, вампир все равно его растерзает, но с меньшим усердием. Похоронить останки можно будет в одном гробу, а не в сотне табакерок.
Он стучит в дверь, и ему открывает молодая женщина. Зеленый корсаж и бежевая юбка, все из атласа, видно, что не служанка. На лице — толстенный слой белил, наверное, оспины замазала. Жена, стало быть. Рот вампира кривится в злобной усмешке, и женщина вскрикивает, заметив клыки. Я пришел убить вашего мужа, признается Фанни. Женщина молча смотрит на него, потом отступает в сторону.
Проходите, говорит она.
Но когда Фанни врывается в кабинет, мистер Томпсон поджидает его во все оружии. На столе библия, рядом — та самая странная коробка, а с пальца его стекает кровь. От ее вида у вампира пересыхает в горле, он рвется вперед, но Ричард Томпсон поднимает библию, ненароком размазывая кровь по обложке. Аромат крови смешивается с терпким запахом кожаного переплета. Шипя, вампир делает шаг назад, а мистер Томпсон заявляет, что уважение к Библии очень похвально. Ведь еще в детстве мастер Блейк перечел Писание от корки и до корки, раз в их секте все поголовно грамотные. Мужчины, по крайней мере.
Но вот умеет ли читать его мать? А если не умеет, то кто зачитывает ей письма от кормильца?
Фанни, не веря, мотает головой. Нет, кричит он. Даже вы не могли так поступить.
Но кто-то же должен предупредить ее о преждевременной кончине сына, говорит мистер Томпсон. Спокойно говорит, доброжелательно. Вот он и взял на себя сей нелегкий труд. Сразу, как только мастер Блейк отправился за бумагами. Часа три успело пролететь. Интересно, доскакал ли гонец до их городишки? Но пусть мастер Блейк не беспокоится, эти вести не разобьют ей сердце. Из письма она узнает, чем именно промышлял ее отпрыск в Лондоне. А по такому сыну незачем и плакать.
Фанни чувствует, как ноги подкашиваются от страха, того самого страха, который преследует даже во сне, когда приходится раз за разом отвечать не выученный урок или стоять голышом на рыночной площади.
Страха бесчестья.
Он-то знает, что его письма к матери вслух читает пастор. На молитвенном собрании, перед остальными братьями и сестрами. Зачем им таиться друг от друга?
Вампир бросается в дверь, но его останавливает сочувственный голос. Возможно, мастеру Блейку будет небезынтересно узнать и еще кое-какие сведения. Какие? Но Томпсон качает головой. В городе, где при виде падающей звезды кричат «побольше денег!», ничего не достается даром.
Неопределенность сводит с ума. Что еще вам от меня нужно, что?
Клятва, отвечает мистер Томпсон, которая свяжет вас навеки. Повторяйте за мной. И вампир повторяет слова, почти не вдумываясь в их смысл, потому что то, чего он не знает, может оказаться гораздо ужаснее.
Так и есть.
В эту ночь на притон его знакомого скупщика краденого будет устроена облава. Констебли рассчитывают поймать девицу, поднаторевшую в подделке бумаг. Известна ли мастеру Блейку сия особа?
Он вспоминает, как сильно Салли боится виселицы. Другое дело, что сразу ее не поволокут на эшафот! Сначала запрут в камере. Он думает про Джека Шеппарда, четыре раза удравшего из Ньюгейта. Если у человека получилось выбраться оттуда, то вампиру туда попасть раз плюнуть. Он вернется за Салли. По кирпичу разберет стену, руками согнет прутья решетки и вызволит ее. Да, так и сделает, только завтра. Что ей стоит подождать?
…Что ей стоило подождать?..
— Ну еще бы я поплелась за ними, как овца на скотобойню, — зазвучал ее охрипший голос. — Жаль только, что двоих лягавых располосовала, как добралась до ножа. Третий проворным оказался, так меня в стену впечатал, что сразу отдала черту душу. Ну да все лучше, чем в конопляном воротнике красоваться!
— Я бы вернулся за тобой!
— Так я и поверила!
— Я должен был лететь домой! Мне нужно было перехватить то письмо! Иначе репутация моей матери была бы загублена. Все двери закрылись бы перед ней…
— Ври, да не завирайся! Ничего ты о ней не беспокоился! Только о себе! Что узнает она, каков сыночек оказался, и перестанет тебя любить! Предатель!
…Вынырнув из трясины воспоминаний, Фанни снова услышал, как голосок Маванви выводит:
В темноте Том прокрался под графскую дверь
Потихоньку потрогал засов.
Дама встала навстречу, покинув постель,
Провела наглеца в свой альков.
Том вошел, не целуя приветливых губ,
И на ложе ее не возвел.
Был он с леди излишне поспешен и груб,
Повалив возле входа на пол.
В этот миг заглянула в окошко луна
И хозяйка отметила вдруг,
Что у гостя зияет дыра на чулках
И щетина растет возле губ.
«Я спешил, моя леди. Вскочив, впопыхах,
Со слугой перепутал чулки.
И щетину побрить не успел на щеках,
До того, как вскричат петухи».
Тут хозяйскую скрипку достал хитрый Том
Проиграл на ней несколько нот.
Второпях, чтоб графиня не вскрыла обман,
Поспешил он из графских ворот.
Да, так и есть. Всю жизнь он был трусом, и думал только о себе. А как пришла пора позаботиться о других, о двух самых дорогих ему существах, тут-то идеи поиссякли. Но ведь еще пара минут, и ему придется кого-то предать! Или Маванви, или лорда Марсдена, или…
Фанни впился когтями в ладонь, но третья «или» не исчезала. Наоборот, проступала ярче и ярче, заполняя все вокруг ослепительным светом, который выжег голоса из его памяти.
Третья «или» всегда была здесь. Даже в ту ночь.
Теперь он знал, как действовать дальше.
Он бросился вон из гостиной под недоуменным взглядом Рэкласта и, скользя по паркету, побежал в контору, ту самую, с которой и началось знакомство наших героинь с Дарквуд Холлом. Достал лист бумаги, но забраковал его, и вытащил из потаенного ящика свиток пергамента. Тут важно пустить пыль в глаза. Скопировать эпистолярный стиль Мастера тоже не составило труда. Собственно, весь стиль сводился к произвольной комбинации таких фраз, как «повелеваю», «под страхом смерти» и «в бараний рог согну.» Оставалась подпись. Со свистом втянув воздух, секретарь вывел корявые готические буквы.
Пока он так трудился, до него долетали обрывки баллады.
«Ах, вставайте, вставайте же, мой господин!
Петухи уж охрипли в ночи!
Неужель вы решили храпеть до зари?» —
Джек мгновенно с постели вскочил.
Он схватил свою скрипку и к леди спешит,
Что клялась его ждать у двери.
«Я пришел, госпожа, чтобы вместе с тобой,
Петь о страсти своей до зари».
«Разве ты позабыл здесь перчатку, иль брошь?» —
Леди выгнула тонкую бровь, —
«Или ласки мои так пленили тебя,
Что ты хочешь отведать их вновь?»
«Всем чем хочешь тебе поклянусь, госпожа,
Дуб и ясень свидетели в том,
В этой комнате я не бывал отродясь!
И с любовью твоей не знаком!»
Побледнела графиня сильней, чем луна,
Что на небе светила в ночи.
«Значит, это был Том?» — догадалась она, —
«Как жестоко он нас проучил».
Присыпав документ песком, Фанни аккуратно свернул его и сунул за пазуху. Выгреб из ящика две пригоршни золотых монет, набил карманы. Все готово. Можно смело предавать.
Он вернулся и с порога помахал Маванви, подзывая ее к себе. Та сразу же заметила его и улыбнулась. Однако, будучи барышней воспитанной, все таки допела последние строки:
Джек Орайон спокойно вернулся домой:
«Том, мой мальчик, хозяин зовет!»
Обмотал слуге шею надежной пенькой
И повесил его у ворот.[5]
Глава 22
Как только влюбленная парочка выбежала из гостиной, покинул ее и Рэкласт и направился в кабинет коллеги.
— Я к тебе с просьбой. Точнее, с ходатайством, — сообщил он, но Мастер Лондона даже не обернулся. Он стоял у окна, уперев руки в бока и вытянув шею, и разглядывал что-то в потемках. Поза его выражала крайнюю степень подозрительности.
— Погляди-ка сюда! Там мой Блейк и мисс Грин, на заднем дворе.
Рэкласт подошел поближе.
— Как славно, что мы вот так сразу подобрались к сути вопроса.
— Что бы это значило, а?
— Полагаю, они измыслили сбежать тайком, — заметил Рэкласт, наблюдая, как вышеупомянутые персоны страстно обнимаются у каретного сарая.
— Несмотря на мой запрет? — взревел Марсден, отшатнувшись. — Блейк хотя бы соображает, как я караю такое самоуправство?!
— Давеча я ему подробно разъяснил все тонкости вашего социального неравенства.
Мастер Лондона оглядел комнату, очевидно, вспоминая, куда спрятал арбалет. Впрочем, и карандаш в его руках превращался в разящую стрелу. Главное, задать нужное ускорение. Рэкласт присел на подоконник, терпеливо дожидаясь раскатов грома, но гроза затихла, так и не начавшись. Разумеется, Мастер Лондона разразился ругательствами, из которых можно было почерпнуть много сведений о санитарно-эпидемиологической обстановке в Средних Веках. Но смертоубийственных попыток не предпринимал. Снова взглянул на влюбленную парочку, хмыкнул и сел возле коллеги, который тут же подвинулся.
— Без тебя, понятное дело, не обошлось, Рассказывай, что опять учинил.
— Ничего особенно. Просто поставил его перед выбором.
— И он?
— Выбрал, — улыбнулся Рэкласт, так искренне, что Мастер Лондона чуть не двинул ему в зубы. Веселится, гад!
— И кому от этого стало лучше?
— Блейку, в первую очередь. Он стал взрослее и научился действовать, а не мямлить оправдания.
— Взрослым он стал, как же! Поглядим, как он запоет, когда я с него шкуру по дюйму спущу! А тебя и вовсе порешу! Ну зачем тебе нужно запускать в чужие мозги руки по локоть, просто чтобы выказать свое расположение к обладателю оных? Почему ты так поступаешь?
Рэкласт помолчал.
— По-другому я не умею. Меня не научили, — проронил он.
— Так я, получается, даром на тебя время тратил? — опять взорвался Мастер Лондона. — Врешь ты все, сам не хотел учиться! Всегда считал себя умнее окружающих. Но кое в чем ты ошибся.
Он провел пальцем по стеклу, словно хотел потрогать две крошечные фигурки, стоявшие в отдалении. Бросилось в глаза, что они почти что одинакового роста, да и волосы у них были похожие, такие же светлые, даже не различишь, где чьи. И оба казались живыми. Даже Блейк, чье дыхание он высосал полтора века назад.
Вампир криво улыбнулся. Убивать ослушников расхотелось. Пусть будут.
— Говорил пес, пес, а глянь, как получилось. Выходит, у мальчишки осталась способность противостоять мне. А ведь я мог выкорчевать его свободную волю, сжечь и солью присыпать, чтоб не проклюнулась. Но я этого не сделал. Кем бы ты меня ни считал.
— Я не думаю о тебе ничего дурного, — возразил Рэкласт, тоже засмотревшись в окно.
— Знаю я, что ты обо мне думаешь.
Несколько минут они просидели в тишине.
— А дальше что?
— Отпущу их на все четыре стороны.
— …и спустишь собак вдогонку?
— Слишком хлопотно, — ухмыльнулся лорд Марсден. — Пусть себе уходят. Так будет правильнее. Еще мне кажется, что тогда от меня отвяжется пакость, которую наслали страхолюды из Тибета. Как бишь ее?
— Карма?
— Она самая. И раз уж мы с моей леди останемся вдвоем, можно и того, как-то наладить отношения.
— Что же ты намерен предпринять? — осторожно поинтересовался Мастер Дублина.
— Для начала, я попотчую ее свежей порцией эликсира!
Коллега прикрыл рукой глаза и тихо застонал.
— Не все же ей бегать за той немкой, пусть за мной побегает, — настырно продолжил Марсден. — Хотя, если рассудить, мисс Гизелу мы можем для компании позвать. Она ничего так, смазливенькая. Понимаешь, куда я клоню?
— Не трудись объяснять.
— Есть для этого французский термин, — не унимался Марсден, — там, правда, какой-то манеж приплели.
— Знаю, знаю. Но чтобы вкусить такой любви, крайне желательно, чтобы один из участников действа не желал смерти двум другим. У вас не получится.
— Ну и ладно, без мисс Гизелы обойдемся.
— Совет да любовь.
— Пойду кликну Блейка, — окончательно взбодрился Мастер Лондона, уже предвкушавший их с миледи совместные развлечения в пост-эликсирный период.
— Меч захватишь?
Серебряный меч в ножнах, изрядно запылившихся, висел на ковре над диваном. Точно так же офицеры, повоевавшие на Востоке, выставляют на всеобщее обозрение экзотические трофеи. Мастер не мог вспомнить, когда пользовался им в последний раз.
— Успеется. Такие дела возле конюшни не делаются. Тут нужен пафос.
— Безусловно.
— Позову их в залу.
— Смотри, как бы не вспугнуть голубков, — предупредил Мастер Дублина.
— Ничего, я деликатно.
Прямиком из гостиной Фанни утащил Маванви на черную лестницу. Двигался он так быстро, что девушка едва за ним поспевала, но не возмущалась, считая их стремительный побег закономерным элементом тайной помолвки. Не хватало только серенад под балконом и прыжков из окна в телегу, на которой вместо груды щебня удобно расположился стог сена. В остальном же все шло по плану.
Так думал и Фанни Блейк. Все по плану. Покамест его огорчало только вечернее платье Маванви, из тонкого зеленого шелка и с кружевным жабо, которое вряд ли защитит ее от холода. Но ничего не попишешь. Возвращаться за пальто опасно. А если от простуды у нее разболится горло… что ж, это лучше, чем если горло у нее разболится от лорда Марсдена.
На заднем дворе Фанни огляделся — никого! — и, обняв девушку за плечи, решительно повел ее к деревянным воротам. Задний двор был обнесен кирпичным забором, высоким и прочным, как крепостная стена. Был он выстроен на муниципальные деньги, по просьбам соседей, которым докучали вампирские забавы. Справа от ворот находилась конюшня, слева — сарай для катафалка. В тумане очертания зданий казались зыбкими, а деревья расплывались, как кляксы на влажной бумаге. Тишину нарушал лишь хруст гравия под ногами.
У самых ворот Фанни не выдержал.
Вечность ползла медленно, грузно передвигая необъятное тело, словно чудовищная улитка, оставлявшая за собой полосу склизкой тьмы. Царство неизбывной ночи, где светят неподвижные звезды. Грядущий день — брат-близнец прошедшего. И то, что нужно сделать сегодня, запросто можно было отложить и на завтра, и на сто лет, и вообще не делать.
Но сейчас он не мог уследить за временем. Минуты со свистом проносились мимо. Совсем чуть-чуть — и все закончится. От этого чувства ныло в груди, мучительно и вместе с тем сладко.
Он начал целовать Маванви, запоминая вкус ее губ и кожи, впитывая ее запах, прислушиваясь к шуму ее крови, которая текла легко и весело, как сок молодого деревца весной. Пушистые волосы лезли ему в лицо, но он и не думал стряхивать их. Любое ее прикосновение дарило частицу жизни.
Неизвестно, сколько они так простояли, но когда вампир спохватился, туман успел рассеяться, а в Дарквуд Холле зажигались огни. Окна кабинета темнели, но даже в темноте Фанни заметил движение за ними. Сердце екнуло. Пора.
— Маванви, выслушай меня внимательно, — прошептал он, в последний раз коснувшись ее губ. — Мы заманили тебя в ловушку.
— Что, Фрэнсис?
Девушка была как в полудреме и, похоже, не придала значения его словам. Тогда вампир повторил уже громче.
— Все, что ты видела до сих пор, сплошное притворство. Не верь ничему. Берта хотела предупредить тебя, но Мастер ее остановил.
— Предупредить о чем?
— О том, что на балу он тебя убьет. Это бонтонно — полакомиться девственницей. Укрепляет статус. А после мы отправимся на охоту.
— Вы же не пьете кровь! — поразилась мисс Грин. Ее ресницы трепетали, как испуганные бабочки.
— Один месяц в году. У нас с людьми перемирие под Рождество. Но неважно, я придумал, как вытащить тебя отсюда.
Он развернул перед ней свиток.
— Я выписал тебе подорожную. Смотри: написано, что все вампиры, которые встретятся на твоем пути, обязаны оказывать тебе содействие. Никто не посмеет к тебе прикоснуться!
— Здесь подпись лорда Марсдена, — разобрала Маванви, водя пальчиком по кривым строкам.
— Я ее подделал, но не суть важно! Он никогда не признает, что его перехитрил слуга. Документ все равно, что подлинный. Ты спасена! Уезжай отсюда. Вот деньги, поедешь в Дувр первым классом, оттуда на Континент…
— И ты поедешь со мной!
На мгновение он подумал, что проводит ее до канала, а после останется посмотреть, как над морем встает солнце, омытое в водах скандинавских фьордов…
Не годится.
Слишком легко.
— Я остаюсь.
Девушка заморгала так часто, словно в глаза ей швырнули пригоршню песка.
— Получается, твои поцелуи… тоже… тоже игра? Чтобы… я не сбежала… прежде времени?
— Нет, все не так! Я люблю тебя! — он обнял ее, отдернул руки, но снова схватил ее за плечи. — Ты такая… прекраснее тебя я еще никого не видел! Ты как свет! И мне жизни не жалко, чтобы удержать Мастера от такого дурного поступка. Вернусь и расскажу, что сделал. Заодно и про то, что это я спутал его планы с эликсиром. Таким образом, я дам ему возможность покарать меня… или простить… ему решать. Ну, понимаешь? Я спасу вас обоих! А предам только себя. Это я хорошо придумал.
Но Маванви повисла у него на шее.
— Без тебя не уйду! — заявила она. — Я люблю тебя, Фрэнсис! Пожалуйста, пойдем со мной.
— Да ничего ты меня не любишь! — взорвался вампир. — Протри глаза! Тебе только внешность моя глянулась, что у меня кудри до плеч и цвет лица, как на потрете мертвого Чаттертона! Меня ты вообще не знаешь.
— А вот и знаю! Ты добрый. Иначе бы мы с тобой тут не стояли.
— Тогда угадай, золотце, сколько человек добрый я отправил на тот свет.
Руки девушки разжались, и Фанни, радуясь, что отыскал нужные слова, продолжил торопливо:
— Семерых, и это еще при жизни. Потом со счета сбился, а их помню. Они были хорошие люди. И теперь они приходят ко мне день за днем, с тех самых пор приходят, и спрашивают, какого черта я с ними так поступил… Ну так вот, пусть заткнутся наконец!
Уж теперь-то она уйдет. Но вместо этого Маванви заплакала. Слезы падали ему на шею каплями расплавленного серебра.
— Не реви! — крикнул вампир, отталкивая ее. — Если ты жалеешь меня, значит, ты не способна отличать добро от зла. И тогда презирать тебя начну уже я.
— Я тебя не жалею, я тебе сострадаю. А сострадание, как и жестокость, бывает немотивированным.
И тут он понял, что время для споров закончилось. Пришла пора бежать. Огни горели уже во всех спальнях, и за каждым окном маячили любопытные лица. Дожидались расправу. И, судя по всему, успели к началу представления.
Навстречу влюбленным уже шел Мастер.
— Эй, парень! — еще издали заорал он. — А поди-ка сюда!
— Милорд, я все объясню, — начал Фанни, загораживая девушку, но лорд Марсден не сбавил шаг.
Шел он с пустыми руками, без меча, из чего секретарь заключил, что на скорую смерть может не рассчитывать. Он сунул Маванви свиток, подтолкнул к воротам. Ее это не касается. Сами разберутся.
— Нечего объяснять, и так все ясно. Иди, иди, я тебе подарочек приготовил. И мисс Грин прихвати, она любит все такое зрелищное. Ну же! — поторопил их Мастер. — Оба ко мне!
И вдруг замер. Насупил брови, дернулся вперед.
За спиной Фанни послышался сдавленный смех, а когда он оглянулся, чтобы прикрикнуть на Маванви, которая до сих пор топталась позади, то заметил незнакомца.
Тот балансировал на стене.
В его внешности не было решительно ничего примечательного — гладко выбритое лицо, всклокоченные волосы, неброская серая визитка в клеточку. Только его глаза, мутновато-голубые, как аптечный пузырек, показались знакомыми, как если бы Фанни уже видел их, только на другом лице…
Дальше события развиваются стремительно. Взмахнув руками, пришелец произносит тарабарщину. Без остановки твердит гортанный речитатив, и лишь однажды делает паузу — то ли выбился из дыхания, то ли выделил интонацией особо значимое слово. Фанни успевает подумать, что сумасшедший явился как нельзя кстати и теперь уж лорд Марсден переключит на него свое внимание, а про Маванви на время позабудет. Пока не оборачивается к хозяину.
Вокруг Мастера мечутся цепи. Поначалу Фанни принимает их за змей. Они разевают пасти и вгрызаются в запястья, ползут по ногам, сминая ткань брюк, виснут на шее, пригибая вампира к земле. Лязг их похож на шипение, но это цепи, цепи из серебра. А незнакомец на стене водит руками, вырисовывая их в воздухе.
Окно кабинета взрывается каскадом стеклянных брызг, и Рэкласт приземляется на гравий. Обнаженный меч в его руках сверкает так же ярко, как те цепи, которые лорд Марсден рвет с себя вместе с клочьями одежды. Отпружинив от земли, Рэкласт бросается вперед… тоже замирает.
Снова смех. Полуоборот головы. И с ним незнакомцу есть о чем поговорить.
Он произносит несколько слов на непонятном языке, но теперь уже Фанни понимает, что среди них затесалось истинное имя Рэкласта. И не может сдержать крик. Только один, только один человек знает все про всех. И отныне они в его власти!
Рэкласт что-то отрывисто спрашивает, пришелец отвечает, а после машет рукой, точно взрослый, отсылающий нашкодившего мальчишку спать без ужина. Вампир теряет равновесие, но сразу же пытается встать, цепляясь за меч, как за клюку. Ноги скользят по обледенелым камням.
На мгновение Фанни встречается взглядом с Мастером. Ему знаком этот взгляд. Такой бывал у медведей, которых травили на потеху толпе. Хищник на цепи махал лапами, отбиваясь от своры псов, и глазах у него плескалась боль, отчаяние и недоуменная ярость. Рано или поздно эти чувства отупеют, и тогда у зверя останется лишь одно желание — чтобы все закончилось поскорее.
Но Мастер еще не сдается.
— Что стоишь, Блейк? — хрипло рычит он. — Атакуй его!
— Я не могу, милорд, — Фанни медленно качает головой. — Я не могу.
Человек на стене повторяет заветные слова, и голова Мастера безвольно падает на грудь. Если бы не цепи, он рухнул бы оземь, погруженный в глубокий сон. Последний взмах руки — и оба исчезают. Еще несколько секунд видны их силуэты, но жидковатый туман заполняет пустоту…
Во двор уже мчались вампиры, кое-кто еще в саване, другие на бегу натягивали фраки. Дамы кутались в шали, но не отставали от мужчин. Даже Фетч вырвался из чулана, где его запер Мастер, милосердно оставив ему коллекцию гнусных открыток, и увязался за компанию. А возглавляла толпу леди Маргарет.
— Измена! — кричала она. — Заговор! Схватить предателя! И девчонку тоже, они заодно!
Фанни быстро оглянулся. Маванви за спиной уже не было, вдалеке затихал стук ее каблучков. Пусть только сунутся за ней, решил он. Аж до самого Вестминстера клыки собирать будут. Ему-то что, он и так не рассчитывал пережить эту ночь. А после двойного предательства, за его жизнь ломанного пенни не дашь.
Вот только без боя он не сдастся, о нет, сэр. Разминка напоследок — милое дело. Сподручнее от чертей в аду отбиваться.
Фанни подхватил с земли подкову и сплющил ее о стену. С кастетом любая драка веселее. Затем собрал волосы в хвост, широко расставил ноги и, наклонив вперед голову, приготовился к атаке.
Другое дело, что бывшие друзья в битву не рвались. Рассуждения их текли примерно в таком ключе:
1) Могущественный колдун только что похитил Мастера.
2) Фанни Блейк, по словам миледи, у злодея на хорошем счету.
Вывод: зачем с ним ссориться, раз у него такие связи?
И лишь когда леди Маргарет пригрозила собственноручно четвертовать их за измену, они ринулись вперед. Одно дело — непонятно откуда взявшийся чародей, и совсем другое — миледи, чей характер был даже слишком известен. Попробуй ослушайся — пустит твой череп под рассаду для орхидей.
Первым на него налетел Сайлас Уормвуд, обращенный в конце прошлого столетия, а потому еще полный энтузиазма. Его колючие глаза под нависшими бровями и смоляные кудри, которые так устрашающе развевались в полете, приводили в трепет провинциалок, но своих таким манером не напугаешь. Фанни хохотнул. Уклонился от неловкого удара. Размахнувшись, ударил его в висок, и вампир отскочил, подвывая. Окажись на его месте смертный, душа со свистом пронеслась бы мимо Святого Петра и влетела в райские врата. Впрочем, и упырю пришлось несладко. Заращивать проломленный череп — дело долгое и муторное. Еще несколько храбрецов закружились возле Фанни, время от времени делая вялые выпады, но бросаться в бой пока что не решались.
Но на поле брани появился еще один вояка, готовый превратить обычную потасовку в конфликт на национальной почве. В своем зеленом с черными пятнами пиджаке и таких же разноцветных брюках, Эйдан выглядел внушительно. Массивный золотой подсвечник с нимфами на подставке тоже опечалил Фанни. Услышав крики, ирландец схватил первое, что подвернулось под руку.
Сначала ирландец проведал Мастера, вокруг которого хлопотали женщины. Хотя цвет его лица оставался пепельно-серым, к Рэкласту уже вернулось самообладание. Он что-то отрывисто приказал, и Эйдан, радостно заулюлюкав, вклинился в толпу. Мимоходом огрел несколько англичан, чтобы возможность даром не пропадала, и двинулся на отступника.
— Держись, недоносок!
Он так быстро взмахнул подсвечником, что Фанни едва успел уклониться, выставив вперед правую руку, на которую и пришелся удар. Если бы не кастет, была бы не ладонь, а пирожок с фаршем, невесело подумал вампир. Ирландец и правда поднаторел в драках.
— Здорово дерешься! — похвалил Фанни, вовремя пригибаясь. — Где выучился?
— В кабаке. Жаль, что мы не там, англичанишка. Я б тебе башку скамейкой размозжил!
— Да ну? А не врешь, ирландская падаль?
Ирландец взревел и рубанул подсвечником, но Фанни, извернувшись, перехватил его правую руку, зажав подмышкой, и одновременно ударил вампира подковой в переносицу. Сноп искр брызнул из глаз. Эйдан застонал, но не растерялся и ткнул юнца под ребра. Сцепившись, оба награждали друг друга тычками, как вдруг раздался пронзительный крик.
То был не вопль ужаса, а, скорее, боевой клич.
Фанни скосил глаза, не забывая орудовать кастетом, и почувствовал такой прилив страха, словно его окунули в прорубь и выдернули за волосы.
Ему следовало догадаться!
В конце концов, он имело дело с писательницей, сведущей в сюжетных хитросплетениях. Она с легкостью вычислила Самый Неподходящий Момент.
Пока он отбивался от соплеменников, отважная девушка сбегала за осиновым колом — на поверку оказавшимся старой, полной заноз ручкой метлы — и вернулась Мстить за Любовь.
Но стоило Фанни замешкаться, как на него навалился Эйдан, а вслед за ним и остальные вампиры. Скрутили его быстро. А когда прижали к стене, выстроилась очередь из желающих высказать ему свое неодобрение. Сквозь мелькание кулаков он разглядел, как вампиры разоружили отчаянную девицу и за волосы поволокли ее к леди Маргарет.
— Зачем… пришла? — спросил он, с трудом шевеля разбитыми губами.
— Не могла же я тебя бросить! А вы… вы неправильные вампиры! — напустилась она на упырей. — Не бейте его! Ну, не надо… пожалуйста! Разве можно так поступать с членом клана? Это жестоко!
Ей немедля сообщили, что увиденное было прелюдией к настоящей жестокости, которая начнется в подземельях часа через два. Вот раскалят как следует щипцы и настроят дыбу — тогда другой разговор. А пока они только аперитив пригубили.
— Отпустите ее, сволочи! — хрипел Фанни. — Вам-то она что сделала? Она вообще не причем, это все я, я!
— А вот мы это сейчас установим. Смотри мне в глаза.
Над ним навис лорд Рэкласт, но юный вампир сплюнул ему под ноги и наклонился еще ниже. Эйдану, ни на шаг не отстававшему от хозяина, его упрямство не понравилось. С сочным хрустом его кулак врезался в челюсть Фанни, так что голова пленника мотнулась назад.
— Мастер велит, ты выполняешь, — подытожил вспыльчивый ирландец.
Мастер наклонился к нему так близко, что их лбы соприкоснулись.
— Я не могу прочесть память, — послышался напряженный шепот, — так что полагаюсь на твою честность. Признайся, ты в сговоре со злодеем?
— Нет, но какая разница? Я все равно предатель.
Рэкласт изучал его с минуту, затем отошел.
— Меч мне, — негромко приказал он и со спокойной улыбкой принял оружие. Пристально посмотрел на Фанни и, не тратя слов, кивком указал ему на землю. В тот же миг вампиры отпустили пленнику руки.
А на Фанни Блейка снизошло спокойствие. И боль, и невыполненный приказ хозяина, и глаза заклятого врага, что таращились на него с чужого лица, и шелест призраков, и даже всхлипы Маванви — все отошло на второй план. Наконец-то, подумал он, преклоняя колени и разматывая шейный платок. И такая легкая смерть! Мастер Дублина — не палач Джек Кетч, на него можно положиться. Оттяпает голову одним ударом, а не пятью.
Снова закричала Маванви и пойманной рыбкой забилась в руках вампиров. Ее волосы растрепались, а личико покраснело и опухло от слез.
— Вы ее отпустите, сэр? — Фанни обратился к Рэкласту, который пробовал на вес чужой меч. — Когда… все закончится?
— Размечтался, Блейк, — съязвила леди Маргарет, вместе с другими дамами наблюдавшая за приготовлениями, но Рэкласт предупредительно вытянул руку.
— Отпущу. Слово чести.
— Спасибо, — просиял Фанни и обернулся к девушке: — Вот видишь, а ты ревела. Давай, закрой глаза. Это дурной сон, Маванви. А когда проснешься, нас здесь уже не будет.
И сам поскорее зажмурился, чтобы ее образ уже не вырвался у него из-под век, чтобы отправиться на тот свет, любуясь ее лицом…
Просвистел меч, и вампир напряг мышцы. Не хватало еще дернуться в последний момент. Но вместо того, чтобы полоснуть его по шее, Рэкласт ударил его по плечу, плашмя. Удар был ощутимым. От неожиданности Фанни пошатнулся. Открыл глаза и увидел, что и остальные вампиры в изумлении смотрят на Рэкласта, который как ни в чем не бывало прячет меч в ножны. Фанни никак не мог взять в толк, что же произошло, но на всякий случай встал на ноги.
На этом неожиданности не закончились. Мастер Дублина махнул озадаченным вампирам, и в тот же миг девушка бросилась к Фанни, чуть не сбив его с ног. Сам же Мастер протянул ему меч. Робко, в любой момент готовясь отдернуть руку, Фанни прикоснулся к потертой рукояти, но вдруг выхватил меч и выставил перед собой. Правда, ножны снять позабыл.
