над всей непостижимостью мирскою
и чисто-чисто, человечно петь.
Болотные песни
Не чудо ли? Живы болота
под боком у самой Москвы!..
– В болото? Была нам охота, –
и нос отворотите вы.
Я вас понимаю – там скверно:
вода до пупа, комары
и разная прочая скверна. …Брр-ы.
Да, явно – вы шиты не лыком.
Сидите в тепле, так и быть.
Не ваше, знать, дело – курлыкать,
болотную воду мутить.
А я соберусь. Может, завтра.
Заброшу за плечи мешок,
в него – немудрящий завтрак,
огонь, карандаш, гребешок –
на счастье, как встарь говорили, –
да встану пораньше… и вот
прекрасная бабка Ирина,
как знала, стоит у ворот…
Мы с нею чуток посудачим,
чайку на дорогу попьём
и напрямик, наудачу
небыстро в болото попрём.
…Болото в морошкиных звёздах.
Болото в черничных слезах.
Полнеба шевелится в вёдрах
и столько же – в наших следах.
Но это ещё не охота!
Она вот сейчас и пойдёт,
когда посредине болота
Ириша моя запоёт,
Ириша моя закурлычет –
ну что там твои журавли! –
без пропусков и без кавычек
болотные песни свои.
И больше такого полёта
нигде не подсмотрите вы…
Не диво ли? Живы болота
под боком у самой Москвы!
«Кто это там, среди могил…»
Памяти Николая Рубцова
Кто это там, среди могил,
во тьме неодолимой
звериным голосом завыл
о матушке родимой?
Кто вспомнил милости её,
половички простые?
Оплакал детство кто своё
среди болот России?
Кто жил, гуляка и босяк,
среди Москвы холёной
да и пропал незнамо как –
от рук своей гулёны?
Кто этот жалкий… этот бред…
всегда для всех неправый?
– Не сумасшедший. А Поэт.
В пяти шагах от славы.
Одинокий всадник
Хвойный и ольховый,
свежий, сквозняковый
лес какой-то лисий,
просветленный весь.
Это дивный мастер,
это Дионисий
красками святыми
поработал здесь.
Яблонька сухая
на холме плечистом.
Жизнь бесповоротна.
Но витает дух!
Всадник одинокий
скачет в поле чистом…
Конник ли небесный?
Колька ли пастух?
Прошение
Как просто не заметить, что возлюблен
стыдливой незатейливой душой.
Как просто думать, что невзрачный угол –
большой и светлый, и до смерти твой.
Как просто примоститься посерёдке
таких же полуголых королей;
молиться водке, ездить в отпуск к тётке
и похваляться, кто кого… голей.
Нет проще, Небо, этой простоты.
Так почему же нищей этой дани
ты не протянешь всем в широкой длани?
Так грубо почему с иными шутишь ты?
Не просто им стоять в гремучем хоре.
Не просто – просто слушать и кивать.
Не просто в счастье и не просто в горе,
и сыновей не просто наковать.
…Подумай только – экие уроды!
Какой с них прок – зачем таких пасти?
По случаю сияющей погоды
прости ты, Небо, их и упрости!
«Какое-то другое тесто…»
Какое-то другое тесто…
с примесом дикости и чуда.
Ему в лоханке общей тесно.
Оно чуть что – ползет оттуда.
Оно выламывает крышку
иль даже стенку у лоханки
и на свободе гордо дышит
на все возможности дыхалки.
Потом его сгребут и шмякнут,
сомнут под брань домохозяйки.
Но это после ребра крякнут,
и натуго закрутят гайки.
В хорошем тесте – страсть побега.
В хорошем тесте – дух свободы.
Такому тесту час победы
вынашивает ночь невзгоды.
…
Какое-то другое тесто,
с оттенком лихости и чуда.
Ему в лоханке общей тесно.
Ползи, ползи, дружок, оттуда!
Пристань Ти́хонь
Тёте Оле
Деревенские старухи
собралися по грибы.
Думы думали – надумали
меня с собою взять.
Слушать веньгалу устали
и решили-таки взять.
Деревенские старухи
быстро в тёмный бор бегут.
Бьют корзины по корявым
узловатым их ногам.
Мне, девчонке, не угнаться –
быстро так они бегут.
