А за полчаса до расчетного времени прибытия надо перебраться в тамбур и там дожидаться открытия дверей. Точное время – событие непредсказуемое: и расписание тут соблюдается плюс-минус двадцать минут, и промахнуться машинист может мимо нужного места. Это раньше на каждом полустанке стоял домик, в котором и дежурный сидел, и печка топилась, и билеты продавали. А главное – фонарь специальный присутствовал, из кабины километра за два заметный. Ушло то время вместе с советской властью. Дежурный давно «на материк» подался, фонарь сперли, домик с печкой на стройматериалы разобрали, даже билеты и те на растопку пустили. И ничем теперь не отличается полустанок от любого другого куска рельсов на ближайшей сотне-другой километров в любую сторону.
А как двери откроются – начинается самое веселье. Первыми выбрасываются Малой и девчонки. Чтобы под ногами не путались. Следом Чума и Эйнштейн, рюкзаки принимать. Каждый из пятерки прихватывает с собой по две пары лыж. А остальные освобождают поезд от рюкзаков. Аккуратно передают стоящему у дверей Бульбе, а тот швыряет груз наружу. Куда и как получится, лишь бы от поезда подальше. А высадившиеся оттаскивают, что успеют. Как последний мешок вылетел – помчались люди в порядке удаления от дверей. Последние уже на ходу прыгают: стоянка редко больше минуты бывает, а если поезд припозднился - ещё и сократить могут. А флажки-фонарики у проводников – они только в крупных городах работают. Вот только не надо про радиосвязь внутрипоездную, не надо! Это в столицах и на курортах двадцать первый век, а здесь девятнадцатый. В крайнем случае - начало двадцатого. Не в теплушках едем, и то за счастье!
Зато через две минуты после прибытия народ уже выгружен, осталось каждому найти свой рюкзак, встать на лыжи и вперед, горы ждут и манят, тем паче идти до них всего ничего. Вершины можно прямо с железной дороги увидеть. Летом, конечно, сейчас-то хрен что разберешь, на то она и Полярная Ночь.
Словом, поход начинался легко и гладко. Выгрузились в полном соответствии с графиком. Начало ущелья нашли без большого труда, благо на этот раз машинист сумел разглядеть столб, отмечающий остановку последнего вагона. То есть, первого, конечно, но на встречном направлении. Одноколейка – вещь в себе: тут не только на рельсах, на столбах тоже вдвое экономят.
Обрадовались и тут же огорчились, обнаружив весело журчащий ручей. Заполярье, конец декабря, мороз за двадцать, а речка не встала! И пришлось не шустро шерудить ногами по надежному льду, прикрытому жестким осевшим снегом, а ломиться через густой подлесок, утопая в сугробах где до колен, а где Малому и по пояс будет.
Впрочем, тропежка – дело привычное, неоднократно отработанное и поставленное на поток. Кто-нибудь из парней сбрасывает рюкзак и ломится в снежную целину. Вторым пристраивается Малой: Олег – парень сильный, но легкий, что тропил, что не тропил... А вот вторым ему – самое оно, канаву приглаживать. Следом Лапа и Галка окончательно формируют дорогу. Остальные топают по вполне приличной лыжне. Метров через двести-триста тропящий начинает терять темп и тут же делает шаг влево. Легковесная тройка повторяет его маневр, но вправо, пропуская вперед следующего, ждет, пока он сбросит рюкзак, и пристраивается следом; а оттропивший, пропустив весь «паровоз», мчится обратно за рюкзаком. Догоняет группу и идет в общем строю, постепенно сдвигаясь вперед, пока не придет его время. Пока все по разику отпашут, пройдет минут сорок, можно и на привал садиться. Так и делают в нормальных группах.
Но группа Артёма Кузнецова нормальной не являлась. И виновата в том была чрезмерная начитанность Лёшки Буртасова. Избранный командиром Батяня ввёл найденную у Джека Лондона систему американских индейцев: длинные переходы и длинные привалы. В первоисточнике понятие «длинные» в цифрах не озвучивалось, но Лёшка, не заморачиваясь мелочами, определил временное понятие «переход» как «от утра и до обеда» и «от обеда до ночевки». Артём же, читавший не только художественную литературу, но и педагогическую, в детское самоуправление не вмешивался. Летом «индейская система» вызывала бурные споры: мало того, что тащиться четыре-пять часов без передоху нудно и скучно, так еще к привалу мышцы гудят, словно провода линий электропередач. А с другой стороны, хорошему отдыху и тело, и душа радуются.
Зимой короткий привал ещё короче: холодно. Не доставать же пуховку из-за десяти минут! А вот часик посидеть после перехода – другое дело. И пуховочку оденешь, и вкусняшку какую из заначки употребишь, и чайку из термоса хлебнешь. А длинные переходы не столь скучны, особенно при тропежке.
Вот и сейчас плюхнулись после шестого круга. Утоптали площадочку, натянули пуховки, уселись на рюкзаки.
- Поедим, пожалуй. Заодно сориентируемся, пока развиднелось, - Батяня вытащил карту, поводил по ней пальцем, поднял глаза к слегка обрисовавшимся контурам недалёких гор. - Не так плохо, километров девять вальнули.
- Триста метров на семь мужиков да на шесть раз, получается двенадцать целых шесть десятых, - задумчивым тоном посчитал Колька. – Правильно я говорю, Эйнштейн?