— Забирай свою леди и уходи… сэр Фрэнсис, — усмехнулся Рэкласт.
Повторять ему не пришлось. Молодые люди выскочили в открытые ворота и пустились наутек. И вовремя, потому что вампиры уже наступали на Рэкласта. Его свита хоть и выстроилась перед ним полукругом, но и на их лицах читалось недоумение. Особенно расстроился Эйдан и, промычав что-то себе под нос, взлохматил рыжие вихры. Ну почему Мастер так опростоволосился? Зачем отпустил недомерка? Еще и с подарком.
Что уж говорить об англичанах, которые таки и кипели от злобы.
— Вы посвятили его в рыцари? — задыхалась леди Маргарет. — Блейка? Этого щенка? Но почему?
— Потому что лорд Марсден так пожелал. Но не успел.
— По какому праву вы здесь командуете? В отсутствие Марсдена, я исполняю обязанности Мастера!
— Ошибаетесь, мадам.
— Я его жена!
Лорд Рэкласт скрестил руки на груди и улыбнулся невозмутимо.
— А я его брат, — сказал он.
Глава 23
Стоя на крыльце выставочного зала — на самом деле, временно пустовавшей лавки, которую скульпторши сняли в складчину, — Эвике вертела в руках фаянсовый молочник в виде коровы, такой оранжевой, словно животное годами сидело на морковной диете. Второй приз — уже неплохо, учитывая, что на таких мероприятиях «все схвачено.» Первый достался миссис Слабб за скульптуру ее любимой овцы Мириэль в натуральный рост. По словам жюри, завитки на руне получились очень реалистично. Миниатюрную модель замка они тоже оценили, но забормотали какие-то банальности про творческий рост и выразили желание увидеть миссис Стивенс в следующем году. «Возможно, скульптура миссис Слабб и правда натуралистичная вплоть до последнего клеща в ухе, зато у меня масло лучше по качеству,» думала рассерженная Эвике. Но мысли о масле навевали уныние. Как вспомнишь, кто его взбивал…
Оставалось довести скульптуру домой в целости и сохранности, где ее можно будет благополучно съесть. Жаль только, что масло успеет прогоркнуть, потому что мазать его на бутерброды они с Уолтером будут вдвоем. Больше никаких визитов, распорядился мистер Стивенс. Он и на выставку-то ее не хотел везти, едва уговорила.
«Ну ничего, отольются тебе мои слезы, Уолтер» думала Эвике, наблюдая, как пара небритых грузчиков тащит ее скульптуру к только что нанятому фургону. Уолтер замешкался в зале. Ранее Эвике попросила знакомых молочниц уболтать его, и те с радостью согласились — еще бы, ведь муж, разделяющий хобби жены, это такая редкость! Но не вечно же они будут обсуждать новые модели сепараторов. Уолтер вернется с минуты на минуту.
Эвике почувствовала, что ее глаза теплеют. Но почему же Гизелы все нет? Неужели не придет попрощаться по-людски?
От темноты отделилась фигура, закутанная в плащ, и направилась к ней. Остановившись на почтительном расстоянии, она откинула капюшон и вопросительно посмотрела на Эвике. Конечно, в такой темноте трудно было разглядеть, как именно она смотрит: вопросительно, укоризненно, злобно, да и смотрит ли вообще, но Эвике почувствовала этот взгляд. Он словно вопрошал: «Я могу подойти?» С места Гизела не двигалась.
Тогда Эвике сама подбежала к ней и обняла, всхлипнув приветствие ей в ухо.
— А я уж и не надеялась! Вот только выставку еще до заката закрыли, якобы от газового света скульптуры плавятся. Просто газ понапрасну жечь не хотят, сквалыги! — обругала она оргкомитет. — Хотя мою скульптуру ты и так видела. Она там самая изящная была, хоть главный приз они зажали. И на Уолтера ты не нарвалась, — смущенно добавила Эвике.
— Да, это не может не радовать. Вот как раз о нем я и хотела поговорить. Хотя нет, — Гизела поправилась быстро, — сначала о выставке, которая была просто замечательной, и ты заслужила первое место… И все же. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Про свое житье-бытье?
— И и как же оно? В прошлый раз у нас не удался разговор, — в голосе вампирши звучали нотки обиды, хоть она и пыталась держаться, как обычно. Только вот невидимая стена вокруг нее была еще холоднее, чем зимний воздух и промозглый ветер.
Эвике продела палец через хвост коровы, скрученный в колечко, и рассеяно ею помахивала.
— Прощай, медовый месяц, здравствуй, быт. Хотя грех жаловаться. Я вот тут поговорила с участницами выставки — они все больше из простых — так и похуже бывает. Мужья и прибить могут, и жалованье отнять да в питейном доме спустить. И хоть бы хны, они в своем праве. Так что у меня все относительно хорошо…
И она вцепилась зубами в манжету, чтоб сдержать подступившие всхлипы.
— Не плачь, пожалуйста, — ее собеседница смягчилась и даже попыталась погладить Эвике по плечу, но быстро убрала руку. — Но… но ведь получается, что мы теперь не сможем видеться, да? Я же не смогу всякий раз приходить к тебе под покровом ночи и общаться через кухонную дверь, словно каторжница. К тому же, мы уедем домой, а ты… ты… Ты же не сможешь к нам приезжать? — голос Гизелы дрогнул, но вновь стал уверенным и жестким. — И письма твои он тоже проверять будет. А то вдруг ты мне напишешь!
Эвике развернулась и крикнула одному из грузчиков, который пытался протолкнуть массивную скульптуру в дверь фургона и в процессе смял бастионы масляного замка:
— Да ты, никак, нализался в вечеру? Попробуй урони, ротозей, руки повыдергиваю! — и снова зашептала горячо: — Уолтер сказал, что как только родится ребенок, я смогу делать все, что захочу… Может, тогда? Но писать все равно буду, за мной так просто не уследишь… Ох, Гизи, ну как же так получилось? — запричитала она. — И что граф, наш батюшка, подумает, если я его дочь на порог не пускаю?!
— Папа не узнает, — твердо ответила Гизела. — Я ему не скажу… Просто не смогу. Только ты хотя бы ему пиши, не забывай! И Берте не скажу — отыскать бы ее только! Мы уедем отсюда и… и, наверное, больше никогда не увидимся. Но я хочу, чтобы ты знала, что я очень тебя люблю, и мне жаль, что все получается так. Я бы никогда не причинила тебе вреда, никогда! Как он только мог подумать!
Она замолчала и наклонила голову, чтобы незаметно вытереть слезы. Осторожно взяв ее за руку, Эвике погладила ею себя по животу. Ничего не произошло.
— Вот видишь, маленький тебя не боится, а то бы начал пинаться. А дети, они ж чувствуют, кто к ним со злом.
— Зато Уолтер…
— Да. А у страха глаза велики — видит то, чего нету на самом деле, а чего бы и вправду надо опасаться, того не замечает. Но тебе пора, — Эвике замерла, ожидая услышать шаги мужа. — Бегите отсюда с Бертой, тут что-то нехорошее намечается. И своих… ну… предупредите, что ли.
— Это значит — прощай?
— Это значит — мы еще посмотрим.
— Тогда… Я пойду? — Гизела замялась, и поняв, что пауза вышла слишком неловкой, а прощание — скомканным, развернулась и исчезла в темноте также быстро, как и появилась.
А Эвике так и не посмотрела ей вслед, опасаясь, что притянет ее взгляд. А если они снова переглянутся, то уж точно разревутся на потеху тем остолопам, которые все еще возились с ее скульптурой. Двое забрались в фургон и втаскивали скульптуру, а третий, присоединившийся к ним вот только что, помогал им снаружи, кряхтя и чертыхаясь. Вот же бездельники! Женщина почувствовала, как внутри закипает ярость, густая и такая обжигающая, что ребенок заворочался недовольно. Если не прокричится, то попросту взорвется.
— Нет, ну кто так грузит изящные формы?! — взбеленилась она. — Раньше, поди, уголь разгружали? Так тут совсем другая стратегия!
Решительными шагами она подошла к фургону, где худо-бедно уже уместили ее творение, и собралась проучить ближайшего к ней недотепу молочником по лбу. Но мужчина оказался не промах — перехватил ее руку, заломил за спину, и вдруг толкнул Эвике в фургон. Там ее поджидали. И когда она уже приготовилась надавать наглецам оплеух, в живот ей уперся нож. Где-то в области пупка.
Гизела плелась по неосвещенной улице, подавляя желание вновь поговорить с Эвике. Объяснить ей все еще раз. И еще. Но как раз названная сестра все понимала правильно, а вот ее муж… С ее муженьком Гизела ничего не могла сделать, да и не хотела. Пусть будет так. Она же не станет мешать их семейному счастью, в конце концов! Да и кто она такая? Вампир! Быть может, Уолтер прав? Она чудовище, как ей доверять, да и вообще, какой здравомыслящий человек пустит вампира на порог своего дома? И, что самое страшное, Гизела и сама не была уверена, что однажды действительно не оправдает опасений Уолтера.
Лучше забыть их. Не мешать. Исчезнуть из Англии. И не думать о том, как рушатся позади мосты, связывающие ее с миром живых.
Затем она услышала звук. Совсем тихий, почти неразличимый человеческому уху, и вместе с тем тревожный. Гизела развернулась и бросилась назад, к Эвике, с которой только что попрощалась навсегда.
На мостовой лежала оранжевая корова с отколотой головой, а фургон тарахтел где-то вдали.
Ни следа Эвике.
Вампирша растеряно обвела глазами пустовавшую улицу, пока взгляд ее не уперся в мужчину, который пытался слиться со стеной. Гизела недобро на него посмотрела. Он бросился прочь, но не успел пробежать и десяти метров, как почувствовал на шее, прямо поверх ворота рубахи, железную хватку.
— Где она? И не смей врать.
Мужчина хрипел полузадушенно, но все равно метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить вампиршу.
— Стало быть, прав он… с упырями не разлей вода… рыжая бестия.
— А ну отвечай! — пригрозил женский голосок. — Иначе будет хуже. Раз… Два…
— Обойдешься… стану я с тварями лясы точить… Меня уже кусал кто-то из вашего племени, я чуть кровью не истек… Может статься, что и ты, гадина…
— Три! — произнесла Гизела и, без промедления, впилась зубами в его шею.
Человеческая кровь! Так вот какая она…
Внутренний голос настойчиво советовал ей выпить его до конца, до последней капли насладиться волшебным живительным эликсиром. Ничего и похожего она не пробовала за всю свою жизнь. Да что там, до этого мгновения она просто существовала, не зная, чего себя лишает!
И оттого ей стоило больших усилий остановиться. Наследственная память всех вампиров, а в первую очередь ее создательницы, умоляла довести дело до конца, но какую-то часть Гизелы все же контролировал разум. Она практически отбросила от себя мужчину, да так, что тот отлетел от нее на добрую дюжину метров.
— Передай своим, что мы вернемся за Эвике, и тогда я докончу свое дело! — прошипела она, вытирая кровь со рта тыльной стороной ладони, не заботясь о перчатках.
Прижимая к шее ладонь, мужчина отползал в сторону, а Гизела шатающейся походкой добралась до стены, чувствуя, что силы готовы ее покинуть. Ее трясло. Страх за Эвике смешался со странной тоской и пустотой. Вновь и вновь перед ее глазами проносились картины пережитого. И кровь, которая заполонила все. Она растерянно подняла руку на уровень глаз и увидела темные подтеки крови. И все же она его не убила. Была ли это сила или слабость? Слабость признать, кто она есть на самом деле?
Но когда Гизела, наконец, подняла голову, чтобы осмотреть место происшествия, она встретилась глазами с Уолтером. Он стоял на крыльце, уже в пальто и цилиндре, а через руку перекинул шубку жены. И хотя чувства Гизелы обострились, ей не потребовалось читать его мысли. Чем бледнее становилось его лицо, тем ярче разгорались глаза.
— Где Эвике?
Он спускался по ступеням, вцепившись в мех, словно шубка была живым существом и могла утешить. Словно еще хранила ее тепло.
— Что ты с ней сделала? — тем же глухим голосом осведомился он.
— Ничего, — прошептала Гизела, но ей казалось, что слова звучат громче набата. — Ее похитили. Только что. Я не смогла их остановить.
Застонал укушенный и многозначительно поднял окровавленную руку, словно мученик на фреске, демонстрирующий свои раны. Уолтер посмотрел на него с тем безучастием, которое насылает рассудок в последней попытке удержаться от падения в бездну. Кивнул, принимая к сведению его жалобу. Перевел взгляд на Гизелу.
Позади Уолтера любопытные кумушки вывалилась на крыльцо и заохали, тыкая пальцами то на верзилу, распластавшегося на тротуаре, то на модно одетую барышню в изящной шляпке. Ее рукав тоже был выпачкан кровью, так что женщины не сразу взяли в в толк, кто же на кого напал. Но заголосили на всякий случай.
— Кто ее похитил?! — вторил мистер Стивенс.
— Я не видела их. Уолтер, заклинаю тебя, не теряй времени, спасай ее, пока еще не поздно!
— О, я ее спасу! От вашего гнезда камня на камне не оставлю! Туда ее увезли? В Дарквуд Холл? Отвечай! Хотя от тебя дождешься помощи, как же!
Сюда уже стекались прохожие. Хлопали ставни. Из дверей закрывшихся лавок выглядывали торговцы, отпихивая назад любопытных ребятишек, которые так и норовили прыснуть на улицу. Проезжавший мимо кэб остановился, кучер свесился с облучка, а из кабины выскочили двое мужчин, настроенных решительно. Их трости засвистели в воздухе, остальные прохожие тоже начали вооружаться кто во что горазд. Собиралась лондонская толпа, человек к человеку, словно мутные капли, безобидные сами по себе, но смертоносные, когда сливаются в единый поток и несутся по горному склону, сметая строения на своем пути. Оставалось найти повод.
— Так это вампирка! — крикнул кто-то. — Я о них в газете читал!
— А с виду такая фря!
— Выходит, и к нам добрались!
— Глядите, люди добрые, уже христианскую душу загрызла!
— Сейчас я ее чесноком угощу! — разгорячился торговец, очевидно, зеленщик, и ринулся в лавку.
— Кочергой ее!
— В реку бросить!
— Это ее кровь?! — старался перекричать их Уотлер. — Одно скажи — на тебе кровь Эвике?!
— Нет, — ответила Гизела так же тихо.
— Тогда я тебе отпускаю, — сказал он и обернулся к толпе. — Я знаю, где их гнездо! И сейчас я иду туда! Один или с вами!
А Гизела развернулась и исчезла так быстро, что люди и понять не успели, куда она подевалась.
Похитители молчали, но не требовалось угроз, чтобы Эвике поняла — дела плохи. Складной нож щекотал ей живот более чем красноречиво
На что она им сдалась? Неужто потребуют выкуп? Они с Уолтером живут скромно, деньгами не сорят, шантажистов же интересуют особы побогаче. Или — Эвике похолодела — продадут в брюссельский бордель? Ходили слухи о честных девушках, которых негодяи хватают прямо на улице и увозят на Континент в качестве «белых рабынь.» Тоже вряд ли. Ну какую бандершу заинтересует беременная? Хотя мало ли какие извращенцы бывают. Грешным делом Эвике заподозрила и кроткую миссис Слабб, вдруг та решила избавиться от серьезной конкурентки? Но вместо двух верзил в замызганных жилетах она снарядила бы на это недоброе дело разве что свою овцу. С человеческими знакомствами у миссис Слабб было негусто.
Противно жужжала и еще одна мыслишка, то отлетая подальше, то прикасаясь к ее сознанию липкими лапками, но Эвике гнала ее прочь. Лучше подумать, как выбираться из этой передряги.
Покладисто опустив руки, она огляделась как будто невзначай. Зачерпнуть масла и швырнуть им в гнусные рожи? Заодно и время выгадает. Так ведь скоты оближутся, а вместо благодарности ножиком ее пырнут. А после что? Спрыгнуть на ходу не получится, с таким-то животом. Даже от тряски в фургоне ее начинало мутить. Завопить благим матом, авось кто услышит? Но похитители первыми и услышат. Тут не до безрассудства, все ж за двоих приходится думать.
В конце концов, Эвике решила, что даст стрекача, как только фургон остановится. Знать бы еще, где они, куда потом бежать? С Лондоном у миссис Стивенс состоялось шапочное знакомство. До сей поры он представлялся ей респектабельным джентльменом, расстелившим перед ней улицы с белоснежными фасадами домов и зеленые парки, где хорошенькие дети в шотландках кормили уток булкой. Теперь же она увидела его проходимцем, завсегдатаем злачных мест и кулачных боев. Этот Лондон сплевывал сквозь зубы, надвигал картуз на глаза и надсадно орал, требуя джина. Но шумные, пропахшие потом и копотью кварталы вновь сменились приличными, и Эвике воспряла духом. Уж здесь-то придут на помощь!
Всю дорогу она пятилась к двери, едва заметно, покуда между ножом и ее натянутым на животе платьем не остался приличный зазор. Когда лошадь замедлила шаг, Эвике завела за спину руку — якобы почесаться — сама же нащупала дверь и уже приготовилась толкнуть ее, как дверь распахнулась сама и женщина чуть не потеряла равновесие. Ее бесцеремонно дернули вниз, и в свете фонаря она увидела еще одного мужчину, итальянца судя по черным и блестящим, как оливки, глазам.
— Синьора, — глумливо протянул он, хватая ее за локоть.
Вслед за Эвике из фургона выскочили те двое и снова наставили на нее нож. «Это ж надо было дурой уродиться!» мысленно выругалась женщина. Такой момент упущен! На улице выстроился ряд домов, старинных, если приглядеться, но прохожих не было. Закричи она сейчас, и на ее вопль, возможно, откликнется уже Святой Петр.
Знать бы хоть с кем она связалась? И дорого ли они ценят ее жизнь?
Под конвоем она поднялась на крыльцо, а в прихожей ей сразу завязали глаза. В таком виде ее обыскали, вывернули карманы, отобрав даже нашатырь, которой она сейчас не отказалась бы понюхать, зачем-то вытащили шпильки из прически и, бесстыдно расстегнув воротничок, сорвали с шеи цепочку с крестиком. Тут-то и вернулась давешняя мысль, но уже не приставучей мухой, а осой, что с налету всадила ей в мозг свое жало. Ладони сделались липкими, живот показался еще тяжелее, словно ребенок свернулся в комочек от страха. Нет, так не бывает! Крест ведь из золота, да и цепочка золотая, филигранная. Их заинтересовал драгоценный металл!
А вовсе не форма украшения.
Но страх не проходил, наоборот, зудел все сильнее и Эвике, не выдержав, с криком бросилась на своих похитителей, царапая их наощупь. Руки ей снова завели за спину и потащили ее вверх по ступеням, а потом в лицо повеяло сыростью, как если бы перед ней беззвучно распахнули дверь в погреб. Так сильно толкнули в спину, что женщина чуть не упала на пол. Она сорвала повязку, но дверь уже захлопнулась. С этой стороны не было даже ручки, так что не за что было подергать, выкрикивая проклятия негодяям. Зато Эвике обнаружила на двери узкую щель. Туда и прокричала все известные ей английские ругательства вперемешку с немецкими и венгерскими. Но никто не откликнулся.
Окон в комнате тоже не было, лишь керосиновая лампа освещала ее скудную обстановку. В углу рваная бумажная ширма, за которой стояли «удобства», на полу матрас, изрыгавший солому, подле него оловянная кружка с водой. Оставить еду бандиты не удосужились, явственно дав понять, что здесь не отель.
В давно нетопленом помещении было ужасно холодно. Эвике порадовалась своему шерстяному платью, темно-зеленому в красную клетку, под цвет рождественского сезона. Но ее все равно бил озноб. Выбраться бы отсюда поскорее, но как?
Подхватив лампу, она осмотрелась, надеясь отыскать какой-нибудь потайной ход, и чуть не вскрикнула от радости, разглядев на полу квадратную дверцу. Увы, то был не лаз, а неглубокая ниша, которая, вдобавок, пустовала. Жаль что там не забыли, к примеру, топор! Как бы он пригодился! Тогда Эвике в щепы порубила бы проклятущую дверь или пол, который и так прогнил. Вон какие трещины…
Ее бросило в пот. То, что она поначалу приняла за трещины, при ближайшем рассмотрении оказалось царапинами. Очень глубокими, словно тот, кто их оставил, не знал иного способа излить гнев, кроме как разметать все вокруг, а потом упасть на пол и захлебнуться своим рыком. В этот момент Эвике поняла, что если сорвать дешевые обои в цветочек, то такие же следы она увидит на стене. Быть может, они есть и на потолке, но она боялась поднять глаза. Сомнений не оставалось — оставил их ни человек и ни зверь, а тот, кто пребывал в обоих состояниях сразу.
Вампир.
Очень злой вампир.
Но что здесь произошло? И, самое главное, что еще должно произойти?
А как только Эвике догадалась, то кинулась в двери и колотила в нее, пока кулаки не начали саднить.
— Кому вы служите?! — надрывалась она.
Долгое время ей не отвечали, но за дверью, наконец, послышались шаги, и чей-то осипший голос прикрикнул:
— Цыц, мерзавка! Или милого никак не дождешься? Скоро придет и приголубит.
Окончательно перепуганная, Эвике умолкла. Неужели и до Уолтера добрались? Тут она услышала еще один голос.
— Давай я ей поесть принесу.
— Нечего с ней цацкаться, с вампирской подстилкой, — отрезал первый.
— Дык она брюхата, Понс, — посочувствовал второй голос, принадлежавший человеку деликатному.
Мужчины пошли прочь, но до Эвике, прислонившей ухо к дверной щели, еще доносился их разговор.
— Упыренка и носит. Был я у нее дома, наслушался про ее семейку. Они там кровососы через одного.
— Ох, не нравится мне все это, — голос звучал все глуше. — В начале-то план понятнее был, без всяких экивоков. А тут такой выверт! Сдался нам тот упырь, еще перекусает всех.
— Ну так Генри его живо приструнит. Сказал, что мы с этого упыря какую-то выгоду сымеем. Глупо, мол, отказываться от таких ресурсов. Но для этого нужно, чтобы он…
Как она ни льнула к двери, дальше ничего не услышала. Но даже этих сведений ей хватило с лихвой. Она сжала кулаки.
Ах, вот оно что, мистер Томпсон? И нашим и вашим, стало быть! На одних вампиров охотитесь — она болезненно поморщилась, вспомнив, как Гизела водила руками по невидимой стене — а другим салфеточку подвязываете? Заманчивое предложение «двое по цене одной»?
Да только не выйдет!
Она не из тех устриц, что пищат, когда их глотают, а из тех, о раковину которых едок сломает нож. Пусть попробует сунуться! Уж так она его угостит, что от добавки он отнекиваться будет! А как упокоит она того вампира, на корм которому ее приволокли, то и до самого Генри доберется!
Или Уолтер отыщет ее к тому моменту.
Вот бы отыскал.
С трудом нагибаясь, она подняла кромку платья и нащупала потайной карман, который был пришит к каждой ее нижней юбке. В том кармане лежал осиновый колышек, чуть длиннее карандаша, но достаточно прочный. Эвике перепрятала его в рукав, так, чтобы при необходимости он сразу скользнул в ладонь. Нужно будет выгадать момент и ударить кровососа. Все равно вампир не нападет на нее с налета. Сначала у них принято пообщаться с жертвой, настроить ее на нужный лад, а как она вся пропитается страхом, тогда уже вспарывать горло. Но прежде обязательно покуражаться.
Так ей подсказывал опыт. Собственно, летние события и научили ее этой маленькой хитрости. Ведь не все вампиры одинаково симпатичны. Мало ли, на кого нарвешься. Как сейчас.
Приободрившись, Эвике села на матрас и стала ждать, когда же на арену выпустят зверя.
Глава 24
— А, предатель! Пришел твой смертный час! — нараспев произнесла мисс Пинкетт, стоявшая подле Найджела, который в спешке вспоминал законы о престолонаследии.
Лорд Рэкласт заиграл желваками, но сумел изобразить улыбку, хоть и натянутую.
— Это цитата, — на всякий случай пояснила вампирша. — Ничего личного.
— У тебя феноменальная память, Джиджи, — похвалил Мастер.
— Вовсе нет, но если проверишь полсотни диктантов, и не такое запомнишь. Отрывок был из «Смерти Артура». Классический текст.
— Я так и понял. Но как ты догадалась?
— Когда мы предавались жгучей и сладострастной любви, — начала мисс Пинкетт, которой повезло узнать о таком роде отношений из бульварных романов, а не от матери или хотя бы соседки, — я нащупала у вас шрам на животе. Такой же и на спине. А после подумала, какое оружие могло их оставить.
— И какое? — вмешалась леди Маргарет.
Для успокоения нервов она обрывала подвески с шатлена, и с тихим звоном те падали на гравийную дорожку.
Прикрыв глаза, как пифия, изрекающая пророчество, мисс Пинкетт продекламировала:
— Король Артур достал сэра Мордреда из-под щита и пронзил его насквозь острием своего копья. Но, почуяв смертельную рану, из последних сил рванулся сэр Мордред вперед, так что по самое кольцо рукояти вошло в его тело копье короля Артура, и при этом, держа меч обеими руками, ударил он отца своего короля Артура сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость. И тогда рухнул сэр Мордред наземь мертвый.
Воцарилось потрясенное молчание.
— Почти мертвый, — поправил лорд Рэкласт.
— А потом? — вырвалось у миледи.
…а потом он почувствовал небывалую легкость. Он был рожден нанести этот удар, и он его нанес. Отныне он ничего никому не должен. Он выполнил свое предназначение, хотя никто и не узнает, какой ценой и кого потерял по дороге.
Так стало легко, как будто из него разом выкачали весь смысл и осталась только оболочка, но и она скоро канет в небытие. Вот в ставшую бесполезной оболочку хлынула боль, как морская вода в пробоину корабля, и он потерял сознание, не заметив даже, как в этой всеобъемлющей боли потонули два укола в запястье.
— Мордред!
«Не врали чернорясые, есть ад,» подумалось сэру Мордреду. А для предателей там заготовлен особый круг.
— Мооордрееед! Вставай, бездельник, это так ты тетку встречаешь? Где твоя галантность, отгул взяла?
Он решил, что если никак не реагировать, затея утратит для дьявола новизну, и он пришлет на замену другое чудовище. Да хоть мантикору верхом на василиске! Только б не родную тетку. Но нервная система оказалась не в ладах с рассудком. Рыцарь вздрогнул.
— Ага, я же вижу, что притворяешься. Олух, невежа, так еще и симулянт. Знаешь, в этот момент ты просто жалок!
Видение не угомонилось. Более того, настойчиво постучало по его шлему. Сэр Мордред приоткрыл глаза. Тьма повисла над Каммланским полем, где сегодня схлестнулись два воинства — его собственное и его отца, короля Артура. Но видел он хорошо. Даже слишком. Перед ним маячило вечно недовольное лицо тетушки Морганы. Губы она поджала так сильно, словно пыталась чмокнуть себя в кончик носа.
Очень хотелось опустить забрало.
— Ну? Чего разнежился, как тля на солнышке?
— Так умираю, тетушка, — вежливо ответствовал сэр Мордред. — От массивного внутреннего кровотечения. И повреждений, не совместимых с жизнью, — прибавил он с надеждой.
— Тю-тю-тю, — передразнила Моргана. — А не слишком ли ты много болтаешь, для покойника-то?
— У меня шок.
— Это у меня шок! Потому что племянники такие бестолочи. Что ты, что эта орясина Агравейн. Вот уж кто будет «рад» тебя видеть. Рад — это в кавычках, если что. Если ты сразу не понял, что тут ирония.
Ее слова подкинули его в воздух.
— Агравейн? Ведь он мертв!
— Так же мертв, как и ты. Вернее, вы оба мертвы. Крепко так мертвы, без дураков. Теперь вы вампиры, мальчик мой, а я — ваша создательница, — тетушка подбоченилась. — Кстати, я и мысли ваши читать могу. Попробуйте пошушукайтесь за моей спиной! Не выйдет!
— Но я не могу быть нежитью! — взмолился он. — Я благородный рыцарь!
— Из уст отцеубийцы, — проговорила тетушка, — эта реплика звучит по меньшей мере странно…
Ничего из этого вампиры не услышали.
— …и молвила Фея Моргана: доблестный сэр, отныне вы и брат ваш сэр Агравейн станете созданиями ночи, ибо, воистину, не найдется на всем свете рыцарей, подобных вам. Вместе мы будем нести людям погибель и творить великие бедствия. И огляделся сэр Мордред и увидел, что вышли на поле лихие воры и обирают павших в бою рыцарей. А кто еще вовсе не испустил дух, они того добивают, ради богатых доспехов и украшений. И вспомнил тогда сэр Мордред, что не ел он с самого утра…
— Вы убили своего отца! — леди Маргарет прервала его выспреннюю речь.
— И такому негодяю я дала подержать Чарли-Второго! — схватилась за сердце леди Рутлесс, заводчица пауков. — То-то он хромает с прошлой ночи.
— Как мерзко!
— Раз отца не пожалел, пауку запросто лапку оторвет!
— Не убил, а поспособствовал преждевременному выходу на пенсию, — со вздохом пояснил лорд Рэкласт, он же сэр Мордред. — Любой школяр ответит, что король Артур уплыл на остров Авалон, где пребывает по сей день. Другое дело, что моя тетушка уплыла вслед за ним. Не бросать же родню.
— Но, согласно легендам, он должен вернуться? — уточнила мисс Пинкетт.
Такие сведения разнообразят уроки словесности., решила она. Надо у него автограф попросить. Пусть распишется на каждом диктанте — то-то девочки обрадуются!
— Разумеется. Вернется, как только в Англии возникнет великая нужда… Ну или когда избегать Моргану на острове со сравнительно небольшой площадью станет совсем невмоготу.
— В таком случае, как зовут моего мужа? — потребовала миледи. — Раз у нас ночь великих разоблачений.
— Сэр Агравейн, сын королевы Моргаузы и короля Лота, правителя Лотиана и Оркнейских Островов, — отрапортовал Рэкласт. — Мы с ним братья по матушке.
Послышалось шушуканье. Приятно, конечно, когда твоим создателем оказывается личность насквозь легендарная, но с другой стороны…
— Я вышла замуж… за шотландца?! — воскликнула леди Маргарет, разрывая золотые звенья цепочки, на которой уже не осталось подвесок.
— В те времена мы еще не обозначали себя так.
— Сразу следовало догадаться! Его бешеный нрав и невоздержанность — все оттуда! И скупость, опять же! Буквально месяц назад попросила у него двадцать тысяч гиней, чтобы не с пустыми руками в пассаж ехать. Так не дал.
Пока Мастер зачитывал обзорную лекцию по мифологии Британских Островов, Эйдан хранил молчание, почесывая макушку. Но как только разговор свернул в привычную колею, коснувшись межэтнических прений, юноша поспешил вмешаться.
— Вы не ирландец? — вплотную подступил он к Рэкласту.
— Полагаю, что по нынешним меркам я скорее тяну на англичанина. Но опять же, в те дни…
— Так какого рожна вы приперлись в мою страну?!
— Тетушка предоставила нам выбор, и я выбрал Ирландию. На Англию я уже смотреть не мог, — Мастер поморщился. — Не люблю всю эту вашу чопорность.
Вампиры осуждающе фыркнули.
— Значит, вы все врали! — кипятился Эйдан, сжимая и разжимая кулаки. — Я-то думал, вы за нас!
— За кого — за вас?
— За фениев! И против угнетателей!
Рэкласт положил ему руку на плечо, но юный вампир стряхнул ее и оскалился. Табита и Доркас подкрались поближе, готовые растащить их по сторонам. Рэкласт лишь печально покачал головой.
— Эйдан, когда ты в последний раз пил ирландскую кровь?
Буйный юноша подпрыгнул.