Вот рассыпались по лесу
Полька, Манька и Олёна.
Только крики оглашенных,
что на мху они сейчас.
Голоса, как у девчонок,
и глаза, как у девчонок.
Точно ведьмы пролетают,
только верески трещат.
Боровые посшибали.
Прогибаются корзины.
Возле нежно-жёлтой лужи
примостились на обед.
Дружно узелки умяли,
отряхнулись, покрестились;
и ещё версты четыре предстояло.
На погост.
На погосте, что над старой,
ох и тёмною водою
и деревней кривопятой
по фамильи Сухой Нос, –
и всего креста четыре,
серебристых и трухлявых.
Там, под этими крестами,
наши памяти лежат.
Тихо стонут сосны сверху,
Тоже старые творенья.
Тихо ветерок базарит.
Тихо дятел шебаршит.
Тихо земляника вянет
над опавшею могилой…
Тихо. Медленно. Степенно.
Торопиться ни к чему.
Деревенские старухи,
несдавучие старухи
Полька, Манька и Олёна
на могилки прилегли.
Тихо. Тихо.
…Пристань Ти́хонь.
Возвращение с юга
Гале
Два дня на поезде, чтоб в холод
ввалиться с горем пополам…
Какой на юге зверский голод
по нашим сереньким дождям,
по их настырному стучанью
в подсиненные вечера…
Какое нежное скучанье
о том, что прокляла вчера.
Да что там говорить!.. Едва ли
подолгу небеса ласкали,
когда там только синева.
А тучка выглянет едва,
вы тут же с нею поспешали:
куда, зачем, что принесёт? –
и, обмирая, провожали
её, как друга до ворот.
Прогулка
…Чтобы услышать в себе Поэта и почти что понять,
мне пришлось на улицу выйти и лет двадцать там погулять.
Путь прогулки был шаток и валок,
пролегал по зловонию свалок
(но душа моя закрывала глаза и на это:
что ни сделаешь, чтобы понять Поэта)!
Путь прогулки пролег в глухоте бездорожий;
грязи по уши там, и надо идти осторожней,
отскребаться порою и двигаться ноги молить
туда… о туда, где сияла
ведущая к радости нить.
Та нить уходила. Она не хотела тебя.
Уже холодало – и что-то глодало тебя.
Но чтобы услышать Поэта и что-нибудь все же понять,
и это… и это пришлось мне за милость принять.
…По закоулкам Поэта, по тупикам Поэта,
меж разных подобий света искать настоящего света!
И раньше – не умирать!
Пространство
Агатовая плоть
гигантского пространства…
что слишком велико для постоянства
и бесконечно – чтобы жить не вечно,
и беспокойно – чтоб забыть про войны…
агатовая плоть
пробита трещинами:
берёзами,
рябинами,
орешинами.
И любим мы сей камень нешлифованный,
окутаны пространством и окованы,
бессильные мужчины,
злые женщины –
его пустоты, мыслящие трещины.
Поздняя гостья
По дождю-непогоде на ночном пароходе
в дом приехала поздняя гостья.
Мать поставила чаю, и обе, вздыхая,
засиделись. Всю ночь не спалось им.
А ребёнка жалели. Разбудить не хотели –
и шептались невнятно, как ветер.
А ребёнок в кровати обманул свою мати
(Любят взрослых подслушивать дети).
Что за гостья такая? И лицом-то какая?
(Но без лампы они обходились).
Что могла рассказать ей молчаливая мати?
Что за тайны меж ними водились?
Голос так и светился, утешаючи лился
у неведомой странницы этой…
И забылся ребёнок среди тёплых пелёнок
до неспелого первого света.
…Пробудясь, наблюдает: мать полы подметает,
принялась за хозяйскую гору.
Может, сон ему снился?.. Он бы правды добился,
если б мог говорить он в ту пору.
В годы волчьих оскалов, жизнь, кого ты ласкала,
задубев в бесконечном мученье?
Кто пришёл и послушал сиротинушку душу?
Человек?
Или ты – провиденье?
Архангельская обл.
«Сумасшедшая лошадь…»
Сумасшедшая лошадь
по городу носится с воплями.
Опрокинула бабу, телегу и хлебный фургон…