едают ритм жизни и духовный облик молодого человеке не только конца 30-х — начала 40-х годов, но и нашего времени. Они покоряют сердца все новых и новых читателей. С благодарностью вспоминают они поэта, который в своих стихах — по-юношески угловатых, но вместе с тем подкупающе искренних, сердечных, — сказал потомкам о судьбе своего героического поколения:
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет, не все войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
(……………………..)
Но как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «человек»!
Никто не забыт, ничто не забыто. Пришла к читателю и поэзия Николая Майорова.
Вадим Ружина,
кандидат филологических наук, доцент Бельцкого пединститута
Закат
Где-то в небе
за Дунаем,
у склонившихся Карпат,
перья желтые роняя,
таял розовый закат.
Ветры спали солнца ради,
тени с гор в равнины шли.
Кто-то долго нежно гладил
грудь истерзанной земли.
И она вздыхала томно
в ослепительный опал:
в небе плыл закат огромный,
перья желтые ронял.
1937
Его герои
Здесь подлецы и казнокрады,
свиные рыла и подлог.
Чинуши, ждущие награды,
царя владетельный сапог.
Здесь городничих легионы
суды негласные вершат.
Здесь мелких тварей миллионы
вприпрыжку в ведомства спешат.
Секут детей. Считают деньги.
Сбивают цены. Спорят. Лгут,
бород заржавленные веники
уткнув в свой приторный уют.
Здесь держиморды с их замашкой.
Здесь доже вор бывает прав.
Здесь сам Ноздрев играет в шашки
и шашки пичкает в рукав…
…И сколько их,
пустых святош,
среди отъявленных уродов,
один с другим, как капля, схож!
1938
Ночь
Это все знакомо и понятно.
Скрипнет дверь. Потом забрешут псы…
И от рам неровной тенью
пятна
упадут бесшумно на часы.
Стрелки медлят. Дразнят — не иначе,
и считают время — не проспи.
Так пересчитывает сдачу
скупой и недоверчивый кассир.
Но тебе вставать еще не скоро
и, наверно, слушать надоест,
как, не находя удобных мест,
чьи-то тени ходят коридором.
1938
Август
Ты для меня и музыка, и сон,
Последний снег, осенняя прохлада,
И всплеск последний града,
И ночь, что подступает под балкон
Великолепьем августовским сада.
Я весь в тебе. Давай поговорим,
Пока мы здесь вдвоем, неотделимы.
Как дышим мы дыханием одним
И не живем, а медленно горим
И даже уловляем запах дыма.
Так навсегда меж нами повелось:
Считать обидой легкое участье,
Над чувствами не ставить выше власти,
С ума сходить от бронзовых волос
И шепотом рассказывать о счастье.
Будь для меня постылою простудой,
Будь горною тропою до небес.
Я не спрошу, — зачем ты и откуда?
Будь для меня одним великим чудом
Из тех семи прославленных чудес!
Будь для меня и небом и землей,
Пошли на смерть, корми тяжелым хлебом!
Я всем плачу тебе: собой,
Словами лучшими и славой ветровой,
За эти руки, пахнущие небом!
Детство
Я был влюбленным в лес и в воду,
В простую радость, в игры на дворе.
Курил табак. Крал тайно из комода
Отцовский карабин, хранимый в кобуре.
Друзья мои, — владельцы птичьих клеток,
Невинных снов, диковинных гвоздей, —
В часы нужды курили листья с веток,
Дрались у игрищ, крали голубей.
На все был спрос, к любой покупке повод.
Превыше всех коллекций старины
Ценились карабин и книжка "Овод",
Для них, казалось, но было цены.
Мир был предельно прост и ясен.
И за пригоршню пятаков
Мы покупали мыслимое счастье,
Закованное в тяжести подков.
"…Он для тебя украсит стены…"
…Он для тебя украсит стены
И скажет: "Славой ослеплю!"
А я опять останусь с теми,
Которых вовсе не люблю.
И в смене встреч и длинных будней
Тебя я вспомню, изумлюсь!
Все тяжелей и безрассудней,
Все непонятней становлюсь.
Я не пойму, моя отрада,
Как можно в этакой стране
Всю жизнь пройти с тобою рядом
И все ж остаться я стороне.
Зов жизни
Был долог бабий блуд на сеновале.
Пока чернело небо без стрижей, —
ворочались, потели, целовали
в тупые переносицы мужей.
А мужики лежали как пласты, —
дневная ноша плечи им растерла.
Тяжелые нательные кресты,
как тараканы, выбились на горло.
Сквозь крышу шел густой полынный запах,
и прежде чем отдаться вдоволь сну,
не торопясь кузнец в тяжелых лапах
сжимал и тешил глупую жену.
Так мнет горшечник розовую глину,
склонясь над ней, как древний ворожей.
Так парни тащат за полночь к овину
бесстыжих хуторянок от мужей.
…Дорога шла вразвалку от села
за рожь, в кусты, в душистые осины.
Там девка парня статного вела,
в глаза глядела, за виски брала
и рассказать о звездах не просила.
А что услышишь в тишь такую:
то ли влага бьет в суку,
то ль тетерева токуют
в ночь такую на току?..
1940
Дед
Меня ты просишь, чтоб о деде
я по порядку рассказал.
Как он рубил углы соседям,
чужие бревно воровал.
И как любил свое он дело,
как постарел он и зачах,
и как медлительно горела
над ним рублевая свеча,
когда желтеющие ноги
он протянул вдоль половиц,
и как, ступая от порога,
крестясь, старухи пали ниц,
как, помянув отца и сына
и всех апостолов зараз,
они выдавливали силой
слезу притворную из глаз.
1938
От редакции
Редакция альманаха "Поэзия" выражает благодарность поэту В. Жукову и К. Титову за предоставленную возможность опубликовать ранее неиздававшиеся стихи их друга Николая Майорова.