— Да как вы смеете спрашивать? Я своих не трогаю! Только лендлордов, которым что лес вырубить, что волшебный курган снести — все едино! Только поганых англичан!
— Другими словами, в твоих венах ирландской крови не осталось. Только английская.
— Что? Но… как?
Растрепанный после драки и посиневший от бешенства, Эйдан переводил взгляд с одного лица на другое, но соплеменницы смущенно потупились. Небось, давно догадывались про обман. Все они тут заодно.
— Я рассчитывал, ты сам поймешь со временем, — продолжил лорд Рэкласт. — Ты не ирландец, они — не англичане. Мы вообще не люди. Мы отдельный биологический вид, lamia vulgaris. И нет у нас права вмешиваться в человеческую политику. Вампиры — это разумная опухоль, у которой хватает совести не пускать метастазы. Вот и все, мальчик. Мне жаль.
Не успел он договорить, как Эйдан замахнулся, но резко опустил руку и всхлипнул, совсем как обиженный мальчишка. Отвернулся, утирая крупные слезы рукавом.
— Не будь вы моим творцом, я бы вас ударил! — выкрикнул он.
Развернувшись, он понесся прочь, чуть не сорвав ворота с петель. Девушки рванулись было за ним, но замерли в ожидании приказа.
— Табита! Найди его и глаз не спускай! — скомандовал Рэкласт. — А ты, Доркас, возвращайся в Дублин.
— Кем бы вы ни были, сэр, я вас не покину — возразила Доркас, пока ее подруга, втянув ноздрями сырой воздух, выбирала направление для поисков.
— Знаю. Поэтому важно, чтобы о произошедшем наши услышали именно из твоих уст. На случай, если я все же вернусь. А если нет…
Он вытащил помятый клевер, чудом уцелевший в петлице после сегодняшних приключений, и вставил в бутоньерку на ее груди.
— Да и вы, друзья мои, извольте расходиться., обратился он к остальным. — На поиски брата я отправлюсь сам, вам же запрещаю предпринимать какие-либо действия до завтрашней ночи. Точнее, до полуночи. Это сообщил мне злодей. В противном случае, он убьет вашего Мастера.
В поместье Гизела добиралась как сквозь сон. Решила на брать кэб, надеясь, что прогулка — точнее, пробежка — поможет привести мысли в порядок. Однако вместо этого память услужливо прокручивала одно и то же: звук упавшего на мостовую молочника. Она бежит, но слишком поздно — не успевает. Даже не видит, кто и куда увез Эвике… И вот уже ее зубы вонзаются в шею того человека и кровькровьКРОВЬ!
Так, Гизела, спокойно. Вдох, выдох… Хотя зачем, теперь не нужно! Скажи спасибо Изабель. И Берте, ей тоже спасибо. Но вспомнив о подруге, не могла она не вспомнить и о том, что так злило ее в последнее время. Да, она, виконтесса фон Лютценземмерн, вампир. Кровопийца. Чудовище, в конце концов. Но в отличие от Берты, она смогла сдержаться и не убить, подавить в себе ужасный инстинкт… А что та? Не смогла? Поддалась соблазну? О, как же хорошо Гизела понимала ее сейчас. И оттого злилась еще пуще.
Кстати, где эта чертова Берта, когда она так нужна? К кому ей обратиться с просьбой помочь Эвике? Мастер и его леди поглощены враждой, им и дела нет до каких-то людей. Фанни? Да тот и мизинцем не пошевелит без приказа. Харриэт? От нее помощи, как от фонарного столба! А вот, кстати, и она.
У ворот топталась детская фигурка в белом саване. Заметив Гизелу, девочка полетела к ней.
— Ой, мисс Гизи, мисс Гизи! Тут такое творится! — затараторила она, вцепившись грязными ручонками в юбку вампирши. — Сначала поймали нашего милорда, утащили его незнамо куда, а потом Фанни чуть не убили, и мисс Миффи заодно, но лорд Рэкласт их отпустил, и сейчас все на заднем дворе, кричат — жуть просто! А еще…
— Что, что? — только и успела переспросить Гизела, прерывая ее быструю речь. — Что здесь произошло?!
Мертвая девочка так и подрыгивала от возбуждения.
— Возвращаюсь я, значится, домой. Страх меня разбирает, ну, думаю, разозлится милорд, будет меня по дому гонять и всякие слова нехорошие на староанглийском орать. А я ведь не просто так шлялась, я по делу.
— Это что же за дела такие?
— Томми из приюта вызволяла, — заявила девочка невозмутимо, словно этот Томми был известен не хуже премьер-министра.
— Кого? — из вежливости поинтересовалась вампирша.
— Это мальчик такой. Мисс Берта убила его маму. Ну так вот, подхожу я к черному входу, вдруг вижу…
Дальше слушать Гизеле стало неинтересно.
— И ты так спокойно об этом говоришь?! — взорвалась она. — Убила — подумаешь, какая мелочь! Оставив ребенка… Ах, как же я на нее зла, попадись она мне только!
Девочка удивленно склонила голову набок.
— Так его мама мисс Берту попросила. У той в середке гниль завелась, она кровью харкала, вот и попросила. Мол, чтоб больно не было и все дела. Только мисс Берта потом умом тронулась, идет и ничего не видит. То есть, видит, но не то, что на самом деле, а то, что у ней в голове. Это от стыда с ней так. Она, небось, никого раньше не убивала, вот и того, тронулась малость. Да разве ж она вам ничего не рассказала, мисс Гизи?
— Как? Что? Но… Не может быть, — прошептала Гизела. Слишком много потрясений на сегодня. Еще чуть-чуть, и она просто перестанет их воспринимать. — Значит она… Могла бы и сказать, между прочим! — выдала девушка общим итогом.
— А где она сейчас? — тоскливо протянула Харриэт. — Все господа на заднем дворе, а ее среди них нету. Пусть бы она за меня перед милордом заступилась. Хотя не знаю, кто теперь мой милорд, — она почесала оттопыренное ухо. — Выходит, что лорд Рэкласт, он там главный.
— Не волнуйся, Хэрриэт, я заступлюсь за тебя. Рэкласт, говоришь? Вот и прекрасно!
Гизела уверенно обошла привидение и направилась на задний двор. Ей было, что сказать. Но сначала нужно предупредить о наступающей толпе. Что она и сделала, едва подойдя к вампирам. Поднялась суматоха, кто-то бросился обратно в поместье, собирать вещи, кто-то обрадовался, что уж теперь можно глотнуть крови. Если в пределах самообороны, то все по-честному. «Arma in armatos sumere jura sinunt!»[6] разорялся Найджел.
Но Рэкласт напомнил, что за одной толпой последует другая, еще более разъяренная, ибо придет мстить уже за убитую родню, а это хороший стимул. Рано или поздно правительство заинтересуется кровопролитием, вмешается полиция, за ней и армия. Спору нет, сытый вампир сильнее отдельно взятого человека, даже дюжины, зато человечество успело обзавестись оружием массового поражения, а вампиры… ну разве что когти могут поострее наточить.
Ворча про испорченные праздники, гости разбрелись кто-куда, волоча за собой чемоданы, из которых вываливалось скомканное белье. На прощание добавили, что вернутся завтра в полночь, и уж тогда-то! Посмотрим, кто кого. Трепещите, смертные.
— А я никуда не уйду! — заупрямилась леди Маргарет.
Грядущее разрушение поместья ее не особенно волновало. Люди приходят и уходят, вампиры остаются. Зато отсутствие супруга начало сказываться на ее общественном положении, а этого леди Маргарет никак не могла допустить.
— Я тоже, — сказала Гизела. — Только сначала я найду Берту, потом мы вместе отыщем Эвике, а потом уж…
— Замечательно! С этого и начнем! — с неожиданной легкостью согласился Рэкласт.
Даже, как показалось Гизеле, обрадовался. А уж леди Маргарет встречала каждую идею любимой Жизель как откровение свыше.
Впятером, прихватив Харриэт и Фетча, они отправились прочь из Дарквуд Холла. После скитаний по улицам, наконец нашли еще не успевшую закрыться кофейню, где и сели за шаткий столик. Официантка не спешила уделить им внимание, несмотря на призывные жесты Фетча или, вероятнее всего, из-за них.
— Касательно мисс Штайнберг, — заявил Рэкласт и, проникновенно глядя на Гизелу, присовокупил: — Прислушайтесь к своему сердцу, мисс. И если оно и вправду преисполнено любовью, то укажет дорогу к самому дорогому для вас существу. Оно и отыщет Берту.
Гизела не знала, как следует изъясняться с сумасшедшими, поэтому на всякий случай решила быть деликатной. И говорить помедленнее.
— Мое сердце со мной не разговаривает, — отчеканила она. — В нем нет встроенного компаса, и дорогу оно указывать тоже не умеет. Такое вот бесполезное. Еще идеи есть?
— Есть. Можно связаться с мисс Граццини, ее создательницей. Ведь вам, как я понимаю, капитально повезло с творцом. Лучшая телепатка Европы! Уж она-то обеспечит нам связь.
Виконтесса представила, как обрадуется Изабель такому контакту и внутренне поежилась. Назвать ее отношения с создательницей теплыми не повернулся бы язык даже у полярного пингвина. Окинув Рэкласта одним из своих Взглядов, она молча отвернулась к стенке.
— Это я сосредоточиться пытаюсь, — объяснила она через мгновение. — А вы лучше принесите мне пока… ну, чаю. А то ведь нас выгонят отсюда.
На их разношерстную компанию и правда начали коситься, особенно когда Фетч почесал ухо косматой лапой.
— И мне чаю, — добавила Маргарет за компанию.
— А мне пирожное, — попросила Харриэт.
— А мне во-он ту официантку, — осклабился Фетч. В раздражении лорд Рэкласт ткнул его ногой, и гоблин, скуля, полез под стол.
— Так, тихо, — шикнула Гизела и как вежливая барышня добавила: — Пожалуйста!
— Ну что, есть?
— Она правда такая страшная, как ее описывают?
— Как погодка в Вене? — раздалось со всех сторон.
На другом конце Изабель и затрясла головой, чтобы прогнать оттуда посторонних. Но посторонняя в лице Гизелы стиснула зубы и оглушительно поздоровалась:
«Gute Nacht, meine liebe Isabel!»[7]
«Гизела», — констатировала Изабель.
«Я», — печально вздохнула Гизела.
— Ну что там? — поинтересовался Рэкласт, пододвигая девушке чашку чая размером с ванну. — Она сказала, где мисс Штайнберг?
— Мы в процессе!
— И на какой стадии?
— Пока на стадии «здравствуй», и если вы будете мне мешать, мы никуда с нее не сдвинемся!
«Милая Изабель… Надеюсь, я не сильно побеспокоила тебя своим неожиданным вторжением? Не хотела отвлекать ни от чего важного, и если я вдруг мешаю…»
«Нет! — почти радостно воскликнула собеседница, и виконтесса вздрогнула. Радость в сочетании с голосом Изабель пугала. — У меня как раз неожиданно много свободного времени…»
— Леонард, сколько они будут у нас гостить? — Изабель бросила в сторону.
— До п-первого января.
— Как хор…
— Две-тысячи-какого-нибудь года.
«Так вот, у меня столько свободного времени, что я могу приехать к тебе в Лондон…»
«Не надо. У меня маленькая просьба. Очень маленькая, правда! И я даже не прошу выслать мне шляпные булавки, которые продаются в том магазине на Кёртнер… Хотя, если будет время, купишь полдюжины? И еще рядом есть лавочка с чудесным кружевом…»
— Ну? — поинтересовалось всеобщее напряжение, буравившее виконтессу взглядами с разных сторон. В том числе и из-под стола.
«Но вообще я не о том. Дорогая Изабель, не могла бы ты связаться с фрау…»
— Как там ее? — переспросила Гизела.
— На «И» как-то, — помог Рэкласт.
— Да не Изабель! А эту даму с фамилией, похожей на город в Штирии.
— Граццини.
«… С фрау Граццини? Которая создательница Берты…»
Изабель замолчала.
«Откуда ты узнала?» — наконец потрясенно спросила она.
Как и любая молодая пара, Леонард и Изабель лелеяли мечты о своих первых рождественских каникулах. Воображение рисовало пленительные картины. Например, опрыскать елку карболовой кислотой, а после украсить пробирками с плесенью всех цветов и на разных стадиях развития. Или целоваться, сидя на крыше психиатрической лечебницы, где Изабель нарабатывала стаж. Ясно было одно — они совершенно не хотели праздновать Новый Год «по-домашнему.» Но домашний уют нагнал их и здесь. Сейчас герр Штайнберг крошил кровянку, которую Тамино время от времени таскал с блюда, а Лючия развлекала молодых опереточным репертуаром. Поскольку объем ее памяти находился в обратно пропорциональной зависимости от выпитого спирта, к концу ночи она помнила только пару арий из «Летучей Мыши.» Причем, как уверяла Лючия, это оперетта про вампиров. Иначе с чего бы ее так назвали?
«Узнала что? В общем, неважно. У нас тут, ммм, потеря. У нас тут Берта потерялась. Только не говори, пожалуйста, Леонарду!» — подумала Гизела и сразу поняла, что эту фразу следовало использовать в начале разговора. Сейчас она припоздала.
— Что случилось? — забеспокоился Леонард, когда у Изабель вытянулось лицо.
— Берта пропала, — честно передала Изабель.
— А, ну это обычный бертин бзык. Как найдется, скажи, путь приезжает к нам. У нас тут… эээ… много к-колбасы, — добавил он, не зная, чем еще можно завлечь в квартиру, где расположилась Лючия.
— Может, лучше мы к ним?
Леонард покосился на примадонну. Она уже распахнула окно, чтобы поведать всему кварталу про тот край счастливый, где зреют оливы и нет вероломных мужей.
Как ни хотелось Леонарду оказаться вне звукового диапазона, он лишь вздохнул и вернулся к отцу, который уписывал новый продукт их фабрики — новогоднюю кровяную колбасу в форме Деда Мороза.
«Леонард говорит, что этим никого не удивить. Она постоянно теряется.»
«Нам бы очень хотелось ее найти, — пояснила терпеливая Гизела, — для этого нам нужна фрау Лючия Граццини».
— Синьора Граццини! — попробовала Изабель, хотя куда ее слабенькому голоску перекричать пятиоктавное сопрано. — Вас просят найти Берту!
— В Лондоне? — сразу же смолкла Лючия.
— Если не трудно.
— О, мне не трудно, я эту девчонку хоть в Сибири отыщу. Леонард, тащи сюда географический атлас!
— Мисс Штайнберг скрывается… в Ковент Гардене? — приподнял бровь Рэкласт.
Свет фонарей золотил мраморные колонны театра.
«Нет, — сообщила Лючия посредством Изабель. — Зато я здесь пела в 1840 м году. Меня восемь раз вызывали на бис.»
— А нас вы зачем сюда привели?
«Хочу показать Гизи, где я выступала. В конце концов, я ей теща. То есть, свекровь… в общем, мы не чужие.»
Гизела схватилась за голову. Изабель потянулась к стакану со спиртом. И только одна Лючия довольно улыбалась, вспоминая то выступление.
«Давайте попробуем еще раз.»
Лючия размахнулась широко, но ткнула когтем в угол стола, так и не задев карту.
— Здесь!
— Она в Канаде? — предположила Изабель.
— Нет, она в Иссс…
— Исландии?
— Ист-Энде.
— Ист-Энд! — радостно сообщила Гизела, но Рэкласта навигационные таланты Лючии не впечатлили.
— Пусть задаст направление.
Еще долго честная компания плутала по лондонским улочкам и несколько раз пересекла Темзу — после выпитого у Лючии подрагивала рука — пока не остановилась у обветшалого здания. «Отель Без Вопросов» гласила покосившаяся вывеска. Дерни за дверной звонок — и она обрушится на голову потенциальному постояльцу.
«Точно тут?» — переспросила Гизела. Хотелось, чтобы и на этот раз Лючия ошиблась. Эти края никак нельзя было назвать гостеприимными.
«Точнее не бывает, — передала Лючия. — Покричите „Берта, Берта.“ Авось высунется.»
— Берта! — пискнула Гизела. И добавила еще тише: — Берта?
— Кхм, мисс, так вас никто не услышит, — и Рэкласт показал на своем примере, как именно нужно выкликать затворниц. Чувствовался колоссальный опыт. Стекла задрожали, а крысы испуганно прыснули из щели под дверью.
Но если Берта и обреталась в сей унылой юдоли, выйти она не соизволила. Зато на пороге показалась хозяйка отеля, с многофункциональным чепцом на голове, и призвала крикунов к порядку.
— Мы к мисс Штайнберг, она здесь квартирует, — сообщил Рэкласт.
— К той вампирше, что ли?
Они застыли на пороге.
— Если постоялец который день не выходит из нумера, даже на двор, и обеда не просит, он или умер там… или тоже умер, но чуть раньше, — пояснила проницательная старушка. — Другое дело, что нашим постояльцам запрещено принимать гостей, особенно в таком количестве. Разве что вы тоже нумер снимете.
Предложение показалось привлекательным, тем более что уже светало. Однако проверка карманов выявила печальную финансовую ситуацию. У леди Маргарет и ее новоявленного братца, не говоря уже о гоблине и маленьком привидении, денег не оказалось. Поместье покидали в спешке. Гизела же потратила последний соверен на чай, а сдачу им так и не принесли, посчитав, что их присутствие отпугнуло других посетителей и тем самым ввело кофейню в убытки. В кармане нашелся только миниатюрный портрет Маргарет, который та когда-то подарила Гизеле. И как он тут очутился? Наверное, вытащить забыла. Но предложить портретик в качестве платы за постой было бы жестоко. Маргарет обидится.
— Возьмите мои часы, — лорд Рэкласт вытащил золотые часы-луковицу и покрутил ими, демонстрируя их привлекательность.
Но хозяйка была непреклонна.
— Благодарствуйте, сэр, а все ж у нас не ломбард. Однако если вы предпочитаете натуральный обмен, мы может договориться.
Взгляд ее стал предвкушающим.
— Нет, — немедленно отозвался вампир. — Нет, нет и определенно нет.
— Отчего же, лорд «Путешествую-С-Двумя-Любовницами» Рэкласт? — ввернула Маргарет. — Это ведь ваш излюбленный способ выходить из затруднительных ситуаций! Отцеловываться от проблем.
Не выдержав их препирательства, Гизела схватила Фетча за шиворот и сунула в руки обомлевшей хозяйке.
— Вот, возьмите.
— Что это?
— Это гоблин.
— И что прикажете с ним делать?
— Что хотите, то и делайте, — устало вздохнула виконтесса. — У него широкие взгляды.
Фетч облизнулся длинным красным языком и похотливо зачмокал.
— Что ж, я приму его в качестве оплаты, — подумав, согласилась женщина. — Гоблин в хозяйстве всегда сгодится. Подмести, посуду вымыть, крышу перестелить. Обещаю оставлять ему блюдечко молока…
— …лучше виски! — встрял Фетч. — От молока я рыгаю.
— Главное, не дарить ему носок, — добавила леди Маргарет.
— Иначе он обретет свободу? — уточнила хозяйка, отбиваясь от Фетча, который уже начал исследовать ее нижнюю юбку.
— Нет, иначе он натянет его себе на… на… в общем, даже пробовать не советую!
…А в это время на Континенте и думать забыли про поиски Берты. У дверей ночлежки Гизела быстро поблагодарила Изабель с Лючией и прервала связь, оставив тех загодя праздновать Новый год. И они праздновали. Примирение отцов и детей продолжалось бурно, переместившись поближе к елке, вокруг которой они дружно и с разной степенью успеха пытались танцевать чардаш.
Глава 25
Утро, 29 декабря 188* года
Неприятные пробуждения бывают разными. Иногда память постепенно, толика за толикой, приоткрывает перед нами впечатления прошедшей ночи, словно китайский палач, капающий ледяную воду на лоб преступника. В других же случаях, воспоминания обрушиваются каскадом. С лордом Марсденом произошло последнее. Как только он открыл глаза, то сразу вспомнил все свои злоключения на заднем дворе Дарквуд Холла.
Обстановка успела поменяться: вампир оглядел полупустую комнату с парой кожаных кресел, столом и плотными шторами на окнах. Зато мерзавец, выведавший его истинное имя, суетился поблизости. Цепи с вампира он так и не снял. По-прежнему они оплетали ему руки и ноги, удерживая в кресле. Разница заключалась лишь в том, что они казались полупрозрачными и переливались, точно ртуть. Вампир напряг мускулы и тут же поморщился, почувствовав жгучую боль. Что это за колдовство такое?
Еще пуще его злила игла, которую похититель вонзил ему в вену на локтевом сгибе, закатав рукав повыше. От иглы змеилась узкая резиновая трубка, вставленная в краник на продолговатом медном цилиндре, а другая трубка, тоже соединенная с цилиндром, была опущена в большую банку. Почти до краев та была полна крови, темной и вязкой.
Такой наглости Марсден не ожидал. Выкачать из вампира кровь — что может быть оскорбительнее? Да и на что она кому-то сдалась? Питательной ее не назовешь.
Между тем наглец со знанием дела осмотрел банку, после чего закрутил медный краник, а банку закрыл и упрятал в черную коробку. Несмотря на небольшие размеры коробки, сосуд с кровью в ней поместился. Покончив с делами, похититель аккуратно вытащил иглу, вовремя уклонившись, когда вампир клыками попытался снять с него скальп.
— Кто таков? — зарокотал Мастер.
— Я тебе друг, — ответил смертный и улыбнулся не без фамильярности. — Хотя поступил ты со мной не по-приятельски. Собственно, из-за этого я тебя и пригласил. В высшей степени поучительно — узнать подробности собственной смерти.
И сам присел в кресло, заложив ногу за ногу. Как ни всматривался в него вампир, но опознать не мог.
— Впервые тебя вижу. Такую гнусную рожу попробуй забудь.
— А ты вспомни ночь 19 августа 174* года, — не сморгнув, посоветовал смертный.
Вампир недоверчиво качнул головой.
— Ишь ты, как получилось. Но тогда ты был мордастее, не такой хлюпик.
— Что поделаешь, раз потомки обмельчали. Это Генри Томпсон, мой дальний внук. А я Ричард.
Он встал и провел рукой по груди, как будто похваляясь новым костюмом. Всем-то костюм был хорош и удобен, разве что чуточку жал в плечах.
— И ты завладел его телом? — охнул вампир.
— Не совсем, — отмахнулся мистер Томпсон, вновь присаживаясь. — Я все расскажу в свое время, но сначала слово тебе. Это ведь ты убил меня. Твое лицо было последним, что я помню.
Лорд Марсден поерзал в кресле, пытаясь принять положение поудобнее, но мешали цепи. Да только свиньи отрастят крылья, прежде чем Мастер Лондона попросит поблажек у смертного.
Он процедил:
— Началось с того, что мой оруженосец сразу после инициации попросил отгул. Отпустил его, мне не жалко, но вдруг передумал. У новичков частенько сносит крышу. Подкупай потом лекарей, чтоб выписали заключение о вспышке холеры, хотя на самом деле свежеиспеченный вампир по городу прогулялся. Решил остановить мальчишку, прежде чем он дров наломает. Иду на его запах, связь между нами сильна, как никогда. Уже к твоему дому подошел, а он вылетает из дверей и мчится, куда глаза глядят. Вид пришибленный, ясно, что обидели его тут. А я буду не я, если позволю над своими слугами измываться. Вижу — окно горит, за ним какие-то тени. Но когда я подлетел к подоконнику, самое интересное уже закончилось. Твоя жена опускала бронзовую статуэтку, а ты оседал на пол.
Впервые за ночь мистер Томпсон утратил хладнокровие.
— Так эта шлюха и с тобой путалась! — выкрикнул он, сжимая подлокотники.
— Твоя жена? Да я ее отродясь не видывал, — удивился Марсден. — Она скок на диван и в слезы, сама не поняла, что натворила. Бабы — они такие. Сначала напакостят, а потом ну реветь. Никак не могут с собой совладать, такая у них натура. Ну, думаю, дела творятся. Стучусь к ней в окно, так она меня за соглядатая приняла. Входите, говорит, и везите меня в тюрьму. И снова причитать, уж очень испугалась, что ее за мужеубийство на костер отправят. Ну, я ее успокоил, как мог. Мол, ничего вы не почувствуете, мадам, ведь по закону вас сначала удавят, а потом уже сожгут. Не помогло. От слез у нее поползли белила, и тогда я заметил синяки.
Он замолчал, а в мистер Томпсон в нетерпении подался вперед.
— Ну и? Ты, как я понимаю, не питаешь к женскому полу пиетета. Я же в ходе сыскной службы выяснил, что добропорядочных женщин не бывает в принципе. Просто одни скрывают свои шашни лучше, чем другие.
— Однако на леди я руку не подниму.
— Она не была леди.
— А мне недосуг было выведывать ее происхождение. Я услышал, что твое сердце еще бьется. Она не убила тебя, просто оглушила. Вот доверь бабе серьезное дело! Пришлось поторапливаться. Служанка завозилась на первом этаже — я спросил у госпожи ее имя и усыпил девку, но к дому уже подтягивалась толпа. Тогда я показал ей вот это…
Он оскалился так внезапно, что мистер Томпсон отпрянул назад. Задрав голову, вампир гулко расхохотался.
— Она как завизжит, а я только того и ждал. Повалил ее на диван, разодрал платье до самого низу, а синяков ей и своих хватало. Потом устроил так, чтоб в ее памяти остался только мой оскал и треск корсажа. Вроде как вампир ворвался в кабинет, убил ее муженька и хотел над ней надругаться, да не успел. Плевать мне было, что она там обо мне подумает. А вот что она отныне будет думать о себе — это другое дело… Когда она сомлела, я высосал твою кровь. Такой мерзкой мне еще не доводилось пробовать.
Они пристально посмотрели друг на друга.
— Утешил вдовицу или как там в вашем рыцарском кодексе было прописано?
— Без-пяти-минут-вдовицу, но какая разница? Утешил.
— Дурак ты, Агравейн.
Вампир смерил его надменным взглядом. Раздражало, что смертный с такой легкостью произносит его имя, словно оно было жестянкой, которую можно пинать походя.
— Для тебя «сэр Агравейн,» — поправил вампир. — Мы не одного поля ягоды.
— Ничего, скоро будем.
Томпсон подошел к столу и ласково поскреб пальцем коробку, не так давно проглотившую банку с кровью.
— Мы с тобой должны были встретиться при других обстоятельствах. Однако на случай, если план пойдет наперекосяк, я обзавелся сим артефактом. Его мне подарил один милейший иностранец, которому я посулил протекцию на время его пребывания в Англии. Обещал доставлять ему жертв на дом, прямо под твоим носом.
— Погоди! — лорд Марсден так напряженно шевелил бровями, словно перемножал в уме многозначные числа. — Но ведь кто-то прислал мне анонимку, предупредив о браконьере…
— Тоже я. Очень уж мне хотелось с тобой подружиться. Услуга за услугу, в щедрости Мастера Лондона я не сомневался. Вот только с Блейком вышла промашка. И зачем ты превратил мальчишку в вампира? И, самое главное, меня-то зачем было убивать? Поверь, я принес бы тебе куда больше пользы! — распалялся мистер Томпсон.
— Убил я тебя, как же, — искренне огорчился лорд Марсден. — Да ты здоровехонек.
— Меня убить и правда не так уж просто. Дело в том, что помимо предметов материальных, в этой коробке сохраняются и абстрактные субстанции.
— Например, душа? — догадался вампир.
— О да, — подтвердил мистер Томпсон, поглаживая любимую вещь. — Ты ведь не просто убил меня, но разбрызгал кровь по комнате, чтобы толпе было на что полюбоваться. Несколько капель попало сюда, но и этого хватило. Другое дело, что механизм ее действия довольно странный. Открыть коробку может только мой родственник, как если бы в нашей крови содержался некий общий элемент, нечто неподвластное времени. На всякий случай, я загодя оставил послание потомкам. Но ничего не получалось — недоумки читали мою эпистолу и бежали прочь. Никто не желал принять меня. Пока не появился Генри. Видишь ли, у артефакта есть еще одна особенность, которая частично его обесценивает. Именно из-за нее дух не может сразу же завладеть разумом восприемника. Сначала Генри должен был мною заинтересоваться. Возжелать меня. Снова и снова он должен был открывать коробку, перечитывая мое послание, и тогда моя кровь, оставшаяся на игле, понемногу смешивалась бы с его собственной.
В качестве демонстрации, он положил руку на коробку и выдавил каплю крови из проколотого пальца. Вампир жадно сглотнул.
— Со временем я расположился у него в голове, но трудиться мне не приходилось. Лишь изредка подбрасывал ему полезные идеи, а так он и сам не промах. Способный мальчик, но уж больно скучный. И послание мое он понял, увы, неправильно. А ведь я мог возвести его на такие высоты! Собственно, это я и хочу тебе предложить. Свои услуги.
Несмотря на разгоравшуюся улыбку, глаза его оставались прежними, тускло-голубыми, словно пыльные стекла, а Марсдену почудилось, что кто-то колотил в них изнутри, стучал кулаками, пытаясь вырваться, но вскоре затих, выбившись из сил. Вампир поежился.
— Сдались мне твои услуги. Раз уж поймал меня, так убей, чего разводить политесы. А еще лучше, отпусти, и уж тогда поглядим, кто кого.
Мистер Томпсон тихо засмеялся.
— Ты стар, Мастер Лондона, но ты не мудр. Удивительно, как ты вообще дожил до этих лет, с твоей приверженностью законам.
— А чего дурного в законах? — оскорбился Мастер Лондона. — Без них мы бы давно всех смертных сожрали, а так хоть какой-то порядок.
— Это само собой, но зачем лично тебе им подчиняться?
— Так я же их гарант.
Усмехаясь, мистер Томпсон прошелся вокруг кресла и, словно радуясь его близости, зашевелились цепи.
— Закон для тебя — как клюка для старика, как внушительный белый парик, которым судья прикрывает плешь. Без них ты ничто. Пустое место. Точно так же, будучи человеком, ты цеплялся за кодекс чести, потому что иначе стало бы ясно, какой ты на редкость бесталанный рыцарь. Если легенды вообще упоминают твое имя, так только в связи с тем, что кто-то вновь спешил тебя на турнире. Вечный неудачник сэр Агравейн. Ты вошел в историю как брат сэра Гавейна и сэра Мордреда, на тебя же самого летописцам жаль было переводить чернила. Держу пари, твоя мать об этом догадывалась. Иначе не сделала бы тебя оруженосцем младшему брату.
Вампир дернулся так, что чуть не оторвал подлокотник вместе с цепями, которые уже утратили прозрачность, потемнели и оттого казались еще прочнее.
— Все было совсем не так! — выкрикнул он и, когда мистер Томпсон отошел подальше, повернулся к нему насколько позволяли кандалы.
Ему страстно захотелось, чтобы собеседник понял, как же все было на самом деле. Серебряные звенья до мяса прожигали кожу, но лорд Марсден продолжал смотреть на Томпсона, который внимал ему с вежливой улыбкой.
— Матушка доверяла мне больше, чем остальным сыновьям, — почти срываясь на крик, заговорил он, — потому и поместила Мордреда под мою опеку…
— … а он попользовался тобой и переступил через твое тело. Точно так же и юный Блейк.
— Блейк?! Так он с тобой в сговоре?
— Конечно. Думаешь, почему он не кинулся тебя спасать?
— Лжешь!
— Может лгу, а может и нет.
— Точно лжешь, — выдохнул вампир. — Мальчишка меня любит, я знаю.
— Да он потешается над тобой за глаза. Как и все остальные, с тех самых пор, как тебя одурачила барышня из провинции. Что может быть смешнее Панталоне, женатого на молоденькой? Не удивлюсь, если она погуливает на стороне.
— Заткнись, мерзавец! Еще пол-слова про мою жену…
— … и ты сделаешь, собственно, что?