- Правильно говоришь, правильно, - голосом кота Матроскина промяукал Виталик, перекидывая Светке мешок с перекусом.
- Либо Батяня разучился ориентироваться, - сделал вывод Заварзин. – Либо все, кроме меня сачковали!
- Либо ты забыл, что по прямой ты передвигаешься, только если доведешь Бульбу, - уточнила Лапа. – Но это происходит гораздо быстрее и по воздуху.
- Прекратить инсинуации! – обиженно воскликнул Чума. – Вот возьму и проверю! У меня специальный прибор есть! Жопиес называется!
Навигатор был новой Колькиной игрушкой. Именно Заварзин, сторонник всего современного и технологичного, уговорил взять с собой «необходимую вещь, страшно облегчающую жизнь». Доказывал, убеждал, спорил… Добился. И теперь мог показать превосходство современной техники над дедовскими методами определения точки стояния. Группа с интересом ждала результата.
- Восемь километров девятьсот восемьдесят восемь метров, - радостно сообщил Колька. – Батяня ошибся на целых двенадцать метров!
Группа зашлась в хохоте.
- Ты с ним возился раза в три дольше, чем Леха с картой, - сквозь смех выдавил Ефстифеев. – Мы успели чайку попить! – Он замялся, глядя на полную кружку в руке. – По крайней мере, налить!
- Это просто навыка ещё нет, - замотал головой Колька. – И погода на Батяню работает! Вот придёт туман – хлебушка-то попросите! А чаю мне дадут?
- Там видно будет, - Буртасов протянул термос. – Выпей и закуси чем завпит послал. Устройство только убери.
- А что завпит послал? – заинтересовался Колька, тщательно упаковывая прибор.
- Икра черная, одна банка, - пробасил Дудник голосом школьного завхоза. – Рыба красная типа лосось – одна банка. Фрукт по имени гранат, мороженый – одна…
- Банка, - закончил Заварзин. – А на самом деле? Миш, ты как честный чукча, скажи, что там?
- Еда! – кратко сообщил Петров и добавил. – Однако!
Колька горько вздохнул, уселся на рюкзак и вскрыл перекус:
- Так и знал! Сухарь, колбаса сухая, колбаса шоколадная… Где, я вас спрашиваю, обещанные деликатесы?!
- То есть, шоколадная колбаса тебе уже не деликатес? Зажрался ты, Чума, – Дудник засунул в прорезь маске кусок чего-то коричневого. Прожевал и закончил. – Однако!
- Чуме больше шоколадную колбасу не давать, - хмыкнул Олег. – Раз не любит…
- Кто не любит? – всполошился Заварзин. – Все любят!
- И чем ты тогда недоволен? – из-под маски Дудника послышался смешок.
- Так кусочки смотри какие маленькие! Пока говорили, уже кончилась!
Второй переход вывел к границе лесной зоны. Собственно, шестой круг кончился раньше, но Олег от каждой увиденной сушины выглядывал впереди следующую. Так «от елки до елки» и добрались до края. Впрочем, место было прекрасным, а всё пройденное сегодня не придётся проходить завтра.
Сбросили мешки, натянули пуховки и разбежались по местам. Пила, звеня, вгрызлась в сушину. Ощущение складывалось такое, словно Петров и Картошин держатся за ручки самостоятельно работающего инструмента только чтобы не упасть. Вжик-вжик, вжик-вжик… Треск. Еще треск.
- Бойся!
Бульба мог и не орать: никого кроме пильщиков в опасной зоне не было. Да и те, пока сосна кренилась, отскочили достаточно далеко. Но порядок есть порядок. Сушина с грохотом рухнула в снег. Дальше рутина: обрубить сучки, напилить чурбачков… Первый, самый толстый – на сиденье для дежурного, остальные поколоть.
Малой с лавинной лопатой в руках работал экскаватором. Рыть пришлось метра два, зато не потребовалось звать Бульбу привязывать тросик: тут не то что Олегу, трехлетнему младенцу хватило бы роста. Светка, пока брат обустраивал кострище, забила каны снегом и притащила обрубленных сучков. Кусочек горящего плексиглаза (зря что ли Малой с "синяками" на свалке бодался), засунутый в кучу веток, и вот уже жаркое пламя обнимает висящие ведра. Только успевай снег добавлять.
Остальные, утоптав и засыпав лапником площадку, поставили палатку. Колька с печкой нырнул внутрь. Артем, Лёха и Андрей двинулись на помощь пильщикам. Галка и Виталик, предварительно собрав ковры и спальники, постелились и передвинулись обратно к выходу, Энштейн - принимать колотые дрова, девушка - оборудовать место для кухни.
Дрова таскали в чехле из-под печки. Для этого и шили его из авизента: хрен порвешь. Следом за последним мешком в палатку полезли пильщики. Только успели переобуться и уползти на спальное место, как подоспели Лабжиновы с ведрами.
- Что сегодня на ужин? – принюхиваясь, поинтересовалась Галка, вытесненная Светкой с раздаточного места.
Лабжинова, занятая раздачей, вопрос проигнорировала. Зато отозвался Бульба, во весь рост растянувшийся на спальниках.
- Варево! – Тарас блаженствовал: тепло и скоро кушать дадут.
- Какое? – настаивала заместитель руководителя.
- Что-то из круп с мясом, - пробурчал Эйнштейн.
- Что именно?