— Если бы Маргарет мне изменяла, я бы узнал! Мордред рассказал бы мне!
— Так с ним, небось, и гуляет.
Вампир обмяк в кресле, чувствуя, как его воля превращается во влажное крошево, а силы покидают такое недостойное тело. Оплетавшие его цепи уже не блестели, на них проступил черный налет, и казались они такими же древними, как он сам. Сопротивляться им бессмысленно. Никуда уже не денутся.
— Что тебе нужно? — прошептал он.
— Я знаю, чего ты желаешь больше всего на свете.
— Чего же?
— Уважения, — проговорил мистер Томпсон. — Чтобы подчиненные даже мысленно не смели в тебе усомниться. Чтобы брат признал твое главенство. Чтобы жена смотрела на тебя с обожанием. Чтобы твоя мать, которая всегда стоит за твоей спиной, перестала называть тебя ничтожеством. Так ли это, Агравейн?
— Это так, — сказал вампир.
— Я помогу тебе. Ты отменишь все правила — не входить без приглашения, не убивать несовершеннолетних, вообще никого не убивать по возможности. Правила действуют лишь до тех пор, пока ты сам в них веришь…
— Мне кажется, я не верю уже ни во что.
— Отлично.
— А что потребуешь взамен? — насторожился лорд Марсден.
— Вечную жизнь. Будет справедливо, если тот, кто убил меня, поможет мне родиться заново. Всегда мечтал стать вампиром, жаль, в прошлом веке нам с тобой не удалось договориться. А Генри так ничего и не понял, — Томпсон покачал головой. — Думал, глупыш, что я призывал его заменить устаревшие ценности — честь, доблесть, прочую ерунду — на какие-то новые. Раз нет ничего, то должно же быть хоть что-то. Но единственная реальность — это смерть. Как раз ее и нужно избегать. А когда ни во что не веришь, остается верить только в себя.
И опять в его мутных зрачках что-то мелькнуло.
— Даже если б я решил тебя обратить, то все равно не сумел бы, — сказал Мастер — Слишком давно крови не пробовал.
— Я и это учел. Посему подготовил тебе презент. Можешь насладиться им приватно.
— В подземелье меня запрешь?
— Нет, в комфортабельных апартаментах, главное достоинство которых заключается в том, что выбраться оттуда тебе помешают цепи. А снять их могу только я. Вот вечером и сниму. К тому времени ты насытишься кровью и подготовишься к моей инициации.
— Так уверен, что я соглашусь?
— Отнюдь не уверен. Именно поэтому я принял меры предосторожности. Твоя кровь сгодится для заклинания, которое обеспечит тебе мучительную кончину. Но зачем нам враждовать, Агравейн? — он сменил тон на приветливый и кивнул пленнику. — Коль скоро ты сделаешь меня вампиром, я окажусь в твоей власти и уж тогда сумею тебе услужить. С моей помощью ты станешь самым могущественным владыкой в мире. И тогда никто не посмеет над тобой насмехаться.
Когда солнечные лучи просочились сквозь треснувшиеся окна и несмело поползли по незнакомым помещениям, куда не заглядывали еще ни разу — лишь тогда толпа закончила громить поместье и удалилась с чувством выполненного долга, то и дело роняя золотые столовые приборы и позвякивая безделушками из будуара хозяйки.
Мстители бушевали полночи. Потрудились они на славу: первый этаж выглядел так, словно по нему взад-перед прогулялся ураган, мебель на втором тоже превратилась в обломки, зато до третьего этажа толпа так и не успела добраться, израсходовав заряд праведного гнев на первые два. Напоследок решено было спалить капище, но Уолтер категорически запретил. К тому моменту его спутники уже отыскали дорогу в погреба и теперь от них так разило виски, что сами того и гляди вспыхнут, стоит только чиркнуть спичкой. Спорить со своим предводителем мстители не стали, тем более что им пора было возвращаться восвояси, в лавки и конторы, на вокзалы и на верфи. Выходные по случаю мятежей в Лондоне не предусмотрены — иначе никто бы и вовсе на службу не являлся.
Уолтер остался один. Он спустился в фойе, слушая, как ветер завывает в опустошенных коридорах и как постанывают двери. Он ступил на ковер, густо усыпанный лепестками орхидей и землей из расколоченных горшков. Он вышел на крыльцо.
Кто-то уже нацарапал на витых колоннах нелицеприятные послания хозяевам, но их понемногу заносило снежной крупой. Дом походил на раненого звери, который зализывал раны, прежде чем вновь броситься в атаку. Уолтер рассек его на части, исследовал сверху донизу, от чердака до подземелий, но Эвике так и не нашел.
Снова вспомнилась поэма про злосчастного короля, чью жену украли эльфы. Целых десять лет король Орфео скитался по лесам, пока вновь не повстречал их и не проследил за ними вплоть до самого их замка, где томились все похищенные ими люди. В том числе и его жена. Он нашел ее там.
Он посреди земель увидел замок,
Что рукотворен был, богат,
Высок и дивно ясен,
И стены, как хрусталь, блестят,[8]
— тихо процитировал Уолтер.
Но почему же, когда он сам отыскал приют нечисти, Эвике там не оказалось? Неужели потому, что он променял сказку на реальность? Фольклорные правила больше не действуют?
Уолтер даже начал сомневаться, что вампиры вообще причастны к пропаже Эвике. Мало ли в столице негодяев? А если так, то похитители, возможно, прислали какие-то требования? Не раздумывая, Уолтер поймал кэб, приказав извозчику гнать лошадь во весь опор. Через мучительный час он подбежал к двери, ожидая увидеть письмо с буквами, вырезанными из газет… Ничего.
Но рано еще опускать руки, и он помчался в ближайший оружейный магазин, где приказчик с трудом, но все же отыскал ему серебряные пули. В нынешних обстоятельствах они стали ходовым товаром. Отсюда — обратно домой, в кабинет, где в ящике стола его дожидался револьвер. После той встречи с Бертой, Уолтер ни разу его не вынимал. Теперь пригодится. Кто бы ни похитил его жену — будь то нечисть или люди, по ту сторону смерти или по эту — все равно он их найдет. Даже если придется прочесать весь город.
Тут он прикинул размеры Лондона и понял, что просто не успеет. Разве что заявить в полицию, да только полиция держится в сторонке от вампиров. Если нежить все таки замешана, от властей помощи не жди. А в БЛА идти — только время понапрасну тратить.
Но что он может в одиночку? Ведь во всем Лондоне у него не осталось друзей.
Он понял, что совершил ошибку, но когда именно?
Когда смотрел на Гизелу, но видел только ее окровавленный рукав? Когда отказал ей от дома? Еще раньше, встретив на улице Берту, но так и не объяснившись с ней, сочтя ее клыки главной уликой? Тогда ли, как позволил Генри увести мальчика, за которого она так просила?
От последней мысли его бросило в пот. Ведь он даже не спросил у Томпсона, где находится приют, куда тот поместил мальчика до поры до времени. Как теперь его найти? Все ли с ним в порядке? Или он успел затеряться среди воспитанников, одетых в одинаковые балахоны, и сам уже позабыл себя? А ведь это могла быть его собственная судьба, его, Уолтера. Вот, значит, когда он ошибся!
…Или еще раньше?
Чудовища приходят, стоит только их позвать. И по возвращению в Англию он воззвал к новому чудовищу — не их тех, что лакают страх, а их тех, что питаются неуверенностью. Уж чего-чего, а неуверенности у него было хоть отбавляй. Надеялся растерять ее в Трансильвании, да не вышло. В отличие от Берты, он не победил. Просто выжил. До сих он просыпался среди ночи и стискивал руку Эвике, потому что боялся, что стоит отвернуться — и уже никогда ее не увидит. Сохранить Эвике любой ценой. Слишком часто он терял ее, чтобы рискнуть вновь.
Но как он ее защитит? Неудачник, искавший смысл жизни в фольклоре?
А Генри сразу нащупал эту слабость, думал он, засовывая патроны в карабин. Генри выспрашивал про вампиров, причем с каждым ответом Уолтер чувствовал, как отчуждается от тех, кого называл друзьями. Какими странными они казались на словах! Зато сам он наконец-то может зажить благополучной жизнью джентльмена, не стесненного в средствах. Домовладельца. Будущего отца семейства.
А Генри все соглашался, все кивал, наблюдая как цветет его неуверенность и как завязываются на ней первые плоды. Лишь одного Уолтер не рассказал бывшему другу — про дар, которым Берта наградила его по чистой случайности. Постеснялся, что тот рассмеется, как узнает, что великовозрастный приятель отныне видит феечек. В остальном же он вывернул перед Генри душу, вытравил из нее сказку и наполнил скучными вещами, потому что только так можно повзрослеть.
Все впустую. Эвике это не спасло.
Так будь он проклят, скрежетал зубами Уолтер. Это Генри, это он во всем виноват!
Общаясь с ним, Уолтер воздвиг вокруг себя стену из стекла, невидимую до поры до времени. Но стоило похолодать, как она покрылась инеем, стала заметной, осязаемой. И как теперь выбраться отсюда? У кого просить помощи?
Ждала Эвике долго. Когда отворилась дверь и тюремщики втолкнули второго узника, женщина уже вовсю клевала носом. А как вскочила с матраса — точнее, приподнялась, потирая поясницу — упырь уже направлялся к ней. Кусать не стал, просто вперил в нее глазищи и причмокнул губами. Значит, все по плану.
На всякий случай Эвике сделала книксен — от нее не убудет, а упыри любят, когда с ними расшаркиваются. Ответного поклона так и не дождалась. Вампир сразу же распознал в ней плебейку и продолжал бесцеремонно таращиться. У нее тоже хватило времени оценить противника: высоченный, косая сажень в плечах, кулаки такие, что можно ими породу в шахте долбить. Непросто будет с ним сладить.
Первым молчание нарушил вампир.
— Эй, вы! — рявкнул он. — Можете прочесть «Отче Наш» по-гэльски?
— Н-нет, — перепугалась Эвике.
— На старо-английском?
— На латыни могу.
— Тоже сгодится, — одобрил вампир.
— Начинать?
— Повремените, я еще сдерживаюсь.
Горделиво вздернув подбородок, он прошествовал в угол, прислонился к стене и застыл там, как воплощение стоицизма. Эвике покосилась на него подозрительно.
— А с какой стати вы мне советы даете? — спросила она.
— Убивать вас не хочу, вот с какой. То есть, хочу, очень хочу, но не по чужому же приказу.
Сразу отлегло от сердца. Невероятно, но вурдалак не желает ее кусать!
Или притворяется? Интриги для нечисти — любимая забава, плетут их, как детвора «колыбель для кошки.»
— Сэр? — окликнула его Эвике. — Можно задать вам вопрос личного свойства?
— Как будто мой отказ вас удержит! Бабий язык, куда ни завались, достанет, — раздраженно отозвался он.
— Какую ступень вы занимаете в иерархии вампиров? — не смутилась женщина.
Она опустила руку, потом начала зигзагообразно ее поднимать, ожидая, когда же сокамерник скомандует «стоп.» Оставалось надеяться, что еще до того, как рука поднимется выше головы.
— Учитывая, что никто со мной не считается… — начал он, а Эвике облегченно вздохнула.
— Хвала Пресвятой! Стало быть, вы не Мастер!
— Что вы имеете против Мастеров? — насупился вампир.
— Повидала их на своем веку. Мягко стелют, а не выспишься.
Проворчав что-то себе под нос, он снова умолк и простоял так несколько минут, накручивая бакенбарды на палец.
— Вас как звать-то?
— Миссис Стивенс, — ответила Эвике, ни на секунду не забывая, что с нечистью нельзя откровенничать. Первое имя она ему ни за что не откроет. — Вас?
По непонятной причине этот простой вопрос сбил вампира с толка. Еще долго он шевелил губами, как будто выговаривая забытое слово.
— Агравейн, — не слишком уверенно произнес он.
— Тогда вы точно не Мастер! — окончательно успокоилась Эвике. — Его зовут как-то иначе. Эх, запамятовала!
— Незачем нам его вспоминать.
— И то правда, еще накличем. Нам тут и так неплохо…
— …вдвоем, — подхватил вампир со странным именем.
И стрельнул глазами на ее грудь, только что не присвистнув. Если бы взглядом можно было расстегивать пуговицы, Эвике стояла бы голышом.
«Вот охальник! Того и гляди, за грудь меня ущипнет и шлепка даст,» — мысленно возмутилась миссис Стивенс, но виду не подала. Более того, ей стало понятно, что столь галантные знаки внимания вампир оказывает ей механически, просто по привычке. Уж очень усталым он казался, того и гляди, с ног свалится. В подтверждение ее догадки, вампир протяжно зевнул, клацнув желтоватыми клыками.
Идея созрела сама собой.
Тут главное голос, мягкий, участливый и с добрым простонародным говорком. Именно такой, который и должен быть у служанки. Она запросто его сымитирует, с ее-то опытом! Эвике подумала, что ее до сих пор тянет встать у Гизелы за стулом.
— А не пора ли вам на покой, сэр? — проворковала она, подкрадываясь к нему. — Отоспитесь в волю, авось вечерком и придумаете чего.
— Уснешь тут без гроба, — пожаловался вампир. — Хотя солнце давно взошло, сквозь стены чую.
— Ну и чудненько. А чтобы вашей милости спалось покойнее, давайте-ка снимем фрак, — продолжила Эвике тоном Далилы, предлагающей возлюбленному прогуляться в парикмахерскую. — Вот так, вот так, а теперь жилет. И рубашку тоже.
Без возражений вампир позволил разоблачить его, принимая хлопоты как должное. Даже спасибо не сказал, когда она уступила ему матрас, а потом свернула фрак и подложила ему под голову. Настоящий аристократ! Привык, что все для него. Эвике почувствовала, как в ней пробуждается классовая ненависть.
Пока вампир устраивался на матрасе, женщина сбегала за ширму, а когда вернулась, он уже спал. Или просто лежал с закрытыми глазами, вытянув руки по бокам. Если дыхание не слышно, то сразу не разберешь.
В любом случае, глупо упускать такой момент. Упокоить, прежде чем он проснется голоднее прежнего. Женщина достала колышек, вытерла об юбку, потому что он сразу же намок в ее вспотевших ладонях, примерилась. Уолтер как-то раз говорил, что сердце находится между шестым и седьмым ребром. На всякий случай, она пересчитала ребра, а пока считала, невольно залюбовалась широкой и мускулистой грудью, поросшей черной шерстью. В фигуре вампира чувствовалась древняя, почти звериная мощь. Как только Эвике отыскала нужное ребро, ее взгляд сам собой заскользил все ниже и ниже…
С досады она кольнула себя в ладонь. Действовать надо, а не на чужих мужчин пялиться, тем более что Уолтер ничуть не хуже. Опять примерилась и уже занесла свое орудие, как вдруг спящий резко распахнул глаза. Колышек едва не выскользнул из пальцев, но Эвике так проворно убрала руку за спину, что вампир ничего не заметил. Он, впрочем, и вовсе в ее сторону не смотрел.
— Это каким идиотом надо быть, чтоб позволить бабе себя уболтать! Солнце солнцем, а сюда оно не доберется. А ну живо надевайте, — не оборачиваясь, он швырнул ей свою верхнюю одежду. — Вам мерзнуть нельзя, в вашем-то деликатном положении. И ложитесь на матрас, второго тут нет.
Эвике поспешила надеть его рубашку, такую просторную, что она застегнулась на животе. Накинула на плечи фрак. От запаха одеколона, пряного, почти удушающего, ее начало подташнивать, но так и правда стало теплее.
— А вы? — робко спросила она.
— Мне холод нипочем. Я у двери лягу. На случай, если мерзавцы вернутся, уж устрою им торжественный прием. А вы коли услышите звуки борьбы, то отвернитесь. Незачем вам такие треволнения.
— Хорошо.
— А то ежели женщина в положении напугается, дитя уродцем обернется, — продолжил он менторским тоном.
— Страсти-то какие, сэр Агравейн! — всплеснула руками Эвике, которая тоже непоколебимо верила в эту теорию.
Вампир снисходительно кивнул, довольный, что научил ее уму-разуму.
— Я во сне не ворочаюсь, так что вам не помешает лязг, миссис Стивенс, — добавил он, занимая пост у двери.
— Лязг? — не поняла она.
— Моих кандалов.
В доказательство он вытянул перед собой руки, даже встряхнул ими.
— Вот, видите?
Эвике закивала. Препираться с вампирами — себе дороже, а уж тем более с вампирами сумасшедшими. Тем не менее, при мысли о том, что именно он будет сторожить ее сон, ей стало спокойно и совсем легко. Кол она спрятала в карман. Сейчас в нем не было нужды, а когда они проснутся… тогда жизнь покажет.
Она легла на матрас, укрывшись фраком, и сквозь слипающиеся ресницы разглядела, как вампир укладывается на пол.
На нем совершенно точно не было цепей.
Глава 26
Когда в комнату вошли, Берта Штайнберг так и осталась сидеть на койке. Если это не Гизела, то и вставать незачем. У той шаг такой легкий, что половицы не скрипят, а тут кто-то незнакомый. Мужчина.
Глубокий поклон, и гость присел рядом.
— Кто вы? — спросила она. Мельком посмотрела на него, затем уставилась в стену, и взгляд ее увяз в разлапистой цветочной гирлянде на выцветших обоях.
— Я Рэкласт, брат того, кто застегнул на вас намордник, — представился мужчина.
— Милорд прислал вас с официальным помилованием? Просто снять с меня эту пакость он не мог? Нужен бой барабанов?
Заметив, что мужчина рассматривает ее так и эдак, только что за щеку не тянется потрепать, Берта засопела и чуть не натянула на голову одеяло. Навязчивое мужское внимание всегда ее раздражало.
— Когда исчез намордник?
— Часов шесть назад, может, и того больше, — сказала она с напускным равнодушием, хотя с тех пор столько раз произнесла слово «Новый Год,» что хватило бы на персональное поздравление каждому лондонцу.
— Это еще ничего не доказывает, — забормотал мужчина. — Возможно, у него нет сил даже на простенькое заклинание… Но прислал меня не лорд Марсден, а мисс Гизела. Она здесь.
— Я так и поняла. Я слышала ее голос.
— И не выглянули? — Рэкласт прицокнул языком. — Глядя на вас, мисс Штайнберг, невольно поверишь в непостоянство женщин и мимолетность их любви.
Теперь уже одеяло хотелось набросить на него, а потом колотить наглеца покуда пощады не запросит.
— Как вы смеете?! — вскакивая, рявкнула Берта. — Я люблю ее! Я так ее люблю, что отныне не посмею к ней прикоснуться! Я ведь переполнена тьмой, сэр Как-вас-там. Тьма плещется во мне, еще немного, и проступит через поры, как смертный пот. Но содеянного не исправишь. Даже сквозь стены я чую запах крови на ее платье. Гизи тоже кого-то убила? Как я?
— Всего лишь ранила. Хотя, по моему мнению, в таких случаях не стоит миндальничать.
Это известие ее успокоило.
— Хорошо, — отрывисто сказала Берта. — Передайте, чтобы она уходила. Мы не должны видеться. Я на нее плохо влияю.
Мужчина тоже поднялся, очень неторопливо — не рисовался, просто не хотел удариться головой о низкий потолок.
— Одинока тропа предателя, — сказал он, — но горше нее только тропа добродетели.
— Где вы углядели добродетель? Ее здесь нет. Никто в обществе не назовет добродетельной такую, как я, — усмехнулась Берта.
— Добродетель и мораль — не родные сестры. Если они повстречаются на улице, то не узнают друг друга в лицо. Вы наложили на себя слишком суровую епитимью, мисс Штайнберг.
— Я делаю то, что должна, — отрезала вампирша.
— Зачем так себя истязать? Ведь тот, кто одинок, плывет по ледяному морю и прокладывает тропы изгоя… wadan wraeclastas,[9] — добавил он на непонятном языке. — Судьба полностью предопределена! Так сказал скиталец, памятуя о невзгодах, о жестоких битвах и кончине родичей…
Он говорил нараспев, и в отзвуках его голоса слышался плеск волн и крики морских птиц.
— Это стихотворение?
Рэкласт кивнул.
— О том, что нет ничего хуже одиночества. А я вкусил его сполна, причем по своей же вине. Не повторяйте моей ошибки, мисс Штайнберг. Не предавайте тех, кто вам дорог. Потому что тропа предателя ползет через стылую пустошь, и нет ей конца.
Берта прижала руки к груди, пытаясь то ли удержать слова, то ли, наоборот, вытолкнуть их наружу.
— Неужели после того, как я опять бросила ее, Гизи все еще меня любит?
— Думаю, вам самой стоит у нее это спросить.
— Ну что, спроси, Берта!
В дверях, словно привидение, появилась Гизела. Она казалась ужасно усталой и вымотанной, и вообще немножко другой, но когда улыбнулась, у Берты отлегло от сердца.
— Как считаешь, что она ответит?
— Я не знаю, — понурилась фроляйн Штайнберг. — Возможно, у меня и вовсе нет права спрашивать. Возможно, лорд Марсден был прав, отняв у меня речь. Когда я говорю, то чувствую привкус тьмы на языке. Наверное, так будет всегда.
— Наверное, ты сама хочешь, чтобы так было! Что, нравится сидеть тут и страдать, чтобы мы все бегали вокруг и успокаивали тебя? Ну еще бы, кому бы не понравилось! А там, в реальном мире, между прочим, серьезные проблемы. Ты нам очень нужна. Ты мне очень нужна.
— Даже если я скажу, что и во сне я… тоже убиваю людей, и уже не могу остановиться?
Забывшись, она потерла руки о подол.
— О ужас! — подхватила Гизела. — А я во сне однажды была Наполеоном, и что? Берта, прошу тебя, хватит выдумывать проблемы на ровном месте!
— А как именно вы их убиваете? — заинтересовался вампир, и Берта взглянула на него с отвращением, словно он был из тех зевак, что вместо обычного театра посещают анатомический.
— Весьма жестоко, — скупо сообщила она.
— А вот как? — не отставал нахал. — Вспарываете животы и набиваете соломой? Девицам? Если плохо прядут?
В своем обычном состоянии, Берта Штайнберг мало чем соответствовала современным ей стандартам женского поведения. К модистке ее можно было затащить разве что на аркане, одежду выбирала по принципу «чтоб грязь была незаметна,» а при виде крысы вряд вскарабкалась бы на ближайший шкаф. Более того, крысой она бы закусила. Но сейчас вампирша ухватилась за штору, чтобы не потерять равновесия.
— Откуда вы знаете?
— Ваше имя выдает вас с головой, — просветил ее Рэкласт. — Берхта — «сияющая» — это имя древней богини, предводительницы Дикой Охоты. А ваше приключение летом, по-видимому, не прошло для вас даром. Скажем так — волшебства в вас чуть больше, чем в остальных вампирах. Именно поэтому ваше имя позвало вас. Теперь вы можете черпать из него силу…
— Но я не хочу! — она вытянула руки, отгораживаясь от такой этимологии. — Я знаю, кто такая «фрау Берта»! Слышала про нее, когда мы еще в Гамбурге жили! Уродливая старуха, что мчится во главе полчища демонов, врывается в дома и наказывает нерадивых прях! Я бы никогда… я думала, меня назвали в честь бабушки!
— Какая-то у тебя неправильная версия, — приподняла бровь Гизела. — Никогда не слышала про прях… В ваших краях Берхте больше заняться было нечем? Конечно, ее любовь к трудолюбию похвальна, но мне в детстве рассказывали, что она — добрый дух. И, к тому же, очень красивый! Кому интересно слушать про старух? Ими родители пугают ленивых дочерей. Наша же Берхта — прекрасная дама в белом, которая приносит подарки хорошим девушкам. Лично мне это кажется более эффективной мотивацией, чем убийство — производительность труда как минимум не падает! Да и демоны — я бы постеснялась ходить по улице с такими уродцами. В ее свите души мертвых детей, вот прямо как… как твоя Хэрриэт, кстати!
— Но разве так бывает? Чтобы одно и то же существо считали и добрым, и злым?
— Еще как бывает, — авторитетно заявил Рэкласт. — Но все зависит от того, какой вы сами захотите быть. Потому что в рождественском сезоне переплелись боль и радость, смерть и жизнь. Один младенец родился, сотни погибли от меча. Кто-то пьет горячий пунш, кто-то замерзает в канаве. И только дух зимы может решить, как закончится год.
— Вот такая ты у нас, Берта, — пробормотала Гизела задумчиво. — Только, если можно, выбирай свою ипостась побыстрее! У нас там Эвике, э… Проблема с Эвике у нас, в общем.
— Что стряслось с Эвике? — встрепенулась вампирша и внимательно выслушала про все их их несчастья.
— Затевается что-то очень скверное, — подытожил Рэкласт. — Недаром наш противник созвал вампиров в Дарквуд Холл в полночь. Хочет устроить нечто зрелищное. Я даже догадываюсь, что именно. И если у него получится, то не только мы, но и люди будут в опасности.
— Берта, ты должна помочь! Вся надежда на тебя!
— Мне кинуть в него пригоршней соломы? — съязвила вампирша.
Стало так тихо, что можно было расслышать, как на первом этаже леди Маргарет переругивается с хозяйкой из-за несвежего полотенца.
— Мы попадем в Дарквуд Холл до полуночи и первыми нападем на врага, — предложил мужчина. — Для этого мы должны объединиться, потому что в одиночку я с ним не совладаю. Когда он позвал меня по имени, то выкачал всю силу, что у меня была, и присвоил ее себе. А полакомиться человеческой кровью я не могу — сами понимаете, Договор.
Наследственность не могла не отразиться на дочери фабриканта. Что-что, а подозрительную сделку она сразу разглядела.
— Если вы ничего не добавляете в общий котел, то ни о каком объединении сил и речи быть не может. Скажите лучше, что хотите взять мою силу взаймы.
— Именно так, — не смутился Рэкласт.
— Еще чего! Если понадобится, я сама злодея порешу. Что я, со смертным мужчиной не справлюсь?
— Ну уж нет, сражаться с ним буду я. Считайте, что таким образом вы со мной расплатитесь. За толкование ваших снов. А так же за то, что я буду отвлекать Маргарет, покуда вы с мисс Гизелой…
— Пошляк!
Берта огляделась, выискивая чем бы в него запустить, но проницательный господин поспешил удалиться, напоследок снова поклонившись. Девушки остались вдвоем.
— Я очень рада, что ты снова со мной, — улыбнулась Гизела. — Я хочу, чтобы так было всегда!
Вместо ответа, подруга ее поцеловала. Ей тоже этого хотелось. И еще чтобы год закончился хорошо, но одного ее желания могло оказаться недостаточно.
Фрэнсис. Это имя ему совсем не идет, думал вампир, ворочаясь на продавленном диванчике в гостиной мисс Маллинз.
К ней они напросились вчера ночью, после побега из Даркувуд Холла. Баньши не только не отказала, но даже состряпала для Маванви ужин из вареной картошки, перемешанной с капустой и репой, а вампира напоила терпким снадобьем, от которого он тут же уснул.
Незачем и просыпаться. Нет, ну что за положение! Рыцарь, а? Все равно что уличной крысе хвост позолотить — шутникам, может, и забава, но крысе-то какой прок? Львом она от этой процедуры не заделается. Как жила в канаве, так в канаве и помрет.
За шатким столом, под одну ножку которого была подложена стопка журналов, сидела Маванви и самозабвенно водила огрызком пера. Время от времени закрывала глаза, прислушивалась к шепоту своей перепончатокрылой музы и снова начинала строчить. Рядом с чернильницей стояла пивная кружка, наполненная мутной жидкостью. В ней нарезал круги чайный гриб Фергюс, мнивший себя очень опасной акулой. Время от времени девушка бросала ему кусочек сахара с надтреснутого блюдца.
— Эмм… привет? — неловко начал вампир.
— Ой, Фрэнсис! — обрадовалась мисс Грин. — Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?
— Ребра чешутся, но это хорошо, значит, восстанавливаются. А ты как? — забеспокоился он, увидев синяки на ее запястьях, такие яркие, что издали их можно было принять за гранатовые браслеты, которые девушка подобрала не в тон зеленому платью.
— Мелочи какие! Главное, писать могу.
— Как повстречаю гада, который с тобой такое сотворил, руки ему оторву и в Темзу выброшу! Одну с моста в Челси, другую с Вестминстерского. Пусть попробует найти и прирастить, — мрачно пообещал Фрэнсис. — Мисс Маллинз где?
— Ушла на работу.
— По контракту?
— Нет, она сказала, что это просто так. Иначе будет совсем несправедливо.
Хотя вампир ничего не понял, но все равно обрадовался. Ехидные шуточки по поводу новообретенного рыцарства выслушивать не хотелось. А уж мисс Маллинз умела пристыдить.
— Что пишешь?
— Про наши вчерашние приключения.
— Да? И скольких врагов я уже убил, защищая тебя?
Трогая листок кончиком пера, Маванви сосчитала.
— Десятерых. Пока что, — посулила она.
Дальше сдерживаться он уже не мог.
— Да вы сговорились, что ли? Сначала Рэкласт, чтоб ему семь лет кровь не пить, теперь еще ты! Все, пошутили и хватит! Ну какой из меня рыцарь? Нет, ты погляди на меня! А? Я даже мечом орудовать не умею! — он покосился на меч, который стоял у камина, между метлой и совком для золы. — Вот заточкой — это да, это мое, а такой штуковиной… И у рыцарей должно быть благородство, а у меня оно откуда возьмется? Отрастет?
Маванви подошла поближе, потерлась щекой о его холодную щеку. Разбушевавшийся вампир успокоился, ярость сменилась печальным недоумением.
— На самом деле, ты очень хороший, Фрэнсис, — серьезно сказала девушка.
— Какой там! Даже мое имя — Блейк — означает «темный.»
— Вовсе нет. На самом деле, Блейк — означает «светлый.» Я нарочно в словаре проверила. Точнее, «бледный,» как цвет твоей кожи, но какая разница? Суть в том, что себя трудно понять до конца. В этом нам помогают друзья.
— Когда ты говоришь про меня всякое такое, мне кажется, ты просто врешь, — честно признался вампир. — Настолько это не совпадает с тем, что я сам про себя знаю.
— Но если я трачу усилия на то, чтобы складно соврать, значит, ты мне все равно дорог! — засмеялась Маванви, целуя его в губы.
Фрэнсис обнял ее. Руки привычно заскользили по девичьей талии, но он опомнился и спрятал их за спину. Не дело рыцарю так распускаться. Сперва надо на мандолине побренчать или еще что-нибудь куртуазное отмочить, потом уж лезть под юбку. Однако мисс Грин придерживала иного мнения и увлекла его на диван…
Как выяснилось, само провидение оберегало ее честь, так что дверной колокольчик задребезжал осуждающе.
— Ой, мисс Маллинз вернулась! — пискнула девушка, приглаживая волосы.
— Будет нам на орехи!
Переглянувшись, они прыснули по разным углам — Маванви к столу, задабривать Фергюса сахаром, чтоб не выдал хозяйке, вампир поднимать засов…
На пороге стоял молодой мужчина, без шляпы, без перчаток, в наспех застегнутом сюртуке. Судя по осунувшемуся лицу вкупе с воспаленными, какими-то остекленевшими глазами, он бодрствовал более суток. На то у него была хорошая причина. Вернее, плохая, ведь даже завсегдатаи опиумных притонов выглядят куда веселее.
Бессмысленный взор сосредоточился. Без дальнейших рассуждений, чужак вытащил револьвер и направил на вампира. Только тогда Фрэнсис вспомнил, где же видел его прежде.
— Эй, как там тебя? Уолтер Стивенс? Это что еще за шутки? — попятился вампир, отступая вглубь комнаты, но мужчина шел на него.
— Где моя жена? — хрипел он.
— Я почем знаю!
По своему обыкновению, Маванви проявила героизм и кинулась грудью закрывать любимого. Нет бы меч принесла! Увы, по мнению мисс Грин, здравый смысл был уделом обывателей. Теперь же вампиру приходилось мягко, но решительно отталкивать ее в сторону, при этом не сводя глаз с психического. Как бы не спровоцировать того резким движением.
— Кому же знать, как не тебе, — выплюнул мистер Стивенс, — раз ты ходишь в любимчиках у вашего Мастера. Куда он ее уволок? Отвечай!
— Когда пропала твоя жена? — протянул Фрэнсис, выгадывая время. — В котором часу?
— Вчера вечером…
— Это точно не вампиры! — вмешалась Маванви. — Вчера они были заняты… несколько иначе. А Мастера тогда же похитили, мы сами не знаем, где его искать…
Все трое дружно вздохнули.
— Случалось ли тебе перейти дорогу кому-нибудь по имени Томпсон? — спросил Фрэнсис, и мистер Стивенс быстро закивал.
— Генри?
Вкратце он описал бывшего приятеля, а вампир произнес уверенно:
— Вот он и напал на моего господина. А я-то думал, как так получилось? Теперь ясно. В одном теле уживаются две души — Генри и Ричарда, его предка. Эх, поймать бы его и вытрясти обе, но не могу! Когда-то давно я дал клятву не убивать его, так что вчера не смог…
— Это ничего, я сам его убью, — перебил Уолтер. — Скажи лучше, как его победить? Есть у него слабые стороны?
— Он любит доказывать свою правоту, — потупился вампир.
— Я учту.
— Ты точно с ним справишься? — засомневался Фрэнсис, глядя, как подрагивают руки смертного, и как он щурится даже от тусклого света, пробивавшегося через пыль на газовом плафоне.
— Да, — ответил Уолтер Стивенс, и что-то в его голосе заставило вампира ему поверить.
— Генри? Ты можешь объяснить, какого дьявола мы мотаемся из одного конца города в другой? — обступив своего вожака, роптали сообщники. — Зачем мы здесь? Тут и до нас почти все разнесли!
Камин в парадной зале Дарквуд Холла полыхал, похрустывая троном, который захватчики употребили на растопку. Но хотя разрушать Дарквуд Холл до конца им и правда нравилось, убить кого-нибудь тоже хотелось. А Генри зажилил единственного упыря и не делится! Не по-товарищески это.
Мистер Томпсон развлекался тем, что метал вилки в полотно, изображавшее кладбище в лунном свете.
— Считайте, что приехали. Скоро я нанесу прощальный визит нашему упырю, а после присоединюсь к вам. В полночь все вампиры появятся здесь.
— Что, как овцы на бойню притопают? Они ж не совсем дурачье!
— О, вы будете приятно удивлены.
Но чтобы приятно удивиться, так долго им ждать не пришлось. Пошатываясь, в залу вошел незнакомый парень. Лицо и руки его были перемазаны сажей, а волосы свалялись, как бурая трава в проталине. В угольном чулане передневал, не иначе. Губы дергались, словно он хотел что-то сказать, но никак не решался. Тем не менее, охотники успели разглядеть клыки.
— Ух ты, и правда сам притащился! — возликовал Билл Слоупс, подхватывая ружье. — Сейчас я тебя упокою, морда упыриная!
Но пришелец поднял руки.
— Охолонитесь, — заговорил он. — Меня Эйдан зовут. Если вы те, за кого я вас принимаю, так я с вами заодно. Сам таким был, пока в вампиры не подался. Дернуло же меня. Думал, своим пригожусь, думал, уж теперь-то попляшут у меня англичанишки, а получилось…
— Ишь, зубы заговаривает, а сам как цапнет, — не проникся его словами Слоупс, но мистер Томпсон дернул его за рукав.
В другое время Билл послал бы его к чертовой бабушке, чтоб не задавался, но сейчас ему не давала покоя вилка, которой Томпсон поигрывал как-то чересчур зловеще. Опустив ружье, он отступил и даже засвистел, чтобы не выдать внезапно накативший страх. Если приглядеться, можно было заметить, что и остальные охотники побаиваются своего командира.
— Продолжай, — разрешил мистер Томпсон.
Эйдан ухмыльнулся.
— А я тебя узнал. Ты давеча английского Мастера так стреножил, что любо-дорого! И поделом ему! Ненавижу всех Мастеров! И вообще всех ненавижу, — обхватив голову, простонал он. — Что вампиров, что людей. Я с вами хочу остаться. Теперь мне все едино, кого убивать.
— Да врет он! От них засланный! — возмутились охотники.
Мистер Томпсон развел руками, между делом всадив вилку в центр полотна.
— Невозможно беседовать в такой обстановке, — извинился он за поведение своих приятелей. — Нам с тобой лучше уединиться, благо комнат тут предостаточно. Пойдем.
— Генри, ты совсем ум порастерял! Он только того и дожидается! Со спины на тебя напрыгнет.
Мистер Томпсон демонстративно достал револьвер и сунул обратно в карман. Под настороженными взглядами охотников, они с вампиром вышли из залы и отправились в западное крыло, в одну из пустовавших комнат с окнами на улицу. Мистер Томпсон сразу облюбовал это помещение. Мебель здесь сохранилась в более-менее первозданном виде — мстители всего-навсего содрали шелковую обивку с кресел на ленты подружкам. Зато уцелел туалетный столик, на котором покоилась любимая трубка мистера Томпсона рядом с черной коробкой.
— Кто-то обошелся с тобой несправедливо, — затянувшись, обратился он к Эйдану. — Рассказывай.
И тот рассказал.
Слова рвались из него, как вода из фонтана, что затихает ненадолго, а потом вдруг окатывает зазевавшегося прохожего. Он то останавливался, чтобы открутить от пестрого пиджака неизвестно как уцелевшую пуговицу, то вновь захлебывался желчью.
— …по пятам за ним ходил, пока он меня не укусил! Но если б он сказал, да хоть намекнул, как все обернется, я бы сразу отвязался. Я же думал, он за нас!
Вампир мистеру Томпсону понравился. В том, что они сумеют договориться, сей господин не сомневался. Как и Эйдан, он был недоволен мироустройством. Особенно распределением власти. Сегодня же ночью мистер Томпсон намеревался кое-что изменить.
— …так мол и так, между вампирами разницы нет. Да пошел он! Что я, англичанина от ирландца не отличу?
Но зачем дожидаться ночи? Глупо выпускать из рук синицу, тем паче что она размером с откормленную пулярку.
В задумчивости он посмотрел в окно. Ветви дубов застарелыми шрамами переплетались на фоне светло-сизого неба. Мутная луна с неровными краями казалась прорехой, через которую можно было разглядеть другой мир, но такой же блеклый и скучный, как этот.
За воротами мелькнула тень.
Мистер Томпсон встрепенулся, но больше ничего не разглядел. Показалось. Перед глазами то и дело что-то мелькало, пора бы привыкнуть. Точнее, не перед глазами, а в глазах. Глупый мальчишка, который так бесцельно транжирил ресурсы своего тела, пытался вернуть главенство, но каждый раз Ричард загонял его в глубины сознания, где тот заходился беззвучным воем от бессилия.
— … и вообще, чем мы ему обязаны? Да ничем! Взять хоть Табиту — при жизни была рабыней, а теперь ее рабству конца не будет! Я голодал — он обрек меня на вечный голод. За что его уважать? Да пошел он, — сделал вывод Эйдан и пнул кровать.
Мистер Томпсон выпустил облачко дыма.
— Окажись ты творцом, ты бы так не поступил.
— Да уж как-нибудь обошелся бы без врак! — горячо согласился вампир.
— Не хочешь ли попробовать?
— Что?
— Сделать меня бессмертным. Если ты задумал изменить мир, в одиночку тебе не справиться. А на меня, как ты давеча убедился, можно положиться.
Он отложил трубку и расстегнул манжету, невозмутимо, будто подставлял руку под ланцет опытного цирюльника. Вампир почесал затылок.
— Могу попытаться… Ты, главное, не рассчитывай, что прям сразу невиданную силу обретешь. Кровь у меня не настолько мощная, как у Мастеров. Но я попробую. Так. Ты обожди, ладно? Я того, сосредоточусь сейчас. Ты обожди.
Такой поворот событий Эйдан не ожидал. Он-то рассчитывал всего-навсего выговориться, поведать кому-нибудь, что за проходимец лорд Рэкласт и как ловко он всех обдурил. Но самому стать творцом, а в дальнейшем, быть может, и Мастером — предложение показалось заманчивым. Только бы ничего не напутать! Что если он убьет нового друга преждевременно? Что если та веревка, которую он бросит Томпсону, когда тот будет барахтаться в пучине смерти, окажется недостаточно прочной? Главное, сосредоточиться.
Но сосредоточиться не получалось. Издали донеслось приглушенное пение, и Эйдан почему-то вспомнил колыбельную про женщину, которую похитил Народ-с-Холмов. Давным-давно именно так его убаюкивала мать. «Seo hin, seo hu leo» в ушах зазвенел припев.
— Что это?
— Где? — не понял мистер Томпсон.
— Вот только что… и еще… Будто поет кто.
— Тебе послышалось.
— Наверное.
— Готов?
— Кажись, готов.
— Тогда приступим.
Вампир поднес его запястье к губам, слегка уколол кожу, но, собрав волю воедино, так сжал челюсти, что прокусил руку насквозь. Он уже сделал первый глоток, как вдруг Томпсон уперся ему в грудь, силясь оттолкнуть, и взмолился:
— Нет, нет, нет! Это тело мое!
Даже глаза его потемнели от невыносимой муки, и вампир отшатнулся, позабыв захлопнуть рот. Подбородок защекотала скатившаяся капля крови.
— Ты чего? Больно, что ли? Терпи, в начале оно всегда так, — успокоил он претендента на бессмертие, но тот уже перестал трястись, и по зрачкам разлилась невнятная голубизна.
— Это я… рефлекторно. Продолжай.
Стараясь причинять поменьше боли, вампир сосал кровь, и под конец Томпсон так ослабел, что пришлось поддерживать его плечом. Теперь точно пора. Он распорол себе ладонь.
— Пей, — скомандовал Эйдан, но укушенный плотно сжал губы, как ребенок перед ложкой касторки.
И лишь тогда вампир распаниковался окончательно.
— Ты сбрендил? Сдохнешь ведь! Пей!
— Ммм…
— Пей, кому говорят!!
— Там… на столе… принеси…
Со всех ног он бросился к столику, не успев подумать, за чем его послали. Грянул выстрел. Обернувшись, вампир увидел, как из рук Томпсона вываливается револьвер, а сам мужчина сползает на пол. Все еще не понимая, что случилось, Эйдан провел рукой по рубашке и тупо уставился на пепел, припорошивший пальцы.
— Так не бывает, — сказал Эйдан.
— Теперь бывает, — Томпсон едва шевелил серыми губами.
В сердце пуля не попала, прошла чуть выше, но процесс начался. Столь запредельной была боль, что тело отказалось ее признать и просто сообщило вампиру, что с каждой секундой его становится все меньше и меньше.
А голос нарастал, и Эйдан уже не сомневался, что слышит его взаправду. Ухватив задвижку немеющими пальцами, он распахнул окно и увидел, что у ворот стоит старуха в черном платье, простоволосая. Седые космы развевались на ветру, словно хлопья морской пены во время прибоя. Раскачиваясь и хлопая в ладоши, баньши пела знакомые слова. Вот к ней подлетела Табита и чуть не сшибла с ног. Проследив за ее взглядом, закричала сама и вцепилась в чугунные прутья ворот, сминая их, как проволоку. Но баньши не сбилась с ритма.
Is gur bliain is an la inniu fuadaiodh me dhem gherran,
— пела она, —
Is do rugadh isteach me i lios an chnocain,
Seo hu leo, seo hu leo, seo hu leo…[10]
Голос летел, как ветер, что чайки на крыльях приносят с севера, ветер, что чешет спину о базальтовые колонны на Дороге Великанов, а потом стелется над холмами и тревожит руины, пока наконец не теряется среди извилистых улочек Дублина.
И все это ради него!
— Значит…
Прежде чем рассыпаться в прах, он успел ей улыбнуться.
…Мистер Томпсон ползком добрался до стола и, не в силах подняться, качнул его за ножку. Упала коробка, которую он тут же раскрыл, вытащил заветную банку и отхлебнул, едва не расплескав ее содержимое. Его чуть не вывернуло, но чем больше он пил, тем слаще становилась кровь. Опорожнив банку, он даже облизал горлышко и начал пальцами собирать кровь, размазанную по стеклу, но в комнату ломились соратники. Пришлось захлопнуть коробку и поспешить к двери, на ходу вытерев окровавленные руки о балдахин.
Мужчины перепугались не на шутку, однако мистер Томпсон сумел их успокоить. Да, они оказались правы. При первом же удобном случае упырь кинулся на него. Повезло, вовремя вытащил револьвер. Нет, цапнуть упырь не успел. Сами поглядите.
Как бы то ни было, он ничем не напоминал бледное создание ночи. На щеках играл румянец, и мистер Томпсон казался счастливым безмерно.
Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не успел отведать шампанского.
Уже не хотелось.
Глава 27
Протяжно застонав, Эвике поднялась на локте и села на матрас. Когда ложилась спать, второпях забыла развязать чулки, обувь же оставила, чтобы не замерзнуть, а теперь пришла пора расплачиваться за такую небрежность. Ноги гудели. Казалось, что вены вот-вот лопнут, и Эвике, приподняв нижнюю юбку, распустила подвязки чулков, впившиеся в кожу чуть выше колен. От подвязок остались глубокие борозды. Сняла она и ботинки, что было не так уж просто, учитывая размеры ее живота, и попыталась пошевелить пальцами ног. Они набухли, как виноградины, каждое движение отдавало колкой болью. Прежней прыти у нее не осталось, и если понадобится пустить в ход осиновый кол…
Обернувшись, она встретилась глазами с вампиром, который успел проснуться и подпирал дверь. Ждет, поди, когда она еще выше юбку задерет. Радуется дармовому развлечению, предвкушает сытную трапезу. Она стянула его рубашку и, скомкав, швырнула ему. Пусть подавится своим благодеянием.
— Чего вы пялитесь? — спросила она грубовато. — А еще из благородных. Не стыдно?
Вампир начал одеваться, но от волнения все никак не мог попасть в рукав.
— Ну за что мне такое, а? — распалялся он. — Каюсь, убивал людей, но мало ли кто людей убивает. И рыцарем я был не то чтоб образцовым, но кодекс чести ни разу не нарушил… Так почему именно меня заперли в одной камере с бабой? Тьфу! Я ведь даже думать толком не могу, настолько вы мне мешаете! Правду говорят, от женщин все зло!
— Врете! — взвилась Эвике, глядя на него снизу вверх. — Зло — оно само по себе. Просто с появлением женщины иногда становится ясно, что зло уже было с самого начала! Так можно ли винить женщину, если она попросту привлекла к нему внимание?
— Не перечьте мне, мадам! Для споров с мужчиной у вас умишка не хватает!
— А вы раз такой умник, так давно бы вытащили нас отсюда!!
— Да как я нас вытащу, как, если я по рукам и ногам стянут цепями?!
— Нет на вас никаких цепей, глаза, что ли, протрите!
Тяжело дыша, они обменялись неприязненными взглядами.
— Вы только что надели рубашку, — попыталась урезонить его Эвике. — Будь у вас кандалы на руках, они бы вам помешали.
Но вампир досадливо отмахнулся.
— Ничего вы не понимаете. Эти цепи реальнее одежды. Они реальнее всего, что только есть.
Эвике дотянулась до керосиновой лампы и попыталась привстать, чтобы рассмотреть его получше — вдруг цепи и правда появились — но ойкнула, ступив опухшей ступней на ледяной пол. Хмурясь все сильнее, вампир наблюдал за ее попытками принять вертикальное положение.
— Вытяните ноги, — сказал он внезапно.
Сначала Эвике просто удивилась, и лишь затем вспомнила байки из детства, истории, рассказанные ночью под колючим одеялом, шепотом, чтобы ненароком не призвать злые силы. Правда, под злыми силами подразумевалась сестра Схоластика, которая запросто могла устроить взбучку не в меру болтливым подопечным.
— Еще чего! — возмутилась она, подбираясь. — Вы у меня кровь через пятку высосите! Знаю я вас, упырей. Наслышана.
Вампир хохотнул, но как-то невесело.
— Стану я возиться… Я кровь хотел разогнать…
— Вот видите!
— …чтоб вам полегче стало. Ну? Давайте их сюда!
Он присел рядом, и Эвике, каждый миг готовая отдернуться, осторожно положила ноги ему на колено. Сгорбившись, вампир начал добросовестно их массировать. Спутанные волосы лезли ему в глаза, но он даже не удосужился их смахнуть, настолько был поглощен процессом. Его жесткие, по-змеиному холодные пальцы не разогрелись даже от непрерывного трения. Но в общем и целом, получалось у него хорошо. Удивительно хорошо.
— У вас отлично получается, — жмурясь от блаженства, похвалила Эвике, а вампир нагнулся еще ниже и что-то промычал.
— На жене упражнялись? Коли так, повезло ей.
— Нет, — рыкнул он.
Вампир умолк, но когда Эвике уже подумала, что чем-то его оскорбила, невнятно пробормотал:
— На матери.
— Что?
— На матери, говорю. Мы жили на острове, там все время шли дожди. Как зарядят, так месяцами не кончаются. И туман с моря. Вот у нее ноги и опухали. Особенно когда она брюхатой ходила. После меня у нее еще двое сыновей было… то бишь, трое.
— Ой, как славно! — обрадовалась Эвике, любившая такая разговоры. — Выходит, у вас была большая и дружная семья.
— Да, — согласился вампир, — большая и очень дружная. Правда, один из братьев потом убил нашу мать, второй поспособствовал моей смерти, но в остальном жили мы просто замечательно. Лучше не бывает.
…Дождь сопровождал его всю дорогу от Лотиана и до Оркнейских островов, но если на корабле можно было спрятаться в каюте и покрикивать оттуда на лентяев-матросов, то на суше укрыться от него было негде. Казалось, что вода не падает с неба, а висит в воздухе неподвижными серыми нитями, и сэр Агравейн нетерпеливо махал рукой, пробираясь через мокрую завесу.
К замку он шел пешком. Коня решил не захватывать, тем более что овсом его все равно не накормят, дома и сена не допросишься. Да и задержится гость ненадолго. Перескажет матери последние сплетни, попросит ее благословения и — если повезет — потискает в темном уголке какую-нибудь служаночку посмазливее, да завтра же и отчалит. Всего-то делов.
Чего бояться?
Замок стоял на холме и походил скорее на груду замшелых камней, чем на королевские палаты. По холму рассыпались овцы, напоминавшие издалека размокшие хлебные крошки на зеленой скатерти. Зеленый цвет довлел над островом. Все, что попадало сюда, рано или поздно приобретало этот оттенок. Любил его и сэр Агравейн, но сегодня буйство красок показалось ему злорадством со стороны природы, настолько оно не совпадало с его настроением. И когда же прекратится треклятый дождь?
Перед воротами он снял доспехи, долго провозившись с кожаным ремешком шлема, который намок и никак не желал расстегиваться. Негоже въезжать в родной дом, как на поле брани. Но вместе с тем он облачался в другую броню, внутри себя, повторив с дюжину раз, что опасаться ему совершенно нечего. Хотя он не знал наверняка, сколько ему лет, но за двадцать точно перевалило, третий десяток не за горами. Уже не мальчик. Кроме того, он рыцарь, а разве рыцарей страшит женская болтовня?
Повидается с ней и уедет. Всего-то.
После смерти отца, короля Лота, замок окончательно обветшал, а четыре принца-оркнейца — славные рыцари Гавейн, Агравейн, Гахерис и Гарет — не посещали родные пенаты более десяти лет. Их мать, королева Моргауза, не изнывала от тоски по сыновьям. Но крайней мере, домой не звала. Тем паче удивился сэр Агравейн, когда получил от нее приглашение. В грамоте он был не силен, так что заставил гонца трижды перечесть письмо, но поскольку количество прочтений не повлияло на смысл написанного, в конце концов пинком прогнал беднягу из покоев. Хотя никаких страшных вестей послание не содержало, рыцарь был настороже. С чего бы матери вообще проявлять к нему интерес? И остальные сыновья умом не вышли, но его, грубого и нескладного Агравейна, она любила меньше всех.
Сама ему об этом говорила в детстве.
Каждый день.
Во дворе широко раскинулась лужа — ладью утопить можно, — и сэр Агравейн обогнул ее, направляясь к крыльцу под деревянным навесом. Трухлявые доски навеса прогибались под тяжестью росшего на них мха. На верхней ступеньке сидел худой мальчишка лет четырнадцати, в зеленых чулках и серой тунике. Высунув кончик языка, он стругал палку кинжалом. Каштановые волосы с проблеском рыжины, прикрывавшие плечи, были слишком длинными для слуги, и уже это обстоятельство взбесило рыцаря.
— Эй, парень, чего расселся? — напустился на него сэр Агравейн. — Доложи королеве, что к ней гость.
Мальчишка и бровью не повел.
— Оглох?
— Нет. Я принц, а не мальчик на побегушках, — отозвался он с тихой, прочувствованной гордостью.
Рыцарь перескочил через несколько ступеней и влепил ему такую пощечину, что мальчишка отлетел назад и ударился затылком о дверной косяк. Зарвавшихся слуг надо сразу одергивать. Матушка только спасибо скажет.
— Ты принц? Еще чего! Поговори мне тут, пащенок!
Нахальный паж поднялся, слизывая кровь с губы, и кинулся на обидчика, тоже молча. Только кинжал свистел, рассекая воздух. Причем метил пониже, негодник!
Рыцарь отступил в сторону, но подскользнулся на мокрой древесине и упал навзничь, прямо в жирную грязь. Туда же спрыгнул и мальчишка. Пыхтя, они начали возиться в луже, и если сила была на стороне рыцаря, то по части ловкости мальчишка оставил его далеко позади. Но когда сэр Агравейн все же ухватил его за волосы и пару раз окунул лицом в бурую жижу, это в высшей мере приятное и поучительное времяпровождение прервал спокойный голос:
— Как славно, что вы успели познакомиться, мальчики.
Королева Моргауза стояла на крыльце, и шлейф ее некогда алого, а теперь грязно-зеленого платья стекал по ступеням. Неприятели вскочили и посмотрели сначала на нее — виновато, потом друг на друга — со злобой.
Первым к ней подошел гость и поцеловал руку, которую мать протянула ленивым движением. Кожа ее стала дряблой и, казалось, едва держалась на тонких косточках. Из-под белого покрова, стянутого золотым обручем, выбивались седые волосы, неряшливые, как паутина. Сердце рыцаря сжалось. Он хотел упасть на колени и вымаливать прощение за свое затянувшееся отсутствие, но мать столь же равнодушно убрала руку и поверх его головы окликнула мальчишку, который топтался под дождем, не решаясь подойти.
— Мордред, — так она его назвала, — распорядись, чтобы накрывали на стол. За обедом будешь прислуживать сэру Агравейну.
Мальчишка с мрачным именем шмыгнул в дверь.
— Еще отравит, — возмутился рыцарь. — Ну и распустили вы пажей, матушка.
— Мордред не паж. Он твой брат.
— Мой… кто?
— Заодно и кузен.
От его крика вспорхнули голуби, гнездившиеся под крышей, и захлопали крыльями, рассыпая по двору белые перья.
— Проклинаю!
— Придержи язык. Артур тебе не только дядя, но и государь, — она устало потерла виски, и рыцарь перешел на хриплый шепот.
— Он взял вас силой?
— Тебе так хочется, чтобы твою мать изнасиловали? Даже в ретроспективе?
От таких сентенций он всегда краснел до корней волос. Вот и сейчас не удержался, чувствуя, как от жара на нем просыхает рубаха.
— Артуру было предсказано, что его убьет ребенок, родившийся в мае, — продолжала королева. — Даже ты, наверное, запомнил эту историю. Он приказал погрузить всех майских детей на корабль и пустить в свободное плавание. Среди них был и Мордред. Когда случилась буря и судно перевернулось, выжил только он. Так что теперь у него есть хорошая причина отомстить отцу. Мордред убьет его, как только сил наберется.
Рыцарь отвернулся от матери. После четырех неудачных попыток она обрела такого сына, которого всегда хотела. Четырнадцать лет выковывала и точила этот клинок, чтобы сразить брата, который правит в белокаменном замке, в то время как сама она прозябает на богом забытом островке. Будет чем похвастаться и перед сестрой Морганой, которая, по слухам, связалась с нечистой силой. Теперь матушка всей родне нос утрет.
Но дядюшка-то каков! Казалось бы, чего проще — утопить младенца? Любая девка, залетевшая от хозяина, с такой задачей в два счета справится. Но только не наш Артур! Все-то у него по-людски — и за женой уследить не может, так еще и бастард недобитый за него примется.
— Мальчишка знает о своем предназначении?
— Я ему рассказала. Поначалу Мордред отнекивался, что зла на отца не держит, потому что совсем маленький был и ничего не помнит. Но я ему объяснила, что не стоит стесняться своих желаний. Это ведь естественное желание для любого мужчины — убить отца и переспать с матерью…
— А я вам на что сдался? — прервал ее рыцарь, которому было невмоготу слушать такие речи.
— Возьмешь мальчика в оруженосцы. Ты не обязан его любить, Агравейн, — добавила она, как только рыцарь возмущенно сплюнул. — Можешь с ним не церемониться. Рука у тебя тяжелая, о том я наслышана, но если от такого обращения он станет еще злее, это пойдет ему на пользу. Иногда он кажется чересчур мечтательным, а это не то качество, которое пригодится ему в жизни. Научи его убивать и постарайся отойти в сторону, когда он войдет в раж.
— Проще говоря, вы хотите, чтоб я воспитал волка из этого щенка? Потому что только я достаточно… жесток? — как он ни старался, его голос дрогнул, и королева не могла этого не заметить.
— Хотя ты наименее сообразительный из моих детей, Агравейн, но даже у тебя бывают проблески ума. Не разочаруй меня хоть в этот раз.
Не дав ему возразить, она скрылась в темном коридоре, а на крыльцо как ни в чем не бывало вышел Мордред. Небось, давно уже под дверью отирался и все подслушал. Ну и ладно. Ну и пусть. Одна радость осталась — можно на нем отыгрываться, сколько душа пожелает. А у рыцаря руки чесались задать негоднику такую трепку, чтоб неделю сесть не мог.
— Чего уставился? На колени и присягай на верность! — рявкнул сэр Агравейн, но мальчишка опять не шелохнулся.
— Я не хочу быть твоим оруженосцем, — сказал он.
— Да ну? — процедил рыцарь, примеряясь, как бы его ударить половчее, чтоб отлетел прямехонько к воротам. — А кем хочешь?
— Твоим братом. Но для этого мне не нужно дергаться лишний раз. Нужно просто быть.
Он поймал уже занесенную руку и провел ею по своим влажным волосам, и еще раз, а дальше рыцарь уже сам взъерошил ему волосы. Это было… приятно. Накатило чувство, о существовании которого он и не подозревал.
Неужели можно относиться друг к другу вот так? Правда, можно?
И мальчишка перестал казаться дерзким, лишь гордым и уверенным в себе, как и подобает принцу. Внезапно Агравейн осознал, что это его младший брат, и так обрадовался, словно тот родился вот только что.
— Так ведь больше нравится? — просиял Мордред.
— Ага, — сказал он и тоже улыбнулся широко-широко. — А знаешь что, братишка? Пошли отсюда прямо сейчас. К чертям обед, по дороге что-нибудь перехватим. Со мной не пропадешь.
Ему хотелось поскорее показать мальчику Камелот, королевский двор и всех этих глупых и чванливых, но по-своему милых людей. И если этот мир приглянется Мордреду, есть надежда, что тот не станет его разрушать.
По своему обыкновению, он ошибся.
Мордред разрушил все подчистую.
Его тоже не пожалел.
Но ему всегда казалось, что в разгар схватки брат не пришел на помощь, а потом бросил его умирать, отделавшись ничего не значащим «Прощай,» именно по той причине, о которой ему напомнил Ричард Томпсон.
Зеленый цвет истаял перед глазами, и снова он оказался в полутемной камере, и уже не было смысла из нее выбираться. Разве что…
— Мне отсюда не выбраться, — ни с того, ни с сего брякнул вампир.
Он бережно приподнял ее ноги и убрал с колен, после чего встал, повернувшись к Эвике спиной.
— Об одном сожалею — там осталась… одна женщина, и мы с ней так и не успели объясниться. Теперь-то поздно… но ежели б увидеть ее еще один раз, я сказал бы, что… что считаю ее достойным противником. И… уважаю ее за храбрость и умение держать удар. Так сильно ее уважаю, что…
— …что любите, — нетерпеливо подсказала Эвике. — Вы сможете ее увидеть, только откройте дверь, прежде чем эти гады за нами вернутся.
— Ну сколько можно объяснять? Или мои слова для вас пустой звук? Ничего не получится, потому что все, что я затеваю, оборачивается против меня. Всегда, миссис Стивенс! Я неудачник. А неудачник — это человек, которому никогда ничего не удается.
— Кто вам такое сказал?
— Та, что знала меня лучше всех. Моя мать.
«Жестокая сука была ваша мамочка!» чуть не вырвалось у Эвике, но женщина сильно, до крови прикусила язык. За такие речи он, не колеблясь, убьет ее и на живот не посмотрит. Мнение матери для него непогрешимо, иначе бы он давным-давно выдавил из себя ее яд. Она подумала о том, что из озлобленных детей вырастают злые взрослые, и что слова жалят больнее розг, и боже, боже, как бы самой не отправить в мир ребенка, нагруженного цепями…
— Я их вижу! Ваши оковы! — выкрикнула она, вглядываясь в серебристые цепи с острыми звеньями, оплетавшие ему руки и ноги. С каждым мгновением они казались все прочнее и ощутимее, еще немного — и рассекут ему плоть до костей.
— Я же говорил…
— Но вы сами их выковали! В своей голове! Неужто не понимаете?
— Неправда! — развернулся к ней вампир.
— В ваших силах снять их!
— Я не могу! Я старался, я ведь так старался, но они с меня не сходят!
«Тогда их сниму я,» решила Эвике.
Судя по его повадкам, одновременно и грубоватым, и высокомерным, когда-то он был рыцарем. А что она знает о рыцарях? Много, даже слишком. Граф был помешан на рыцарских романах и не раз читал их вслух обеим девушкам. Себя он считал полноправным наследником тех традиций. Правда, его рыцарство заключалось в том, что он всегда подавал даме оброненный предмет, даже если дама была крестьянкой, а предмет — поросенком, выпавшим из телеги. Настоящие рыцари так не поступали. Уж кто-кто, а они знали разницу между леди и простолюдинкой. Первой доставались драгоценные дары, второй — «зеленая юбка,» после того как девку всласть поваляли в траве. Судя по всему, сокамерник Эвике был рыцарем старой закалки. Ничего не поделаешь, придется ему подыграть. Пускай ее с души воротило от его идеалов, но пожив бок-о-бок со Штайнбергами, она научилась уважать чужую придурь.
— Я выбираю вас своим рыцарем, — сказала она, поднимаясь на ноги и с радостью ощущая, что они уже не болят.
— Меня? — растерялся вампир.
— Отныне вы должны мне служить и поклоняться. Можете начинать.
— Но почему меня?
— Просто я вам доверяю.
— А зря! — вампир не упустил случай упрекнуть ее в легкомысленности. — Я ведь солгал вам. На самом деле, я лорд Марсден, Мастер Лондона, а вы не любите нашу братию. Теперь вы откажетесь…
— От такого влиятельного поклонника? Да ни за какие коврижки!
И она прижалась к нему боком, так, чтобы живот не мешал, провела рукой по его спине и мысленно извинилась перед Уолтером за то, что обнимается с чужим мужчиной. Но если ради хорошего дела — то простительно.
А это оно и было, хорошее дело.
Стать женщиной, которая его не отвергнет.
Избрать его.
По телу вампира пробежала судорога от того почти болезненного облегчения, которое наступает, когда сдавленные конечности освобождаются от пут.
— Цепи… они были повсюду, — прошептал он, оглядывая свои руки и все еще боясь поверить.
— Были да сплыли.
В тот же миг он опустился перед ней на одно колено.
— Приказывайте, леди.
Эвике откашлялась.
— Для начала, я желаю, чтобы вы спасли меня и мое дитя. Вытащили нас из этой проклятущей дыры. А еще мне ужасно, вот просто невыносимо хочется малины! — вырвалось у нее. — Но малину вы еще успеете добыть. А пока что спасайте меня, сэр рыцарь.
— Вы должны дать мне платок. Чтоб я его потом на копье повязал.
— Лучше возьмите это, проку больше.
Лорд Марсден посмотрел на осиновый колышек, но лишних вопросов задавать не стал.
— Тоже неплохо. Уж не беспокойтесь, леди, вытащу отсюда и вас, и вашего мальчика.
Смысл услышанного дошел до нее не сразу, но зато как дошел…
— Мальчика? Как — мальчика? Откуда вы знаете?! — затараторила она, когда он уже обследовал дверную щель и пытался поддеть колышком засов на противоположной стороне.
— Только что его почувствовал. Здоровущий крепыш растет. А как вымахает, будет гроза всех окрестных девок, уж позадирает им юбки!
— Спасибочки, конечно, только я все же надеюсь, что он станет доктором или адвокатом, — возразила гордая мать.
— Так одно другому не мешает.
Поскольку поднять засов так не удалось, вампир решил попросту выломать дверь, заранее скомандовав Эвике отступить в угол и закрыть уши, дабы громкий шум не помешал благополучному течению ее беременности. Сам же с разбегу врезался плечом в дверь и вышиб ее вместе с петлями. Напоследок подмигнув Эвике, вампир скрылся. Сразу же послышались крики и звуки возни, а так же несколько выстрелов, от которых женщина подскочила на месте. Но когда она, набравшись смелости, выглянула в коридор, то увидела, что вампир уже поднимается по лестнице, но очень медленно, всем весом наваливаясь на медные перила. Увидев свою Прекрасную Даму, он выпрямился.
— Ох и задал я им жару! Визжали, что твои свиньи. Зато теперь путь свободен.
Но бахвальство никак не вязалось с его утомленным видом. Когда она нагнулась, чтобы надеть ботинки, то краем глаза заметила, как он украдкой потер плечо.
— Вы пили их кровь? — строго спросила Эвике.
— Нет, — повесил голову лорд Марсден. — До Нового Года не могу. Таков Договор.
— Зря.
— Поостерегитесь, леди! — нахмурился вампир. — Ведь если я выпью их кровь, что помешает мне выпить вашу?
Эвике только и могла, что покачать головой, то ли возмущаясь его настырностью, то ли восхищаясь ею же. Вместе они сошли в прихожую. Если лорд Марсден действительно растерзал своих тюремщиков, то успел за собой прибрать, так что благодатного материала для кошмаров Эвике там не обнаружила. Оказавшись на крыльце, она полной грудью вдохнула колючий морозный воздух и закашлялась. Но все лучше, чем задыхаться в камере.
— Здесь мы расстанемся, миссис Стивенс, — сказал ее рыцарь.
На него свежий воздух подействовал не столь благотворно. Еще никогда Эвике не видела, чтобы кто-то выглядел настолько мертвым.
— Неужели не проводите даму? — нахмурилась она.
— Куда вам надо?
— А вам?
— Мне-то в Дарквуд-Холл. Чует мое сердце, что именно там застану подлеца.
— Отлично! Тогда нам по пути.
— Это что еще за фанаберии? — возмутился лорд Марсден. — Там может быть опасно!
— Таково мое желание.
— Ну знаете ли! Таким идиотским желаниям я потакать не намерен.
— Все как в легендах, — сообщила эрудитка. — Там чем дурнее у леди блажь, тем приятнее рыцарю ее выполнять. Все по-честному, сэр Агравейн.
Оспорить это утверждение он не посмел.
Глава 28
Как только зашло солнце, они вскарабкались на ветхую крышу ночлежки и взялись за руки, а Берта поровну поделила между ними свою силу. Настало время лететь. Берта взвились ввысь, ее спутники последовали за ней, а когда опустили головы, то увидели, что Лондон темнел под ними, словно заболоченная пустошь, и дышал древностью, как если бы здесь еще не ступали сандалии римских воинов. Клубился дым, там и сям вспыхивали блуждающие огоньки. Но по мере того, как вампиры снижались, черное марево расщеплялось на отдельные струйки, валившие из труб домов не больше спичечного коробка. Освещенные бульвары соседствовали со сгустками тьмы, нависавшей над бедными кварталами, будто кто-то в штуку расшил золотыми лентами ветхое, почерневшее от времени полотнище. По реке медленно и важно ползли крошечные суда. Запоздалые прохожие маковыми зернышками рассыпались по улицам. Лошади напоминали цирковых блох, которые покладисто тянули миниатюрные копии экипажей.
— Тебе нравится, Гизи? — выкрикнула Берта, отплевываясь от волос.
— Очень! — просияла та.
Виконтесса раскинула руки, не затянутые в перчатки, и от одного вида ее обнаженной кожи голова кружилась сильнее, чем от прерывистого полета. Не удержавшись, Берта поцеловала ее ладонь и обняла девушку за талию, утягивая вниз.
Они понеслись над рекой, но почувствовав, что влажный воздух застывает на лице тонким слоем льда и слипаются ресницы, свернули к набережной. Дома из красного кирпича, обычно такие прочные, солидные, обстоятельные, колебались розоватой дымкой. Лишь у Вестминстерского аббатства подруги задержались, чтоб полюбоваться на горгулий. Притаившись на карнизах, каменные изваяния лакали ночь остроконечными языками. Горгулий невозможно разглядеть с земли, так что видеть их могли лишь те, для устрашения кого они и были предназначены — нечистые духи, что, как сейчас, пролетали мимо.
Девушки счастливо засмеялись. Берта целовала подругу прямо на лету, впрочем, приоткрыв один глаз, чтобы ненароком не столкнуться с какой-нибудь колонной.
Но кто-то настойчиво дергал ее за юбку.
— Что тебе, Харриэт? — насупилась вампирша, отпуская Гизелу.
— Мисс Берта, вы слышите?
Берта прислушалась.
— Да, — ответила она неуверенно, — кто-то плачет?
— Малыши на «фермах младенцев.» Но никто к ним не подходит, хоть ты разорвись.
— Что же мне делать?
— Пошлите ветер, чтобы он покачал ихнюю колыбель, — подсказала девочка. — Просто захотите этого, мисс Берта.
Она захотела, и тогда в каморки, где среди грязных пеленок копошились младенцы, ворвался вихрь, но не пронизывающий лондонский, а теплый, пропитанный запахами апельсинов бриз с берегов Италии — ветер-союзник, ветер-утешитель.
— А это?
— Дети, которые вспомнили, что Рождество уже прошло, а они так и не получили подарок. Или те, что работают допоздна. Или те, что стоят у кондитерской лавки и слизывают иней с витрины — если очень сильно постараться, можно представить, что это сахар.
— Но я не могу помочь им всем! Я умею лишь насылать ветер и делать снежные хлопья!
Харриэт призадумалась.
— У вас какие были любимые конфеты?
— Марципан, — ответил Берта и догадалась.
Все оборвыши, которые в тот вечер повысовывали языки, чтобы поймать крупные снежинки, падавшие из ниоткуда, долго еще клялись, что на вкус те были словно какие-то невиданные сласти.
— Ну и Дикая Охота у нас получается, — заметила Гизела, которая с улыбкой слушала их разговор.
— Она будет такой, какую вы заходите! — издали прокричал лорд Рэкласт, летевший рука об руку с леди Маргарет.
— Какую захочу, — мечтательно повторила Берта. Быть добрым чудовищем оказалось очень приятно.
Наконец показался Риджент Парк. В центре расположились оранжереи, окруженные кольцевой дорогой, из-за чего с высоты парк походил на циклопа. Заметен был и Дарквуд Холл с зазубренными башенками.
Вампиры бесшумно опустились во дворе и огляделись, с трудом подавляя тревогу. За окнами было так тихо, словно их намалевали желтой краской на темном фасаде.
— Пойдемте внутрь? — вполголоса предложила Берта.
— Возможно, это ловушка, — осторожничал Рэкласт.
Но мало помалу они почувствовали, как через каждую щель из дома вытекает пьянящий запах, такой мучительно-сладкий, что у всех вампиров вытянулись клыки, а леди Маргарет глухо простонала.
Скрипнула входная дверь. На крыльцо вывалился помятый тип с таким выражением лица, словно он только что тет-а-тет беседовал с Горгоной. Волосы торчали в разные стороны, из перекошенного рта свисала ниточка слюны. Мужчина кубарем скатился по ступеням и помчался, не разбирая дороги, но у самых ворот лорд Рэкласт схватил его за шиворот. Чтобы окончательно переключить внимание пленника на свою сиятельную персону, вампир вонзил когти ему в загривок.
— Нравится тебе жить? — ласково прошептал Рэкласт.
Пленник торопливо закивал.
— Тогда рассказывай, что здесь произошло. Чем подробнее расскажешь, тем дольше проживешь.
Но от страха его горло сдавил спазм, так что он лишь беззвучно, по-рыбьи шлепал губами.
— Да отвяжитесь вы от него! — возмутилась Берта, у которой был богатый опыт общения с невменяемыми. Она наклонилась к мужчине и спросила: — А ну-ка, что здесь произошло?
Слова падали размеренно, точно капли валерьянки в подставленную ложку, и пленник успокоился. По крайней мере, сумел выдавить между всхлипами:
— Он… Томпсон… он убил крово… — вспомнив, что разговаривает с представителями сего злокозненного вида, он поправился, — ва-вампира, ну, рыжего такого, а потом… а когда мы пришли, он сказал, что в порядке… а Билл говорит — откуда, мол, у тебя кровь на манжете, а тот — будто оцарапался… говорит, мол, сейчас мне полегчает… открыл свою коробку, он с ней все таскается, и выпил что-то… а потом… — лицо рассказчика исказилось, — набросился на Билла… мы к ружьям, но не можем подойти, как стена выросла… а он… начал назвать нас по именам, и тогда никто не мог пошевелиться, хоть ты тресни… а он… он одного за другим… только мне и удалось вырваться, когда он отвернулся… о, пожалуйста, мисс!
— Как насчет легкой закуски, дамы? Я угощаю, — произнес Рэкласт с привычной ухмылкой, но голос его звенел. Не оставалось сомнений, с кем именно поквитался находчивый мистер Томпсон.
Берта оскалилась и что было сил оттолкнула дрожащего охотника, который, скользя на обледеневшем гравии, понесся прочь. Гизела с Маргарет проводили его разочарованными взглядами.
— Сколько же человек он выпил? — нахмурился Рэкласт, и тут же услышал:
— Семерых.
Мистер Томпсон стоял на крыльце и смотрел на незваных гостей, словно помещик на своих арендаторов, пришедших поздравить его с праздником урожая. Разве что алые пятна на манишке не вязались с той благодушной улыбкой, что так и переливалась на его сытом лице.
— С остальными же поиграл немного. Теперь понимаю, что ощущают аристократы, когда транжирят средства просто забавы ради. Это чувство окрыляет. Впрочем, кому я рассказываю?
Сжав кулаки, Берта шагнула вперед, но лорд Рэкласт ее опередил.
— Иди сюда!
— Во гневе ты похож на брата-недоумка, — заметил мистер Томпсон. — А я ведь полагал, что ты гораздо смышленее. Более того, я всегда вдохновлялся твоим примером. Сэр Мордред, уничтоживший целое королевство! Убийца и предатель родичей.
— Разве я это отрицаю? И отца убил, и брата предал. Но все оттого, что я трус. Я боялся, что если не выполню свое предназначение, то окажусь никчемной дрянью. У нас, англичан, долг на первом месте, что бы мы ни вкладывали в это понятие. А теперь спускайся, чтобы я мог убить тебя.
Мистер Томпсон провел перед собой рукой, пытаясь пощупать нечто незримое, но вполне реальное.
— Силой, взятой взаймы у женщины?
— Одна сила не хуже другой, — заявил Рэкласт под одобрительные возгласы дам. Даже Харриэт проявила женскую солидарность и показала злодею язык, высунув его почти на фут.
— Что ж, я сражусь с тобой, но чуть позже, — и мистер Томпсон прищурился, разглядывая что-то вдалеке.
— Ну, здравствуй, виллан!
Мастер Лондона стоял у ворот, рядом с рыжеволосой женщиной, которую он покровительственно обнимал за плечи.
— Эвике!
Когда к ней, путаясь в юбках, побежали обе подруги, лорд Марсден отпустил ее и, пробормотав про телячьи нежности, сделал неверный шаг.
— Ага, вот и ты! — поприветствовал его мистер Томпсон. — А я уж было думал кэб за тобой посылать. Я бросаю тебе вызов, рыцарь. В официальном порядке, так сказать.
— Вот это хорошо, вот это по-нашему, — одобрил Марсден, упрямо подбираясь поближе. — А на чем будем сражаться?
— Кому на чем удобно.
— А правила?
— Правил нет.
Прежде чем Рэкласт, с заметным беспокойством наблюдавший за попытками брата удерживать равновесие, успел возразить, в их компанию влились новые лица.
Будучи юношей осторожным и вдумчивым, Фрэнсис Блейк привел своих спутников в поместье через черный ход. Но как только мистер Стивенс увидел жену, на которой висели обе вампирши, он позабыл про бдительность и тоже бросился к ней. Втроем они чуть не удушили бедную Эвике, так что ей пришлось попросить, чтобы они приветствовали ее по очереди. Причем Берте она отвела место в арьергарде. А то мало ли о чем та думает, когда тискает женщин. Может, для нее это прелюдия к чему-то более серьезному?
Тем временем что парк уже напоминал поле битвы после того, как отзвучала канонада — повсюду мертвецы. Нежить зарождалась во мгле, стекалась во двор, как туман, гонимый ветром. Нельзя было не заметить, что вампиры казались растерянными. То и дело они переводили взгляды с одного Мастера на другого, на мистера Томпсона же посматривали со смесью уважения и страха.
От него за милю разило свежей кровью, и тем не менее, он был живехонек!
Любого на его месте Мастер Лондона разорвал бы на клочки, причем клочки развесил бы на шпилях разных колоколен для пущей дидактичности. Или этот новичок такой особенный, или лорд Марсден уже не в силах никого покарать? Но какой же он Мастер, раз не может задать чужаку зрелищную трепку? Некоторые начали подбираться к новому вампиру поближе, а он и не прочь был пообщаться с избирателями и сразу же начал делиться с ними своими жизненными принципами.
Фрэнсис почувствовал эти настроения, как рыба чувствует приближение шторма, но вместо того, чтобы залечь на дно, решительно подошел к Мастеру и опустился перед ним на одно колено, держа меч на вытянутых руках.
— Милорд, я принес ваш меч!
— Мы с Уолтером отправились в тот дом, где вас держали, — пояснила Маванви, не отстававшая от него ни на шаг. — Но вас там уже не было.
— Тогда мы решили сюда заскочить и меч ваш занести. Вдруг он вам понадобится зачем-нибудь, — добавил Фрэнсис так невозмутимо, словно предлагал хозяину чашку бульона и бисквит из высушенной крови.
Поначалу лорд Марсден смотрел на него недоверчиво, но вскоре просветлел и потрепал секретаря по затылку.
— Молодчага, Блейк. Давай его мне!
Однако меч оказался неожиданно тяжелым. Вместо того, чтобы торжествующе потрясти им в воздухе, лорд Марсден воткнул его в снег и вцепился в него, чтобы не упасть.
— Ничего, сэр, вы все равно победите! — подбодрила его девица. — Вот увидите! Так должно быть по сюжету, это я вам как писатель говорю.
Но лорд Рэкласт ее уверенности не разделял. Он только что выслушал Табиту, которая и привела вампиров, решив не дожидаться полуночи. Пока она рассказывала о произошедшем, то искусала себе все пальцы, стараясь не плакать, и полученные сведения Рэкласта отнюдь не обнадежили.
— Все это замечательно, — обратился он к Мастеру Лондона, — но сражаться все равно буду я. Ты далеко не в лучшей форме.
— Поборником моим решил заделаться, братец? — осведомился тот. — По-рыцарски, значит, поступить?
— А хоть и так. Хочу попробовать что-нибудь новенькое на старости лет.
— Да ты ж всегда плевал на наш кодекс, — поморщился Марсден.
— Если я не верю в правила, это еще не означает, что их не существует.
— Тогда ответь мне, в чем первейший долг рыцаря?
— Защищать слабых и убогих, сирот и вдовиц, — ответил Рэкласт с бойкостью школьника, который в любое время суток может отбарабанить «Отче наш,» хотя понятия не имеет, что означают слова «даждь» или «днесь.»
— А еще?
— Всегда держать слово.
— А еще?
— Во всем повиноваться своему сеньору… Агравейн, я убил своего отца и сеньора! — спохватился Рэкласт, но слишком поздно. На изможденном лице брата появилась сардоническая улыбка.
— Тогда я следующий по главенству. Сэр Мордред, не двигайся с места.
Выдохнув, тот перестал тянуться к мечу, скрестил руки на груди и как будто окаменел.
Лишь тогда леди Маргарет, которая все это время держалась в сторонке, сочла нужным вмешаться. Она подлетела к мужу и уж точно забарабанила бы кулачками в его широкую грудь, если бы не понимала, что даже такой удар отправит его прямиком на землю.
— Вы… вы знаете кто?! Замшелый, твердолобый и эмоционально ограниченный чурбан — вот вы кто! Вы не можете сражаться! Ну… ну посмотрите же на себя!
— Ишь вскипятилась, как что не по ней, — скептически хмыкнул Марсден. — Успокойтесь, миледи. Надо проверить, как обстоят дела.
— Какие еще дела? Он вас убьет!
— Дела вообще. Может ли тот, кто сражается по правилам, побороть того, кто их не признает. Вот и выясним заодно. А ежели нет, то жить в таком мире мне не шибко-то и нравится.
— Но… как же я?
— Разве я о вас позабуду? В случае моей кончины вам достанется недурная сумма, на целую вечность хватит. Найджел, подтверди, — окликнул он штатного юриста, и тот закивал так торопливо, что пенсне чуть не скатилось с его длинного хрящеватого носа.
— Подтверждаю in omnibus, сам заверял завещание. Правда, деньги вы получите лишь в том случае, если на момент смерти супруга у вас будет хорошее алиби…
— Вот это уже лишнее, — перебил его Мастер и ободряюще кивнул жене: — Вы будете свободны, миледи. Пусть свобода станет наградой за вашу отвагу и терпение. Вы ведь этого и хотели. Неужто вы не рады… Маргарет?
Сначала миледи посмотрела на мужа, но медленно и напряженно, словно против воли, повернула голову к Гизеле. Ее губы шевелились, и в этот момент она как никогда напоминала заводную куклу, внутри которой одна из шестеренок внезапно дала сбой. Еще чуть-чуть — и конечности куклы бессильно обвиснут или наоборот, отчаянно задергаются, выполняя все заученные движения сразу… Но ничего столь эффектного с вампиршей не произошло. Она попросту упала в обморок, и Рэкласт с Фрэнсисом чуть не столкнулись лбами, когда кинулись ее поднимать.
— Что с ней?! — взревел Мастер Лондона. — Твои трюки?! — обратился он уже к мистеру Томпсону, но тот развел руками, не забыв сообщить благодарным слушателям, что именно он думает по поводу этой буржуазной драмы. Те хотя и опасались вслух выразить свое мнение, но тоже осклабились.
— Подозреваю, что дело в эликсире, — подхватывая невестку на руки, сказал Рэкласт. — Зрение диктовало ей одно, а вот сердце, похоже, другое. Она в забытье.
— Так даже лучше. Леди Аркрайт, не надо, — Марсден остановил решительную даму, которая уже вознамерилась привести Маргарет в порядок путем терапевтического нанесения пощечин.
— Спускайся, виллан, — позвал он и обеими руками вцепился в рукоять меча.
— С удовольствием!
Мистер Томпсон сошел по ступеням и остановился на гравийной дорожке, прижимая к груди черную коробку.
— Возьми меч из моего арсенала, — приказал Марсден, но мистер Томпсон расхохотался.
— Спасибо, я обойдусь без заточенной палки.
Поскольку походить поближе он не торопился, вампир с рыком кинулся на противника, но как только замахнулся мечом, мистер Томпсон оказался местров на десять позади него. Кашлянул в кулак, сообщая о своем присутствии. Когда Марсден обернулся, на лбу у него дергалась жилка.
— А без колдовства слабо?
— Рукопашный бой — пережиток темных веков, — просветил его Томпсон, тем же манером уклоняясь от нового удара. — Умные сражаются на расстоянии. Не удивлюсь, если в будущем человечество найдет способ сносить с лица земли целые города, просто дернув за рычаг. Почему бы нам вампирам, первыми до этого не додуматься?
— Сдохни, паскуда!
Марсден рубанул с такой силой, что вогнал меч в мерзлую землю. Чародей снова промелькнул мимо. Вампиры подскочили, но подойти к Марсдену не решались. По правилам, в поединке на звание Мастера участвует двое соперников, никто, кроме них, не смеет ступить на ристалище.
— Твоя бравада — лишь погоня за дикими гусями, — сообщил Томпсон, наблюдая, как лорд Марсден пошатнулся, выдернув меч резким рывком. — Ты слаб и немощен, рыцарь. И ты, и все, что ты защищаешь. Но я не жесток, просто рационален. И здравый смысл подсказывает мне, что с тебя довольно унижений. Прощай, Агравейн.
Он вытянул правую руку и что-то тихо пробормотал, но в тот же его противник упал навзничь, сбитый с ног невидимой волной. Уже на снегу, он вновь напрягся, пытаясь встать, но воздух вокруг него словно бы затвердел, и вампир откинулся назад. А когда он глухо застонал, исход поединка уже не вызывал никаких сомнений.
— Что моя леди? — прохрипел побежденный, как только над ним нагнулся брат.
— Она-то благополучна.
— Положи ее рядом. Ее волосы пахнут солнцем, — чуть улыбнулся вампир, когда белокурый локон мазнул его по лицу.
— Подняться можешь?
— Кажись, не могу.
— А это в свою очередь означает, что Мастер Лондона отныне я, — дополнил мистер Томпсон.
Толпа загудела. Расталкивая вампиров, к поверженному Мастеру прошествовала леди Аркрайт, опустилась на землю и положила его голову себе на колени. В другое время он возмутился бы столь бесцеремонной заботой о его здоровье, но сейчас без возражений позволил ей отереть ему лоб. Если он всегда напоминал грубые каменные статуи на соборах, то теперь сравнялся с ними цветом лица. Разом потемневшая, иссохшая кожа пошла трещинами.
Подошла к нему и мисс Пинкетт, участливо погладив его по плечу. У его ног скрючилась Харриэт и всхлипывала тихонько, как все те дети, что привыкли получать тумака в качестве утешения и потому даже в горе своем боятся привлечь внимание взрослых. Страшно было за хозяина, но еще страшнее, что она вместе с поместьем перейдет в распоряжение жестокого джентльмена. Тот, кто прежде обитал в этом теле, не пожалел Томми, а новый жилец оказался и того хуже. Снег вокруг привидения превратился в слякоть.
— Но так же нечестно! — выпалила разобиженная Маванви.
Ведь в легендах чем слабее герой, тем больше шансов у него одержать победу. Следуя такой логике, если его привезут на поле брани в инвалидной коляске, то злодей на коленях должен вымаливать пощаду, ибо участь его ждет незавидная. Так почему же все пошло наперекосяк?
— Вот именно! — подхватил Фрэнсис, дико озираясь по сторонам. — Поединок велся без правил! С разным оружием! Найджел, ты-то чего молчишь! Скажи им!
Обычно Найджел наслаждался драками, поскольку всегда есть шанс предложить свои услуги побежденному, когда тот потащит победителя в суд за нанесение тяжких телесных повреждений. Но даже он казался потерянным.
— В Кодексе ничего об этом не сказано. Похоже, его сиятельство просто не допускал такой возможности, вот и не стал уточнять.
Все это время мистер Томпсон выжидал, покуда охладятся чувства. Надо признать, что он все же рассчитывал услышать поздравления, хоть бы словечко, но так и не дождавшись, поспешил вступить в свои права.
— В качестве нового Мастера, — он выделил интонацией свой статус, — я отменяю Кодекс. К чертям ваши феодальные статуты. Я присягал на верность только себе, и никогда не нарушу той клятвы. Поэтому я стану лучшим вампиром, чем ты и твой братец вместе взятые, — обратился он к Марсдену, но тот уже ничего не слышал.
— Но если ты отменяешь все законы, — Рэкласт поднял меч, — то с какой стати вампирам вообще признавать тебя Мастером? Ммм?
Мистер Томпсон поскреб подбородок.
— Дай подумать. Потому что именно я первым скажу, что больше им не нужно поститься в декабре? Потому что я отпущу их на охоту прямо сейчас?
— Но никто… — начал Рэкласт и осекся.
Ряды вампиров зашевелились. Немертвые внимали каждому слову Мастера, и счастливые улыбки растекались по их осунувшимся, зеленоватым лицам. Мгновение — и они преклонят колени перед новым господином, а затем уже бросятся на смертных, или на тех отступников, на которых он укажет. Жадно подрагивали клыки. Вздувались мышцы. От официального окончания поста вампиров отделяли всего-то двое суток, но сейчас, когда появилась возможность сразу же утолить Голод, этот отрезок времени показался им длиннее вечности.
— Что ж, по эпохе и нечисть, — скривился Рэкласт. — Но прежде ты сразишься со мной!
— Нет, сначала со мной!
Новый Мастер обернулся. Чего-чего, а этого он точно не ожидал.
Глава 29
Обняв жену после разлуки, Уолтер дал волю чувствам. Хотелось целовать ее руки, такие мягкие и пухлые, словно младенец, которого она носила, успел поделиться с ней своей нежностью. Хотелось любоваться веснушками у нее на веках. Но больше всего, больше всего ему хотелось тотчас же увести ее прочь, пока дело не приняло серьезный оборот.
Что им до вампирских распрей? Нежить сама разберется. А их дело — маленькое, они и в сторонке постоят. Да, именно — по другую сторону Темзы, оттуда приятнее наблюдать за конфликтом. А о его результатах все равно станет известно.
Из утренних газет.
Таких мыслей набилось в голову видимо-невидимо, и нельзя сказать, что они были неприятны. Нежно и ласково они касались его воспаленного сознания, нашептывали слова успокоения — не виноват, не при чем, само рассосется как-нибудь. Становилось уютно и покойно. Расслаблялся мозг, настолько, что можно было им вообще не пользоваться. Уолтер поймал себя на том, что уже отступает назад, но тут до него донесся голос Томпсона, напоследок решившего прочесть вампиру мораль. Сколько раз он сам выслушивал подобное и разве что вяло возмущался, поскольку успел поверить, что Томпсон знает, какова жизнь на самом деле. И если сейчас поджать хвост и убраться восвояси, велик шанс, что именно такой она и станет. Уж Томпсон постарается.
С другой стороны, есть Берта! Вот у кого обширный опыт в борьбе со злодеями. Что ей стоит проучить негодяя?
На вампиршу уже посматривала Гизела.
— Ну что? — тревожно спросила она.
Широко расставив ноги, помрачневшая Берта следила за поединком. Она вздрогнула, когда упал лорд Марсден, но с места не сошла.
— Жду, когда закончатся их склоки и начнется моя война.
— И когда же?
— Приблизительно… сейчас.
Берта была настроена решительно, да и тот, второй лорд, успел подобрать меч. Вдвоем точно его одолеют. Уолтер хотел похлопать жену по плечу — теперь-то все будет хорошо, — как вдруг заметил, что она мелко дрожит и во все глаза смотрит на Мастера, точнее, на высохший остов, который от него остался.
— Он спас мне жизнь, — шептала она. — Я попросила, и он… он все для меня сделал. Он мой рыцарь…
Ночь стала еще гуще и взорвалась алыми всполохами. Накатило забытье, но иного рода. На какой-то миг Уолтер отправил инстинкт самосохранения в дальний угол и позволил телу вытворять все, что ему хотелось.
А хотелось ему убить Томпсона. Прямо сейчас.
— Правда? Ну так долг платежом красен!
Безотчетно он вытащил револьвер, направил на вампира и выстрелил бы — промахнувшись, разумеется, уж слишком сильно трясся, — но вовремя успел остановиться. Нет, не так. Не в спину. Это будет все равно, что выгравировать слова Томпсона на скрижалях. Придется по-честному.
— Нет, сначала со мной! — выкрикнул он, опасаясь, что Рэкласт первым ангажирует негодяя.
— Уолтер, стой! — всполошилась Эвике, хватая его за локоть, но разъяренного супруга было не удержать.
— Ричард Томпсон, я вызываю тебя на поединок! На основании того, что ты проходимец и подлец, — добавил он с наслаждением.
Притихшие вампиры смотрели на него, как гончие на лису, которые в прыжке выхватила у охотника хлыст и как следует вытянула того по спине. Уолтер еще крепче схватился за револьвер, ожидая, что в любой момент на него бросится вся стая, но вампиры начали медленно отступать. Их маневр озадачил и мистера Томпсона.
— Ну? — топнул он нетерпеливо. — Почему вы его не атакуете?
— Как можно, Мастер? — подал голос Найджел. — Смертный нанес вам личное оскорбление! Вам его и карать.
— Что за черт? — искренне удивился мистер Томпсон. — Опять какие-то правила? Я же их все упразднил!
— Это не правила, это как в школе.
— Как в школе?
— Именно, Мастер! Если кто-то из однокашников оскорбит вас, нигде не прописано, что вы обязаны с ним драться. Вот только в противном случае остальные ребята сочтут, что вы… сдрейфили.
Все это он протарахтел с подобострастной улыбочкой, сложив перед собой руки и часто кланяясь новому господину. Отмену Кодекса Найджел счел личным оскорблением, а уж по части мстительности он напоминал кота. Не того, который в ответ на пинок расцарапает вам ногу, а того, который отныне и вовек будет справлять нужду исключительно в ваши ботинки. Всяк знал — если кому случилось перейти дорогу Найджелу, лучше сразу выкопать себе могилу, чтобы тот сплясал на ней и успокоился.
Совладав с раздражением, новый Мастер достал свою глиняную трубку и неторопливо ее раскурил.
— Женушка тебя науськала? Отомстить за своего… гм… близкого приятеля? Тебе ведь известно, что они вместе денек скоротали?
И без подсказки Уолтер успел догадаться. От Эвике за милю разило мужским одеколоном, таким тяжелым и терпким, что его явно смешали на заказ, чтобы скрыть запах мертвой плоти.
— Все он врет! — взвизгнула миссис Стивенс. — Уолтер! Ну послушай же! Да не было ничего!
— Если он твоей крови не отведал, голубушка, то наверняка ты от него как-то иначе откупилась, — по-свойски подмигнул ей Томпсон, и обе вампирши, обнимавшие Эвике, едва удержались, чтобы не кинуться на обидчика.
— Я своей жене доверяю, — не дрогнув, сказал мужчина.
Все силы он сосредоточил на том, чтобы не выстрелить без предупреждения. Надо сражаться по правилам.
Черт, как же трудно.
— Ну-ну, — мистер Томпсон сменил тон. — А не жаль ее? Что с ней будет, когда я тебя вот прямо здесь по гравию размажу? Тоже мне, герой выискался.
— Вот именно. Вам-то какой резон с ним драться? — покачал головой Рэкласт, тем не менее, покидая импровизированную арену.
— Он пришел из-за меня. Обычные вампиры идут на запах страха, а этот… этот из тех, что насыщаются не страхом, а трусостью. Именно трусость — укоренившаяся, насиженная — придает им силы. Они приходят к трусам, чтобы ими править. Ну так вот, я призвал его, я же и отправлю его обратно.
Мистер Томпсон выпустил струю дыма в его сторону.
— Кто бы мог подумать, что ты способен связно мыслить. А ведь мы могли остаться друзьями, Стивенс. Рано или поздно ты осознал бы, что все эти благоглупости, все игры в порядочность — лишь иллюзия, мираж, хрустальные замки.
— Ну и пусть! Пускай хрустальные стены фальшивы насквозь, пускай это лишь стекло, возомнившие себя драгоценным камнем, зато они по-своему прекрасны. А ты вместо хрустальных дворцов воздвигнешь крепости из бетона.
— Зато они будут настоящими.
— Потому что ты так решил? Ты отрицаешь существование всего, что не можешь контролировать. Сдается мне, ты тоже трус, Томпсон,
Краем глаза он заметил, что молодой вампир, исколесивший с ним пол-города, согласно кивает. Давеча он сообщил Уолтеру, что Томпсон — то есть, новый владелец его тела — всегда доказывает свою правоту. Знать бы наперед, какими методами он предпочитает ее доказывать.
— И что же это я не могу контролировать? — задушевным тоном уточнил новый Мастер.
— Сказку, например.
— Ах, тебе сказочку послушать захотелось? Не наигралась деточка?
— Представь себе, нет.
— Ну так смотри.
Вампир что-то прошипел, а, может, это было и не шипение вовсе, а свист ветра у Уолтера в ушах.
Уже в следующий миг он стоял на берегу моря, окутанного красноватой мглой. Вместо свежего бриза навалилась духота, как перед грозой, которая все никак не могла разразиться. Скользя по мокрому песку, Уолтер повернулся и увидел скалы с глубокими продольными трещинами, словно гигантский зверь пытался взобраться на них, но каждый раз падал вниз, оставляя царапины на неумолимом камне. У подножия скал сгрудились валуны, а вершины терялись среди туч, багровых, почти черных, испещренных алыми мазками и как будто припорошенных сизым пухом. Тучи коростой запеклись на небе, где не было ни солнца, ни луны. Море тоже казалось багряным и вместо пены извергало черную накипь.
Приглядевшись, Уолтер понял, что это вообще не вода.
— Ты знаешь, где мы?
Вампир стоял позади. Он все так же попыхивал трубкой, но в его голосе впервые засквозила неуверенность. Похоже, он еще не научился управлять своими желаниями, так что сам не разобрался, куда его занесло.
— Мы нигде, — прошептал Уолтер.
Баллады не лгали. Граница между мирами выглядит именно так, и если двигаться вперед, то рано или поздно увидишь три дороги: в рай, в ад, и ту тропинку, что петляет среди заросших папоротниками холмов и уводит в Волшебную Страну. Но даже туда Уолтеру не хотелось. Надо во что бы то ни стало вернуться домой, в мир людей.
— Я могу тебя тут и оставить.
— Можешь. Но тогда окажется, что я был прав, — Уолтер снова выставил револьвер. — Ты готов?
— Всегда к твоим услугам.
Но прежде чем Уолтер успел отскочить, или пригнуться, или вообще осознать происходящее, вампир вытряхнул пепел из трубки и, не тратя лишних движений, швырнул в лицо противнику. Тот только и смог, что зажмурится инстинктивно, но резко вздохнул, и раскаленная пыль попала в рот, в горло, добралась до легких. Его скрутило от кашля. Отплевываясь и раздирая обожженную, невыносимо зудящую кожу, он выстрелил вслепую, и еще раз, и еще. Ни во что не попал, да и стрелял скорее затем, чтобы отогнать подступающее отчаяние. Страшнее всего было то, что вампир до сих пор не воспользовался его беспомощностью. Не иначе как затевает что-то грандиозное.
Так и вышло.
Когда Уолтер разлепил опухшие веки, то решил поначалу, что в глазах у него двоится. Точнее, множится. Сам он стоял в центре круга, а со всех сторон на него надвигался мистер Томпсон. В десяти экземплярах. Один из них помахал Уолтеру, и остальные повторили этот жест, но по-разному — кто с тщательно замаскированным злорадством, кто совсем уж развязно. Но довольными казались решительно все.
— Хотел сказку? — спросила одна копия.
— Изволь, — подхватила другая.
— Сам знаешь…
— …что делать дальше.
— Только один выстрел, Стивенс.
— Попадешь — твое счастье.
— Промахнешься…
— …я растерзаю тебя…
— …и твое отродье.
— Выбирай с умом.
С каждым их словом Уолтер чувствовал, как разливается по телу слабость, а в желудке растет снежный ком. Сколько он ни кружился на месте, как ни всматривался в Томпсонов, которые уже откровенно над ним глумились, все равно не мог разобрать, кто из них настоящий. Не мог и все.
Он-то надеялся, что сказка окажется к нему милосердной! Что подаст хоть какой-то знак, пусть и малейшую, едва различимую зацепку, да хоть что-нибудь! Но сказка его отвергла.
Ничего получается. Ему не угадать.
Вот незадача — дойти до последней черты и узнать, что не стоило и дергаться. Его отражение будет одним и тем же во всех мирах. Повсюду неудачник. Даже дар ясновидения, на который он так рассчитывал, его покинул. Ведь если он ясновидящий, то должен разглядеть оригинал среди копий! Но они казались ему абсолютно одинаковыми. Абсолютно!
Это конец, понял Уолтер, наблюдая, как сжимается круг и со всех сторон к нему тянутся руки.
…И стены, как хрусталь, блестят…
…Король Орфео отыскал замок, но так и не спас королеву…
…Реальность, а не сказка….
Но все было не так! По крайней мере, в той легенде. Орфео сыграл для эльфов на своей арфе, сыграл так вдохновенно, что те в награду отпустили его жену. Все по-честному. В сказках все всегда по-честному.
А сейчас он в сказке. И сказка — не капризная девица, что требует назад свои дары. Нужно просто довериться ей…
Минуточку!
Он поспешно вспомнил, каким образом в сказках лишаются дара ясновидения. Другое дело, что его глаза были на месте, никто их не выколол. Стало быть, он по-прежнему видит все, как оно есть. А если не видит настоящего Томпсона, это значит… значит…
Он оглушительно захохотал, срываясь на кашель и выплевывая остатки табачной крошки, прилипшей к гортани.
— Вот за что я уважаю тебя, Ричард, — прохрипел он, — так это за то, что ты верен себе до конца. Но одного ты не учел!
Уолтер развернулся лицом к скале и посмотрел не на вереницу гримасничавших двойников, а вдаль. Увидел то, что ожидал увидеть. Спустил курок.
Пуля просвистела в направлении зазубренного валуна, но не сплющилась о него, а прошла насквозь. Неровные очертания камня поменялись, словно его смяли, затем он и вовсе исчез, а на его месте появился Мастер Вампиров. Уронив коробку, он схватился за живот и согнулся. Сквозь пальцы хлестал черный шуршащий поток. Осознав, что разрушение тела уже не остановить, он потянулся к волшебной коробке, но рука застыла в воздухе. Вытянул вторую — тот же результат. Костяшки растопыренных пальцев побелели от напряжения.
— Мы еще можем спастись! — выкрикнул он, но рот искривился и больше не выговорил ни слова.
Тело задергалось, словно изнутри его раздирали противоборствующие силы, и рывком подалось вперед. Руки вцепились в коробку. Уолтер прицелился еще раз, но стрелять не понадобилось. Выпрямившись, вампир размахнулся и что было сил швырнул ее в море.
Багряные воды прогнулись упруго, словно не решаясь принять в себя эту вещь, но все таки сошлись вокруг нее. Ни брызг, ни кругов. Как будто никогда ее и не было. В то же мгновение тело вампира почернело, пошло трещинами и разлетелось на куски, словно полая статуя. Но вместо пустоты внутри нее оказался расплывчатый силуэт.
— Генри?!
Призрак поплыл по воздуху, остановившись в нескольких метрах от Уолтера и не смея приблизиться. Тот тоже не спешил навстречу.
— Я тебя прощаю, — помолчав, заговорил мужчина. — У тебя, похоже, был только он, но и он тебя предал. Ты несчастнее нас всех.
— Спасибо, Ст… Уолтер, — зашелестел едва слышный голос. — Но неужели я и правда мертв?
Призрак поднес к глазам полупрозрачную ладонь и растерянно улыбнулся.
— Да, — мистер Стивенс отвел глаза.
Покажись Генри в исподнем, щепетильный англичанин и то бы смутился, а тут ему явилось самое сокровенное — бесплотный дух.
— И это — реально?
— Реальнее не бывает.
— Что же мне теперь делать?
— Мне почем знать?
— Такое чувство, что именно ты должен сказать, как все это… — призрак неопределенно помахал рукой, оставляя в воздухе дымчатый след, — … как оно со мной поквитается.
Вот оно как, значит. Нужно довести дело до конца, иначе и сам он отсюда не выберется. С каким удовольствием всего-то пару часов назад он назначил бы Генри все фольклорные наказания, включая спуск с холма в бочке, утыканной шипами изнутри. Еще бы и от своих щедрот что-нибудь добавил. Теперь же мстительность успела выкипеть, осталось лишь нестерпимое желание поскорее вернуться к Эвике.
— Если брести сорок дней и сорок ночей по колено в крови, увидишь три дороги, — задумчиво произнес Уолтер.
— Мне отправляться прямо сейчас? — встрепенулся Генри, так и не растерявший былой решимости.
— Нет! Ни в коем случае! Нужно подождать, — Уолтер снова задумался. — Да, именно. Оставайся здесь и вспоминай. Отыщи в своей памяти тот момент, когда ты еще не был жестоким. Хоть крупицу другого себя. Найди ее, и пусть она прорастает внутри. Главное, постарайся не озлобиться снова.
— И долго мне так упражняться? — невесело переспросил призрак.
— Трижды по семь лет.
Ответ был суровым, но других здесь не существует.
— А потом приходи к развилке дорог и тогда уже увидишь, которая из них тебя выберет.
Тут он неожиданно почувствовал, что в жилетном кармане лежит что-то, чего там прежде не было, и с недоумением достал фотокарточку — самую обычную, прямоугольную с закругленными краями, только без подписи ателье. На ней была изображена какая-то пара: мужчина в светлом пиджаке держал под локоть круглолицую барышню в старомодном платье с кринолином. На заднем плане росли тропические деревья, увитые лианами. Уолтер присмотрелся, но так и не опознал этих господ. Зато Генри был с ними отлично знаком, иначе почему он открыл рот и побледнел, точнее, стал еще прозрачнее, почти растворившись в воздухе.
— Это часть наказания?
— Нет, — поколебался Уолтер. — Мне кажется, это подарок.
Призрак взял карточку, провел пальцем посередине, подергал за края, как если бы ожидал, что она развалится на две половины, но фотография осталась цела. Тогда Генри прижал ее к груди, словно впитывая ее в себя…
Уолтер же постеснялся подглядывать за тем, что его уже не касалось.
— А теперь я предпочел бы попасть домой, — попросил он, добавив по привычке: — Если это никого не затруднит.
По возвращении из волшебного мира всегда есть шанс попасть прямиком на свадьбу к собственным правнукам, ведь время в иных измерениях течет иначе. Но Уолтеру повезло. Между его внезапным исчезновением и появлением во дворе Дарквуд Холла пролетело не более пары секунд, судя по тому, что Эвике с вампиршами не успели даже с места сдвинуться.
— Я вернулся, — помахал им Уолтер и добавил чуть громче и весьма злорадно. — А он не вернется никогда.
Не дав вампирам опомниться, он подошел к Марсдену, который оставался в сознании лишь в силу того, что Фрэнсис вместе с Рэкластом держали его за руки и не давали уйти окончательно. Выглядел же он как содержимое древнеегипетского саркофага.
— Я отнял у него ваш престол и возвращаю вам. Потому что вы заступились за мою жену. Только поэтому.
Почерневшие губы шевельнулись.
— …благодарю… — разобрал Уолтер — …спасли от позора…
Послышался шорох юбок, и к ним присоединилась баньши, на этот раз облаченная в полный траур. Волосы она прикрыла плотной вуалью из черного крепа. Нельзя сказать, что появление плакальщицы обрадовало вампиров. Хотя Рэкласт и встретил ее вежливым поклоном, заметно было, как он опечален, а Фрэнсис вцепился в хозяина еще крепче и посмотрел на баньши с вызовом, давая понять, что так просто он Мастера не отпустит.
Мисс Маллинз предпочла проигнорировать столь вопиющую нелюбезность.
— Глядите веселей, сэр! — обратилась она к Марсдену.
Он посмотрел на нее из-под полуоткрытых век, плотно, как мокрый пергамент, обтянувших глаза.
— …можете начинать…
— Я вам что, таперша, чтобы мне музыкальные номера заказывали? Рановато мне вас оплакивать. Между прочим, я эликсир принесла.
Взор вампира оживился.
— Отлично… но мне от него теперь мало проку.
— Если только ты не выпьешь кровь девственницы, — небрежно проронил Рэкласт, полирую когти о полу сюртука.
— Правда поможет? — подскочила Маванви. — Тогда берите мою, потому что я еще…
Баньши одобрительно посмотрела на юного вампира, потом на его пассию, которая совсем стушевалась.
— Если б этот пройдоха позволил себе лишнего, я б его с тьмы сжила! А ты не красней, дорогуша, нечего своей добродетели стыдиться.
— …договор, — просипел Марсден.
Собравшиеся переглянулись.
— А давайте мы с адвокатом проконсультируемся, — предложила леди Аркрайт и вперила в беднягу Найджела тот оценивающий взгляд, каким палач инспектирует шею осужденного, прежде чем опустить топор.
— Вот именно, — вторила Джорджиана Пинкетт, — пусть мой брат, на воспитание которого я угробила свою молодость, ради которого я ночей не спала и сухари в чае размачивала, лишь бы отложить пенни ему на учебу — так вот, пусть вышеозначенный джентльмен поведает нам, можно ли употребить кровь, предложенную добровольно? Вот можно или нет?
Свирепый вид сестры, обычно кроткой, как улитка, нагнал на адвоката немало страху.
— Да можно, можно, конечно! — подхватил он горячо. — Если кровь предложена ex gratia — это позволительно!
— Ты точно согласна? — все еще колебался Фрэнсис. — Я в тот смысле, что… больно может быть.
Но Маванви уже протягивала ему руку.
— Только ты сам, хорошо? — попросила она застенчиво.
Когда он провел ее ладонью по губам, девушка напряглась в ожидании боли, но ничего не почувствовала и посмотрела на него вопросительно — неужели передумал? Вампир опустил глаза, и лишь тогда она заметила ранку чуть ниже большого пальца. Края пореза, белые и как будто прозрачные, начали набухать. Выступили первые капельки, круглые, словно коралловые бусины, нанизанные на красную нитку. Потекла кровь.
— Отпей немножко первым.
Лишь после того, как Фрэнсис слизнул несколько капель, она поднесла кровоточащую ладонь к самому рту Мастера.
— Живите, — сказала Маванви.
Она собралась добавить что-нибудь еще, более торжественное и соответствующее моменту, но ее слова все равно потонули бы в общем вздохе, который сменился бурными изъявлениями радости, как только всем стало ясно, что Мастер действительно исцелился и, как ни крути, с ним придется коротать целую вечность. Необходимо, чтобы он запомнил, кто именно пожелал ему доброго здоровьичка в столь трудную минуту, поэтому вампиры немедленно окружили Мастера и обрушили на него целый каскад верноподданнических сантиментов. Лорд Марсден, который пришел в себя настолько, чтобы растолкать подхалимов, а кое-кого и затрещиной угостить, поискал своего секретаря. Юный Блейк стоял поодаль и бережно перевязывал руку Маванви шелковым носовым платком, который только что выудил из кармана какой-то леди.
— Как вы, милорд? — спросил он, заметив внимание к своей персоне.
— Лучше и быть не может. Другой вопрос, как ты себя чувствуешь? Что-то я тебя совсем не узнаю.
— Странновато, по правде говоря. Будто старше стал — на год, а то и больше. Но разве так бывает? Мы же не эво… эво-чего-то-там. Не развиваемся, в общем. Каким был на момент инициации, таким и останешься.
Лорд Рэкласт засвистел веселый мотивчик.
— Я его и в рыцари посвятил, между прочим, — поведал он брату, который погрозил кулаком за самоуправство.
— Да неужто? Выходит, мне его «сэром» придется величать?
— Не надо! — запротестовал юноша, ухмыляясь. — Если вы меня так назовете, я точно решу, что меня ждет порка.
Мастер сгреб влюбленную парочку и едва не удушил их в объятиях.
— Что ж, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме, Фрэнсис, — он размашисто хлопнул бывшего слугу по спине.
У того вытянулось лицо.
— Вы отсылаете меня, милорд?
— Я бы и рад тебя оставить, но боюсь, что кто-то заявит на тебя права. Крепко же в тебя барышня втрескалась, раз на такое пошла.
— Ради меня? — Фрэнсис недоверчиво взглянул на Маванви, но девушка молча улыбалась.
— А кого ж еще? Даже ее кровь пропитана любовью к тебе. Кажется, брызни на землю хоть капля — и все окрестные коты заорут, как в марте… я имел в виду, соловьи запоют, ландыши распустятся, красиво станет, — смущенно поправился Мастер и оставил влюбленных наедине.
Проходя мимо Рэкласта, он проронил:
— Это могла быть любая кровь.
— Знаю, — не смутился нахальный родич, — но у девственниц она вкуснее. Я хотел тебе приятное сделать.
Берта с Гизелой перебросились парой слов с Харриэт, которой не терпелось поскорее оказаться в поместье. За несколько дней отсутствия она успела по нему соскучиться. Призракам тяжело долгое время обретаться вне своего дома. Иначе затоскуют и, того и гляди, станут мятущимися.
Как только девочка ускакала, вампирши посмотрели на Уолтера. Все это время он простоял, прислонившись к забору, и лишь устало вставлял «Да, дорогая», пока Эвике, буйно жестикулируя, повествовала, как именно она провела этот день и почему с вампиром у нее ничего не было, не будет, и быть не может. Оглянувшись на подруг, она прошептала что-то на ухо мужу, и тот неуверенной походкой подошел к ним.
— Что-то хочешь сказать? — холодно произнесла Гизела, делая шажок назад.
— Да… то есть… просто здесь очень шумно. И вообще неуютно как-то. Вон, окна все повыбивали…
— Ой, точно! — Эвике хлопнула себя по лбу, словно ей только что открылась вся картина разрушений. — А почему бы вам у нас не передневать? Раз уж чемоданы собирать все равно не придется — их, небось, и не осталось уже, чемоданов-то ваших.
— Ты, видимо, забыла, что я не желанный гость в вашем доме, — вздохнула Гизела. — Спасибо Уолтеру, конечно.
— Но теперь все изменилось, — начал Уолтер, но тут уже Берта сочла нужным вступить в беседу.
— О чем ты вообще? Что изменилось? Клыки у нас как были, так и остались…
— Подожди, дай ему сказать, интересно, — перебила Гизела.
Нет ничего труднее, чем признавать свою вину, подумал Уолтер. Лучше отпилить ногу, попавшую в капкан, и уползти с места преступления, чем дожидаться лесничего, который хоть и вызволит тебе из беды, но обязательно выскажет все, что думает о браконьерах. Лучше сразу отправиться на рудники, чем произнести «Я виновен» во время суда. Так тяжело смириться с тем, что ты несовершенен. Что ты — человек. Но никуда от этого не денешься.
— Тогда я приглашаю двух вампиров, — отчеканил он. — Которые были моими друзьями и от которых я отрекся. Нельзя вступить в одну реку дважды, но пусть это будет другая река, лишь бы мы брели по ней вместе.
— Красиво сказано, — улыбнулась Гизела. — Но это не так просто.
Она отлично помнила, как стояла под снегом перед закрытой от нее дверью дома Стивенсов и глотала слезы.
— Ну так ясное дело, что непросто заново начинать, но стоит хотя бы попытаться, — вступила Эвике. — Останьтесь у нас хоть на день, а там поглядим. Вечер утра мудренее. Хотя, если подумать, любое время суток мудренее утра.
— Вы правда не будете против?
— Мы-то? Да ты что! — обрадовался Уолтер, заметив, что виконтесса сменила гнев на милость. — Гробов у нас нет, зато в гостевой комнате стоит двуспальная кровать. Можете на ней прикорнуть… или под ней, как вам удобнее.
— И еще у нас много книг про сапфисток! Уолтер их у себя в кабинете хранит, под диваном, в коробке с надписью «Счета и Бумаги». Специально, чтобы к вашему приезду не потерялись, вишь как расстарался! Там такие картинки! Тебе, Берта, точно понравится. Мне же Леонард порассказал, на что ты тратила карманные деньги, — невозмутимо улыбаясь, Эвике смотрела Берте прямо в глаза.
Та собралась возразить, но подавилась, закашлялась и заговорила торопливо:
— Чего мы тут зря трещим, Гизи? Поехали к ним!
— Ах, ну хорошо, хорошо! — растаяла Гизела. — Разве вам можно отказать! Что там, говоришь, за книги?..
— Нет никаких книг! — одновременно выкрикнули и Уолтер, и Берта.
Оба бросали на Эвике испепеляющие взгляды. Не успела Гизела приступить к дознанию, как что-то вдалеке привлекло ее внимание.
— Я сейчас вернусь, — сказала виконтесса и направилась прочь.
— Куда это ты?
— Еще остались незавершенные дела.
В порыве веселья все едва не позабыли про хозяйку. Помнил про нее только лорд Марсден — он же и укутал ее своим фраком, как только поднялся на ноги. Тем не менее, он оттягивал момент, когда придется решать ее судьбу. Но долго увиливать от решения все равно бы не получилось, и он склонился над спящей.
Брови Маргарет были сдвинуты, рот приоткрыт, и напоминала она совсем молоденькую девушку, которая задремала, вдоволь наплакавшись. Таким хрупким казалось ее тело, распластанное на снегу, что муж несколько раз протягивал руки, но так и не смел к ней прикоснуться.
— Ну же, — скомандовала баньши, подсовывая пузырек. — Закапайте ей в глаза.
— Может, мы без эликсира обойдемся? Может, она сама по себе…?
— Если разбудить ее сейчас, у нее совсем ум за разум зайдет. Сама по себе! Как бы ни так! Уровень магической энергии здесь просто зашкаливает… то есть, чую я, чую сказочный дух, аж в пальцах колет, — поправилась баньши, вновь натягивая маску доброй сдобной бабушки. — Мы в сказке, а в сказках ничего не происходит просто так и само по себе. Требуется усилие воли. Кто-то должен принять решение.
— Так все просто, милорд! — возликовал Фрэнсис. — Закапайте эликсир, а потом сами покажитесь. Нет, ну а чего? — возмутился он, когда Маванви укоризненно покачала головой. — Она ж его любит, ты мне сама так сказала!
— Пожалуй, это будет единственно верным решением в данных обстоятельствах, — согласился Рэкласт, правда, с куда меньшим восторгом.
— И тогда она будет существовать только для меня, — Мастер Лондона размышлял вслух. — Угождать мне во всем. Говорить то, что мне приятно — а уж вы знаете, какая она языкастая, всегда ей надо шпильку подпустить… А так станет покорной женушкой — кто от такой откажется?
Он представил, как Маргарет, несгибаемая, гордая Маргарет, которая даже в хорошем настроении открывала рот лишь для того, чтобы сказать какую-то колкость, как эта женщина подходит и обнимает его за плечи, когда он сидит у погасшего камина. Как она вышивает бисером его тапочки, ну или как в эту эпоху принято выражать свое почтение супругу. Ну и обо всем том, что никак невозможно воспроизвести в печати, он тоже не преминул подумать. Они станут семьей. Любящей семьей. То есть, любящей — это с его стороны, а с ее — прямо таки захлебывающейся обожанием.
И каждый раз, когда она будет целовать его утром перед сном, в глубине ее зрачков он разглядит, как бьется в цепях все то, что некогда составляло ее личность.
— Что ты там говорил про женщин? — обратился он Рэкласту, который недоумевающе изогнул бровь, ибо про женщин много было между ними говорено. — Будто пуще всего они хотят, чтоб их оставили в покое? Вот так я и поступлю.
— Вижу, вы обсуждаете что-то поистине серьезное, но вряд ли вашей жене понравится обнаружить себя по пробуждении в снегу! — произнесла Гизела, появляясь за спинами братьев. — Что за дилемма вас гложет?
— Я должен вернуть ей кого-то, кого она любила сильнее всех, — печально усмехнулся Мастер Лондона. — Вот только как? Было бы проще, если бы она отражалась в зеркалах.
— Хм, как точно вы подметили, господин Мастер. Пожалуй, это будет не так разрушительно, как ваши прошлые опыты. Кажется… Кажется, у меня есть кое-что для вас! — осенило девушку, и она достала небольшую овальную рамочку с заключенным в нее портретом.
Мастер понимающе кивнул. Взяв у баньши эликсир, он оттянул веки Маргарет и уронил ей в глаза несколько капель. Легонько похлопал по щекам. Пару минут спустя вампирша потянулась и заморгала, испуганно глядя перед собой. Но увидела не встревоженное лицо мужа, а молодую женщину, белокурую и зеленоглазую, чью красоту сохранил тонкий слой акварели.
— Ах, — застонала вампирша, приподнимаясь. — Но кто же это прелестное существо?
— Это ты, Маргарет.
Мечтательная дымка, затянувшая ее прекрасные очи, развеялась.
— Да я и не сомневалась! Отдайте сюда, — миледи выхватила портрет и прищурилась придирчиво. — И наденьте же перчатки, милорд! Я не позволяю мужчинам без перчаток обращаться ко мне на «ты.»
Она вскочила и отряхнула снег с юбки, пожаловавшись, что платье придется отдать Харриэт, кукол тряпичных шить, и совсем скоро у нее вообще не останется одежды. Ряды вампиров поредели. Всем было известно, что ее сиятельство медленно наращивает обороты, зато уж как рассвирепеет, достанется и правым, и виноватым. То ли еще будет, когда она обратит внимание на куцые обрывки гардин за выбитыми стеклами…
Гизела наблюдала за ней, раздумывая, подойти, или же это опять повлечет за собой какие-нибудь оригинальные последствия. Любопытство взяло верх, и она оказалась подле миледи с вежливым: «Как вы себя чувствуете, мэм?»
— Мисс…? — щелкнула пальцами леди Маргарет.
— Вы меня не помните? — в голосе Гизелы едва различимо звучали нотки удивления. А также разочарования пополам с облегчением.
— Вас? Откуда же мне вас знать? Впрочем, если вы желаете обрести мое знакомство, я могу пригласить вам к себе в приемный день. Последний четверг месяца вас устроит?
— Боюсь, что нет, мы уезжаем. Однако благодарю вас за приглашение, это весьма любезно.
— Но если вы все же отыщите время для визита, — как ни в чем не бывало продолжила миледи, — то не забудьте надеть одну из тех премилых шляпок, которые так вам идут.
Беззвучно, одними губами она добавила «Жизель.»
Гизела улыбнулась. Не помнит? Пусть так, для них обеих будет лучше. Она поклонилась и вернулась к ожидавшим ее друзьям. Маргарет же вперила яростный взор в тех немногочисленных вампиров, которые то ли из любопытства, то ли из-за склонности к истязанию плоти все еще обретались во дворе.
— Вот видите! Дамы из приличного общества не хотят посещать мой дом. А все потому, что это уже не дом, а хлев.
Ущерб она оценила сразу, просто сберегала этот аргумент напоследок.
— Вернулась наша любезная Мэгги! — расчувствовался Рэкласт. — Надо заказать благодарственную панихиду…
— Молчи, шут гороховый, — одернул его старший брат. — Не тревожьтесь, миледи, я распоряжусь, чтобы все привели в порядок.
— В порядок? О каком порядке может быть речь, когда поместье выглядит так, словно здесь пировали гунны? Впрочем, я даже благодарна мародерам. Мне никогда не нравилась эта рухлядь, давно было пора отправить всю мебель к старьевщику. Жуки-точильщики жужжали так, что у меня делались мигрени! Так что с завтрашней же ночи мы начинаем капитальный ремонт. Что осталось, все вымести подчистую! Но кое-что вам придется сделать прямо сейчас.
— Что же? — забеспокоился Мастер.
— Перенести свой гроб ко мне в спальню. Неужели вы хотите, чтобы женщина, пережившая столько треволнений, коротала день в одиночестве? Неужели вы и правда этого хотите… Агравейн?
…Когда он подхватил ее на руки и перенес через порог, то подумал, что, быть может, она и не самая покладистая женушка в мире, и вряд ли когда-нибудь вышьет бисером его тапочки. Но это его уже не волновало.
Глава 30
30 декабря 188* года
Ножницы в форме журавлика порхали по воздуху и прядь за прядью отрезали темные волосы, коих у ног фроляйн Штайнберг накопился приличный ворох. С некоторым беспокойством она поглядывала вниз, пытаясь определить, сколько же их осталось на голове.
— Не дергайся, — прикрикнула Эвике, — не то ухо отрежу.
— Ничего, я его приращу.
— Ты меня убиваешь! — причитала Гизела, из последних сил обмахиваясь веером. — Смотреть сил нет! Зачем, о жестокая, зачем?!.
— А по мне, так гораздо лучше! С детства ненавидела косички. Бррр!
— Ну и не носила бы их! Но локоны, какие были локоны! Хоть шиньон себе из них сделай, что ли.
— В крайнем случае, снова вырастут, — прищурившись, Эвике осмотрела бертину голову на предмет симметрии. — У вас, вампиров, волосы и ногти быстро растут.
— А я вот читала в научной статье, что на самом деле все не так, — заметила Берта, вспоминая тот период, когда пыталась собрать побольше достоверной информации о своей новой нежизни. — Ногти и волосы у мертвецов не растут, это просто кажется, что они удлиняются. Зрительный эффект.
Эвике задумчиво постучала по ее макушке.
— Как жаль, что наши предки не знали таких умных слов. А то были бы у нас другие поверья.
— Давай ты их сразу зрительно удлинишь, и мы больше не будем мучиться, а? — не унималась Гизела.
— Ну уж нет!
Берта хотела растоптать на ненавистные ее локоны, но Эвике шикнула на нее и принялась собирать их подол. Оставлять волосы на полу — последнее дело, иначе птицы унесут их свить гнездо, обеспечив фроляйн Штайнберг головную боль на несколько лет вперед. Или же о них можно запнуться ночью. Или проглотишь волос невзначай, а он обовьется вокруг сердца и убьет. Как бы то ни было, к народным приметам в этом доме относились очень серьезно.
Собрав все до последнего волоска, женщина вытряхнула их в пламя камина, и обе вампирши — одна печально, другая с нарастающей радостью — смотрели, как они скручиваются и чернеют. Потянуло гарью. Берта вдруг вспомнила, как они с подругой неслись над крышами и вдыхали дым, валивший из труб. Неужели это было вчера? А кажется, что так давно. Но деловитая Эвике поспешила открыть окно, впуская свежий морозный воздух, и удушливый запах рассеялся.
Тогда Берта прошествовала в центр гостиной и возвестила:
— Никогда прежде не чувствовала себя так… так свободно! — победно улыбаясь, она ощупала новую шевелюру. — А теперь… можно ведь и мужское платье попробовать! Рубашка и брюки — что может бы проще?
— …и кальсоны в красную полосочку, — закивала Эвике. — Хочешь, покажу?
— Ты что! Даже не вздумай, — из коридора донесся полузадушенный возглас Уолтера, который, вообще-то, должен был находиться на кухне и готовить дамам вечерний чай и вечернюю кровь.
— Брюки! — взвыла Гизела. — Что, думаешь избавиться от походов к швее, да? От бантиков, ленточек и кружев! А ну, Эвике, тащи-ка сюда журналы, о которых я тебе говорила! — она решила, что пора дать бой тяжелой артиллерией.
Подмигнув сестрице, Эвике прошагала мимо Берты, вздрогнувшей от нехорошего предчувствия, и сгребла с подоконника стопку каталогов.
— Рююююшечки, — протянула Гизела, перелистывая страницы. — А вот, например, посмотри, какая сорочка! Ну разве не прелесть? И мужская, вполне себе… Хм, по крайней мере, тут так написано. По последней моде! О, это будет даже интересно: в два раза больше портних, в два раза больше походов за тканями… Берта? Ты что так побледнела-то, милая?
— И все равно нет ничего несуразнее современной женской моды. Все эти корсеты дурацкие, трены, турнюры, из-за которых со стула сползаешь…
— Не то, что комфортные воротнички под горло, галстуки, запонки, а еще и мужские корсеты — такая красота! Талия на месте будет! Уолтер, — да-да, я знаю, что ты там за дверью, — расскажи-ка нашей подруге про то, какая мужская одежда удобная и функциональная. Фраки особенно!
— Вовсе я не подслушиваю, — обиделся Уолтер из-за двери. — Я мимо проходил. А фраки ужасно неудобны, вечно фалды за что-нибудь цепляются.
— Ну что, Берта, решила? Тогда завтра же пойдем к лучшему портному Лондона, пусть сошьет тебе новый гардероб! Думаю, вся ночь уйдет только на снятие мерок…
— Спасибо, обойдусь!
Как утопающий за обломок мачты, Берта уцепилась за ворот своего черного, совсем простого и свободного платья. А Гизела поняла, что одержала маленькую, но очень весомую победу.
— Ну вот и замечательно! А волосы… Ну что волосы, отрастут еще, — примирительно улыбаясь, проговорила она.
— Я тут подумала… мне показалось… — замялась ее подруга, пряча глаза, — что тебе проще будет любить меня, если бы я… выглядела несколько иначе. Или была кем-то другим.
Виконтесса в сердцах разметала каталоги по полу и грозно посмотрела на Берту:
— И кто же тебе такую глупость-то в голову вбил?! Забудь немедленно! Никто другой мне все равно не нужен.
— Если бы я была мужчиной, Гизи… — пояснила Берта, но осеклась под яростным взглядом подруги. — Только мне кажется, что я все таки женщина. Даже так, — она провела рукой по коротко остриженным волосам. — Или нет?
— Да женщина ты, женщина, — отозвалась Эвике, ворошившая угли в камине. — Если лечишь меланхолию сменой прически, ты точно женщина.
Тем временем в дверь позвонили.
«Оставление визитных карточек является основополагающим общественным ритуалом. Успешное следование этикету — вот первая ступень на пути к заведению или расширению круга знакомств, в то время как нарушение правил — тоже значительный шаг, но уже в противоположном направлении.»
— Какой ужас, — резюмировал Марсден.
В качестве визитной карточки вампира обычно выступает забрызганный кровью потолок, но по такому необычному случаю, как дружественный (!) визит в дом смертных, Мастеру в спешке пришлось заказать нечто более общепринятое. Поскольку эскиз он выбирал лично, исходный продукт получился впечатляющим. Вдоль иссиня-черной бархатной бумаги тянулась надпись «ЛОРД МАРСДЕН», отпечатанная золотыми готическими буквами. Хотел он приписать и «Мастер Лондона,» но, как оказалось, свою профессию на карточках указывают разве что врачи и священники, так что от этой затеи пришлось отказаться. Но все равно получилось неплохо. Такое произведение типографского искусства непременно станет украшением любой вазочки для визиток. Даже отдавать жалко.
Изначально ритуал казался нехитрым, но по мере того, как вампир вчитывался в справочник по этикету, он обрастал новыми подробностями. Под конец чтения Мастеру хотелось швырнуть дрянную книжонку в канаву и протяжно завыть.
— Полно горевать, — утешил его младший брат, забирая справочник. — Ничего тебе делать не придется. Обмениваться визитными карточками — прерогатива дамы, вот Маргарет и оставит три визитки — одну свою, для хозяйки, и две твоих, для обоих супругов. И подарки сама передаст. Ты в сторонке постоишь.
— А что если они нас пригласят?
— После вчерашнего?
— Ну а вдруг?
— Действуй по обстоятельствам. И главное, не забудь принести мисс Штайнберг официальное извинение за то жестокое, несправедливое наказание, которое ты назначил ей без суда и следствия.
— Уж об этом я в первую очередь позаботился. Гляди сюда!
Он показал брату ярко-розовой листок, пропахший пачулями. «Сердечно приглашаем Вас посетить наше гостеприимное заведение» зазывали кучерявые буквы. Далее следовал список предлагаемых услуг, от которых даже пресыщенный развратник испустил восхищенный вздох.
— Это респектабельный дом, — пояснил лорд Марсден. — Я заранее оплатил визит. То-то мисс Штайнберг обрадуется!
— Почему?
— Как — почему? Это означает, что я принимаю ее инаковость. Ну, что она девиц любит. А девицы в том доме, скажу я тебе, весьма аппетитные.
— И ты, конечно, вознамерился ее сопровождать?
— Мне не положено, я мужчина семейный, — степенно ответствовал Марсден.
— Как жаль, что мисс Гизела оставит Маргарет вдовой.
Старший вампир закашлялся.
— Чума и холера, как я мог упустить! Ну ничего, я ей такое же приглашение достану, — он протянул руку, но брат аккуратно сложил надушенную бумажку и сунул нагрудный карман, похлопав по нему для пущей сохранности.
— Пусть мисс Штайнберг сама назначит отступные.
Спорить с наглецом было бессмысленно, Мастер Лондона только рукой махнул и, как водится, пожелал братцу подохнуть поскорее.
— Ты-то куда собрался? — осведомился он, оглядывая дорожный костюм Рэкласта. — Обратно в Дублин?
— И туда заскочу, пожалуй.
— Постой-ка… Ты это о чем сейчас?
— Я думал известить своих через Табиту, что слагаю с себя полномочия Мастера, но лучше лично нанести прощальный визит.
— Ты отказываешься от звания Мастера? Ты?!
— Они заслуживают другого повелителя. Вроде Доркас. Не сомневаюсь, что когда-нибудь она вправду изобретет такой картофель, которому не страшна будет никакая болезнь, — Рэкласт улыбнулся в усы. — Они славные ребята, не такие, как твоя стая. По-своему, я к ним даже привязан, но как запахнет паленым, я действую исключительно в собственных интересах.
Вампиры помолчали.
— Даже когда ты предложил сражаться вместо меня? — спросил Мастер Лондона.
— Даже тогда. Но это уже не имеет значения, потому что я точно знаю, что не прощен. Иначе именно я отомстил бы за твою обиду, и развеялось бы мое проклятие, — проговорил Рэкласт задумчиво, но тем не менее успел ловко отклониться, когда брат замахнулся на него кулаком.
— Тысяча святых и небесное воинство! — рявкнул лорд Марсден, наступая на него. — Архангел Михаил тебе побери, Мордред, как, ну как же я от тебя устал! Раскроить бы твой череп и посмотреть, что на самом деле в твоих мозгах творится. Проклятье! Связался же!
Он привалился к чугунным прутьям забора, так что те слегка погнулись.
— Одно мне скажи: когда мы с тобой впервые увиделись, и дождь еще шел, и все вокруг было таким зеленым, каким оно уже никогда для нас не будет — вот тогда все было по-настоящему или просто одна из твоих игр?
Второй вампир улыбался.
— Я предал тебя, но я тебе не лгал. Но это уже не имеет значения, — повторил он и приподнял шляпу, прощаясь.
Он прошествовал к поджидавшему его экипажу, а когда вскочил на подножку, услышал:
— Эй, парень!
Мастер Лондона сложил руки рупором и снова гаркнул:
— Я пришлю тебе приглашение на следующий Новый Год! Приезжай! Повеселимся!
Лорд Рэкласт тоже хотел выкрикнуть что-нибудь в ответ, но сдержанность пока что никто не отменял, и он лишь учтиво склонил голову, и до тех пор, пока кэб не свернул за угол, смотрел, как машет ему вслед единственный, кого он любил.
У ворот дома Стивенсов леди Маргарет учила Томми шаркать ножкой, взирая на него точно капрал на рекрута. На роль матери она категорически не годилась, скорее уж это была вечная Старшая Сестра. Любое существо мужеского пола и возрастом чуть помладше вызывало у миледи необоримое желание муштровать его часами напролет.
Чтобы превратить уличного оборвыша в маленького лорда, вампирша не пожалела ни времени, ни средств. На мальчике была голубая бархатная курточка, светло-бежевые штанишки до колен, черные чулки, от которых с непривычки чесались ноги, и такие глянцевые туфли, что в них отражалась его унылая рожица, когда он наклонялся, чтобы рассмотреть позолоченные пряжки. Тусклые, прямые волосы лоснились от помады и курчавились, как у ангелочка на пасхальной открытке — по прихоти леди Маргарет, несчастное дитя весь день промаялось в папильотках. Но больше всего Томми угнетал красный бант, который миледи повязала ему на шею. Пышный и многослойный, это бант был заметен за три квартала. Юный страдалец оглядывался по сторонам, готовый в любой момент юркнуть за куст.
Рядом топталась Харриэт. Поскольку этим вечером леди Маргарет велела ей прислуживать — или, по выражению самой Харриэт, «горничать,» — ей пришлось нацепить униформу, от которой девочка успела отвыкнуть. Кожа опять пестрела сине-зелеными пятнами, глаза затянуло бельмами. Тем не менее, Харриэт не теряла присутствие духа и сжимала с склизких ладошках корзину, прикрытую кружевной салфеткой. Ей было даже лестно, что ее позвали исполнять роль настоящей, взрослой камеристки. Могли ведь и дома оставить.
— Чего нос повесил? — спросила она Томми, когда леди Маргарет от него отступила.
— Обрядили, точно девчонку, — возмутился Томми, глядя на красный бант, как на пиявку, раздобревшую от его крови. — Хорошо хоть ребята не видят, а то б у них зенки со смеху полопались. Твоя леди совсем того?
— Она чуток блажная, но ничего так, сносная, — философски заметила Харриэт. — А тебе взаправду костюмчик не нравится?
— Хоть в петлю полезай.
— Тогда вот!
Растопырив ручонки, она обняла его, а когда отскочила, бархат порыжел и местами даже истерся, глянец на ботинках потускнел, ненавистный же красный бант оказался таким восхитительно-грязным, что Томми сразу примирился с его наличием. С гордостью художника, который выводит свою подпись на завершенном полотне, Харриэт втерла ему в волосы пригоршню ила. Замызганные, но бесконечно довольные дети начали толкаться, громко хохоча. Но стоило миледи оглянуться, как они притихли.
— Ах ты маленькая неряха! — вампирша схватилась за сердце. — Столько усилий — и все впустую, все испорчено! Милорд, вы-то чего молчите! Примите меры, уж будьте так добры!
Мастер неторопливо взял в руки трость, которую сжимал подмышкой.
— Ха-ариэтт, — зловеще проговорил он, постукивая по золотому набалдашнику.
Девочка втянула голову, так что ее круглые оттопыренные ушки коснулись плеч, и жалобно посмотрела на хозяина.
— Миледи снова на тебя разгневалась. Ну и как же мне следует поступить… с ней?
Заметив, что его суровость была напускной, а губы подрагивали от с трудом сдерживаемой улыбки, девочка тоже хихикнула.
— Поцеловать! — выкрикнула она.
— Думаешь, ей полегчает?
Вместо ответа Харриэт захлопала в ладоши.
— Устами младенца.
Он притянул к себе жену и крепко поцеловал, а когда отпустил, порозовевшая леди Маргарет начала поправлять шляпку, бормоча «Ах, ну не при детях же.» Тем не менее, к Харриэт она обратилась уже куда спокойнее:
— У тебя была веская причина так поступить?
— Была, — твердо отвечала девочка.
— Что ж, тогда давайте позвоним.
Леди Маргарет приготовила пресловутые три визитки, но вместо горничной с подносом, дверь открыл сам хозяин. В остолбенении они уставились друг на друга.
— Эм… добрый вечер? — начал Уолтер и добавил, заметив отрешенное выражение ее лица: — Что-то не так?
— Я подсчитываю, сколько визиток следует оставить в этом случае.
— Все могу взять… если нужно.
— Что ж, берите, но наверняка это ужасно неприлично.
Уолтер осторожно взял у нее визитки, такие тяжелые от позолоты, что если уронить их на ногу, можно и кость расплющить.
— Вы пришли карточки оставить или с визитом? — осведомился он, мучительно припоминая основы этикета.
На крыльце появился Мастер Лондона.
— С визитом, — заявил он. — Занести малину для миссис Стивенс. Она мне давеча приказывала.
— Не стоило беспокоиться, малину я раздобыл, — заметив явное огорчение вампира, Уолтер смягчился: — Ничего, джем сварим.
Статный вампир без особого труда посмотрел поверх его головы, вероятно, рассчитывая разглядеть Эвике в полутемной прихожей, но женщины там не было, и он со вздохом протянул корзину. Она уперлась в невидимую преграду посреди порога.
Уолтер замялся, но вдруг отчаянно махнул рукой — была не была! — и сказал:
— Проходите!
Супруги подождали, давая ему возможность взять обратно ненароком оброненное приглашение, но Уолтер пошире отворил дверь, и вампиры вошли. Вслух они не произнесли ни словечка, зато телепатически так громко разорялись, что даже смертный услышал. Правда, беседа сводилась в основном к тому, что если бы миледи знала заранее, то выбрала бы платье поэлегантнее, а в таком можно только телят кормить. Несмотря на ее отчаяние, платье, показавшееся из-под шубки, было великолепным — из лилового бархата с шелковым передником в складку, переливавшемся то лазурью, то перламутром. Тщательно завитые волосы она убрала под шляпку с белым птичьим крылом. Мастер тоже прифрантился и подколол шейный платок булавкой в виде золотого черепа с рубиновыми глазами, такого огромного, что он сгодился бы в качестве анатомического пособия.
Вслед за вампирами вбежали дети. При виде девочки в полуистлевшем саване Уолтер моргнул, но Харриэт сделала тщательный и исполненный достоинства реверанс, и он автоматически поклонился в ответ. Томми он пожал руку. От столь горячего приема мальчик совсем застеснялся и зыркал на дверь, но и Уолтер был смущен не меньше. Забыть, при каких обстоятельствах они расстались, никак не получалось.
Во главе этой разномастной процессии, мистер Стивенс вернулся в гостиную. Там леди Маргарет раскланялась с Гизелой, заметила Берте, что если та захочет подать в суд на своего парикмахера, они одолжат ей Найджела, и пристально посмотрела на хозяйку дома.
— Миссис Стивенс, позвольте представить вам мою жену Маргарет. Она польщена знакомством, — заторопился лорд Марсден, подводя супругу к Эвике, которую так и ел глазами.
Женщина оторопела, ведь в «Советах вдовствующей леди Баблингбрук» было заявлено весьма категорично, что первой представляют нижестоящую даму вышестоящей, и сразу приняла воинственный вид, на случай если миледи все же напомнит супругу об этом обстоятельстве.
Миледи протянула ей руку.
— Как поживаете, миссис Стивенс? — проговорила она дружелюбным, хотя и слегка отстраненным тоном.
Мгновенно оттаяв, Эвике пожала руку вампирши, отметив про себя, сколь крепким было рукопожатие вампирши — аж кости захрустели! Наверняка она хорошо взбивает масло. Надо посмотреть в действии.
Пока они обменивались любезностями, Уолтер вернулся из кухни с подносом, на котором высился графин с кровью в окружении нескольких чашек. Леди Маргарет поднесла чашку к губам и пригубила вожделенный напиток. Эвике было ужасно интересно, оттопырит ли она мизинец, потому что справочники по этикету давали на сей счет путанные указания, а наблюдать настоящую английскую аристократку в действии ей еще не доводилось.
Мизинец вампирша не оттопырила.
— Кстати, наша Харриэт хотела вам что-то сказать, — провозгласила она и подтолкнула девочку вперед. Та засмущалась, увидев, как все дамы и господа повернули к ней головы, и скручивала подол савана в жгут.
— Ну же, не робей!
— Насчет Томми… я забрала его утром из дворца… вдруг вы его возьмете, — промямлила Харриэт.
— От такого хорошего ребенка кто же откажется? — мягко проговорил Уолтер, но привидение выкрикнуло с внезапной злобой:
— Он не хороший ребенок, сэр, он подзаборная шваль!
Все присутствующие, включая и самого Томми, остолбенели, как если бы коммивояжер, рекламирующий кухонные плиты, заметил невзначай, что время от времени у них раскаляется дверца, от чего кухня обычно сгорает дотла.
— Товар лицом? — нашлась леди Маргарет.
— Это вообще не товар.
— Что же, в таком случае?
На губах вампирши появилась улыбка конферансье, который старается сдержать панику, хотя дрессированный лев уже доедает зрителя в первом ряду. Зато ажурные черные перчатки пришли в негодность из-за выдвинувшихся когтей. Что же это за вечер, скажите на милость? Супруг и служанка как будто сговорились перещеголять друг друга в дурных манерах.
Харриэт сердито сопела.
— Это мальчик, только он не хороший. Он по улицам скитался и нахватался там всякого. Он ведь может ругаться, и врать, еду будет тырить обязательно, а потом под подушкой прятать. И еще он вряд ли станет врачом или аблакатом…
— Ну и не станет, тоже мне, потеря для общества, — перебил Мастер. — А то прям все родители мечтают, чтоб их отпрыски заделались врачами да адвокатами. Зачем нам сколько? Так и кажется, будто люди рождаются, чтобы выпить микстуру и тотчас завещание настрочить… Молодец, Харриэт, я тобой доволен!
В ее сторону полетел соверен. Тогда как в других семьях за хорошее поведение детей награждали персиком либо куском пирога, лорд Марсден предпочитал валюту посолиднее.
— Моя девчонка права. Ежели вы рассчитываете на херувимчика, ежели вам репутация дороже, то лучше с этим мальцом не связываться. И вам лучше, и ему. На улице побираться не так тяжко, как выслушивать изо дня в день, что ты не оправдал чьи-то надежды… что ты главное разочарование в жизни своей матери.
Он опустил голову, но Эвике успела заметить, как в его глазах вновь промелькнула застарелая тоска.
— Еду под подушку — это на случай вселенской голодухи? — уточнила она и подмигнула Томми — Значит так: фрукты там всякие и печенье — на здоровье, а вот гренки с маслом ни-ни. После них наволочку попробуй отстирай. По собственному опыту знаю. Оставайся, в общем… Ты ведь не против? — она с беспокойством посмотрела на мужа.
— Спрашиваешь! Да и откуда у нас взяться репутации? Хоть цыганский табор приглашай, соседей уже ничем не удивишь.
Оба супруга вопросительно посмотрели на мальчишку, но тот притаился у камина, лишь взъерошенная голова торчала из-за экрана. С одной стороны, ему хотелось остаться в этом уютном доме с незлыми взрослыми, с другой же, в своих наставления мать их не упоминала, а он привык, что она все знает наперед.
— Мисс? — позвал он Берту, которая с момента прихода гостей забралась на подоконник и с преувеличенным вниманием смотрела в окно.
Услышав оклик, она обернулась.
— Вы ж последняя говорили с моей ма. Чё она хотела, а? Ну, чтоб я с ними остался или чё теперь мне делать?
— Твоя мама хотела, чтобы ты был счастлив, — бросила Берта. — Постарайся ее не разочаровать.
— Ааа, — глубокомысленно протянул мальчик.
Косолапя от смущения, он подошел к Стивенсам, которые по очереди потрепали его по голове. Приласкали они и Харриэт, хотя после прикосновения к ее волосам руки выглядели и пахли так, словно их опустили в придорожную канаву.
— Идите поиграйте, — предложил Уолтер. — Правда, из игрушек у нас только погремушки и слюнявчики, зато… на каминной полке много фарфоровых статуэток. Можете разбить любые две.
Дети прошли Берты, рядом с которой присела подруга, и вампирши расслышали, как они шушукаются.
— Но тебя я еще увижу? — спрашивал Томми.
— Конечно! — Харриэт взяла фарфоровую пастушку и начала ее баюкать. — Я сразу прибегу, как только выходной получу. Каждую ночь буду милорда дергать, чтоб отпустил. Через десять лет — крайний срок! Ты только дождись меня. Ты не теряй меня совсем.
Расстроенные вампирши вздохнули.
«Можно ей как-то помочь?» Гизела мысленно обратилась к подруге.
«Знать бы, как. В правах привидений я совсем не разбираюсь. Да и есть ли у них права? Разве что призрачные.»
Тем временем Мастер неловко откашлялся. Он загодя подготовил покаянный спич и на всякий случай законспектировал его на бумажке, которую спрятал в рукав, но как ни дергал за манжету, оттуда ничего не выпадало. Не иначе как по дороге уронил. Теперь, без шпаргалки и в особенности без подарочного сертификата, изъятого вороватым родичем, он чувствовал себя так, словно заявился на поле боя без кольчуги. По-идиотски, иными словами.
— Мисс Штайнберг? — пробубнил он и позвал чуть громче, потому что вампирша, увлеченная телепатической беседой, его не расслышала. — Мисс Штайнберг? Можно вас?
Берта вопросительно встряхнула короткими волосами.
— Я оскорбил вас, мисс Штайнберг. Когда я того… и это… ну и вот. Теперь-то я на собственной шкуре испытал, каково на себе цепи таскать. А уж вы как мучились, все ж вы…
Поняв, что за «слабую женщину» Берта повесит его, причем петлю совьет из его же языка, Мастер перешел к главному:
— Вы вправе требовать любой сатисфакции.
— Любой? — усмехнулась Берта.
— В разумных пределах.
— Тогда я требую манумиссию для Харриэт.
Она нарочно ввернула мудреный термин, на случай, если ее просьба невыполнима. Тогда девочка хотя бы не сообразит, что могла обрести.
Зато Мастер отлично ее понял.
— Поди сюда, постреленок! — он окликнул Харриэт, и она подлетела поближе, но заметно было, что в любой момент она готова броситься наутек.
С таким вспыльчивым хозяином, как лорд Марсден, она никогда не знала, чего ожидать — может влепить подзатыльник, а может посадить на колено и рассказать про диковинных уродцев, которые живут на другом конце света, скачут на одной ноге, а на ночь прикрываются своими ушами вместо одеяла. Что-что, а лекции по антропологии в исполнении тысячелетнего вампира получались крайне занимательными. Но сейчас он положил тяжелую ручищу ей на голову и, сосредоточенно закрыв глаза, что-то прошептал. Когда он вновь поднял руку, кожа девочки прозрачно белела, как разбавленное молоко, а бойкие карие глаза стреляли по сторонам. Вместо черных ногтей появились обычные, то есть, испещренные белыми пятнышками и обгрызенные. Саван сменило платье с белым фартучком. Длинные черные космы собрались в косички.
— Моя униформа!
— Да ну ее к чертям собачьим, так тебе гораздо лучше. Я отпускаю тебя на волю, — пояснил Мастер.
— Это как выходной? — растерялась девочка.
— Это как очень длинный выходной, — подтвердила Берта.
— Так я… свободна?
— Номинально, — сказал Марсден. — Держу пари, мне предстоит заполнить сотни три всяких-разных бланков и переругиваться с твоим агентством лет десять. Директриса у вас вздорная баба. В любом случае, жить ты будешь у нас, а то без дома призракам нельзя, зато отлучаться можешь, когда заблагорассудится. Но насчет парней и гулянок я тебя, кажется, предупреждал…
— З аладили про гулянки, ни о чем другом думать не можете! — возмутилась Берта и, опустившись на одно колено, серьезно посмотрела на Харриэт. — Я хотела сказать «Помни все, чему я тебя учила,» но сама вспомнила, что ничему особому тебя не научила. Ты все и так знаешь. Но сдается мне, что дух зимних праздников из тебя получится гораздо лучше, чем из меня. Неважно, как тебя зовут. Любое имя может стать добрым. Ну что, возьмешь такой подарочек?
— Возьму! — воскликнула Харриэт, которая взяла за правило ни от чего не отказываться, а уж тем более от неожиданных подарков.
Берта прижала свои губы к потрескавшимся губам девочки и выдохнула в нее всю оставшуюся силу. Сразу же напряглась, опасаясь, что Харриэт станет дурно, но та улыбнулась еще шире и ткнула пальцем в окно. Присмотревшись, вампирша увидела, что на улице посыпался снежок, мелкий, как сахарная пудра. Подошла Гизела и провела рукой по ее стриженой голове, и тогда Берте наконец-то стало спокойно и хорошо.
Дамы собрались у окна, любуясь снегом, который Харриэт на радость им и к вящему ужасу всего квартала раскрашивала в разнообразные цвета. Хотел к ним присоединиться и Уолтер, но вампир бесцеремонно схватил его за плечо.
— Пойдемте покурим. Вы, я и мальчишка.
Не успел Томми обрадоваться, как Уолтер пригрозил ему пальцем.
— Даже не надейся! Джентльмен шутит… Вы совсем сбрендили? Он же еще ребенок, — прошипел Уолтер, выталкивая вампира на лестницу, по которой они поднялись в кабинет.
— Согласен, незачем ребятишек баловать, но иногда можно и их угостить. Тем более, что табак полезен, он легкие прочищает, — поведал ему Лорд Марсден, ходячая энциклопедия суеверий. — У меня очень хороший табак, из Московии, брат перед отъездом отсыпал. Говорит, что после третьей папиросы непременно запоешь «Боже, царя храни.»
— А после четвертой?
— До четвертой пока что никто не добирался. Давайте проверим?
Каким бы привлекательным ни казалось это предложение, Уолтер усомнился, что его сознание расширится настолько, чтобы постигнуть все тайны бытия. Скорее всего, просто стошнит. А покуда он еще в состоянии, нужно…
— Что-то хотели спросить?
Уолтер подпрыгнул, но вспомнил, с кем имеет дело, и проговорил торопливо:
— Вот сейчас мы с вами беседуем, как приятели, но неужели завтра в полночь вы действительно отправитесь на охоту? На людей?
Вампир развел руками.
— Никто не погибнет, я за этим прослежу. Придется залечь на дно, настроения в обществе отнюдь не в нашу пользу. Но мы и прежде-то старались никого не убивать, если на то пошло.
— Но иногда..?
— Всякое случается. Только вы не этот вопрос хотели задать.
Уолтер стиснул зубы.
— А я не стану задавать тот вопрос. Я доверяю Эвике.
— И правильно делаете! Что до меня, то отношения, связавшие меня с вашей женой, несколько…
— …старомодны.
— Именно так, мистер Стивенс, именно так.
— Сразу скажу — никаких серенад под балконом. Ни-ка-ких. Иначе я вас кипятком из чайника ошпарю, — пригрозил ревнивый супруг. — Освященным кипятком, уж не сомневайтесь.
— Да я и не собирался. Служение мое заключается в ином. Если моей даме угодно будет что-то приказать, я обязан буду выполнить, хоть ты тресни.
— Даже если она запретит вам пить человеческую кровь? — задал Уолтер самый логичный в этих обстоятельствах вопрос.
Вампир кивнул.
— Только она не запретит, — тихо добавил он.
— Кто бы сомневался. Честнее будет просто убить вас.
Последние слова вырвались неожиданно. Уолтер отступил к двери, ожидая, что вампир бросится на него, прежде чем сам он успеет сказать «осиновый кол.»
Мастер даже не вздрогнул. Все так же сидел на диване, заложив ногу за ногу, и пускал колечки дыма. И Уолтер догадался, почему: он не допускал мысли, что человек убьет вампира прямо сейчас, в своем доме, куда пригласил в качестве гостя. Это будет не по правилам. Поэтому Уолтеру он доверился всецело.
Да, он был злом, но тем злом, которое не подставляет подножку, не стреляет в спину и не натягивает личину милосердия, но остается самим собой. Злом из сказок. А кому как ни фольклористу знать, что не всякая сказка бывает доброй.
Быть может, в один не столь прекрасный день они и правда столкнутся на поле битвы. Быть может, даже завтра. Но не сегодня.
— Дайте-ка мне еще одну папиросу, — попросил Уолтер, и вампир, ухмыляясь, протянул ему портсигар.
А когда истекли тридцать минут, отведенные правилами на светский визит, Эвике посмотрела на часы, хмыкнула и отправилась за вторым графином крови.
Снег накрыл город сплошной пеленой. Он оседал на темно-красных, как будто воспаленных, стенах домов, смывая с них копоть, навевая спокойные, прохладные сны. Все звуки сделались глуше, а то и вовсе неслышными, и даже Фрэнсис, чуткий от природы, слышал только стук сердца Маванви.
Закусив губу и сдвинув тонкие брови, девушка разглядывала чемоданы, которые нес ее спутник, мысленно перебирая их содержимое.
— Кажется, мы забыли зубную пасту, — опечалилась она. Возвращаться в Дарквуд Холл, оставшийся позади, ей не хотелось.
— Не беда, кто-нибудь из пассажиров поезда точно ее захватил. Стащим.
— Ох, Фрэнсис, ты неисправим! — подтрунивала над ним Маванви. — А еще рыцарь.
— Что с того? Мне тут Рэкласт поведал про их с милордом бурную молодость. Как у них каждый день начинался с вопроса «Кому сегодня мстим?» Так что рыцари — они ушлые ребята.
— Но ты ведь не будешь таким, правда? Ты будешь из тех, что совершают разнообразные и беспричинные акты добра.
— Как скажите, мисс.
Из-за белой ряби Дарквуд Холл был едва заметен, но вампир, обернувшись, продолжал высматривать его в темноте и, позабыв следить за дорогой, чуть не столкнулся с фонарным столбом.
— Можем остаться, если хочешь, — предложила Маванви, заметив, что он расстроен.
— Ну уж нет! Когда-нибудь и правда вернусь, но сейчас хочу быть подальше от них всех. Пусть у меня мозг отсохнет, если я про милорда дурное подумаю, Рэкласт тоже ничего, зато остальные… ну, ты их видела.
Руки Маванви прятала в муфте, но синяки на ее запястьях не давали ему покоя. Она даже не позволила отомстить! То есть, он еще вчера подкараулил ее обидчиков и переломал им все пальцы, но это вообще не считается. Он только начал. А она вмешалась и увела его в сторону.
— А знаешь что обиднее всего? Что я такой же, как они. Ничуть не лучше. Как посмотрю на них, прямо таки себя вижу — трус, кровопийца, а в прошлом еще и доноситель. Что мне делать, Маванви? Можно вообще что-то сделать?
— Ты еще слышишь те голоса?
Он напряженно прислушался.
— Нет, вроде бы. Только снаружи. Только твой.
— Вот и славненько! Значит, теперь я твоя совесть, и я тебе помогу.
Он потянулся поцеловать ее, вдохнув свежий запах ее кожи, и услышал, что ее сердце бьется еще громче. Ничего прекраснее этого звука он вовек не слыхал.
— Пролетит всего-то двадцать лет, и ты станешь…
— Старой?
— Взрослой. И тебе наскучит со мной возиться.
Маванви помолчала, но вдруг рассмеялась:
— А давай решать проблемы по мере их наступления!
И это была хорошая идея.
Напоследок вампир вновь оглянулся и, прежде чем поместье окончательно скрылось из виду, успел подумать, что те, кто живет в стеклянных домах, не должны кидаться камнями.
Если только не хотят выбраться на свободу.