Сирии и Пакистана.
Дети в круговороте
людской военной заботы:
как бы побольше детей
узнали запах смертей!
А дети, не различая
запаха мамы от запаха края —
запаха края родного,
дети в ужасе, они не готовы
взять автомат и погибнуть
за Родину, им не видно
границ, разграниченных нефтью.
Но и дети вдруг понимают: за смертью
очередь очень большая —
от края родного до края
солнечного луча.
Ну всё. Вот и жизнь прошла.
Где-то в другом столетие
сложатся междометием
новые детские жизни.
Стих написан. Во времени вечном повисни.
Почему дети не работают испытателями,
лётчиками и спасателями?
Зачем детворе игрушки:
куклы, машинки, хлопушки?
Раздайте деткам оружие,
ведь что-нибудь да получится,
и на войну их пустите.
Вот девочка снайпер, глядите…
Смотрели люди спокойно:
— Нет, глазам не мозольно.
На пушки и автоматики
мы столько сил, средств потратили!
Когда ружья малышам дарим,
пластмассу плавим и плавим.
Компьютерные, говоришь, войны?
Это совсем не больно,
это вовсе не страшно,
когда противник бумажный.
Плакала, плакала, плакала душа.
Самая прекрасная доченька росла,
росла такая холодная,
чёрствая, не голодная:
лучшие у неё родители,
лучшая школа в Питере
и лучшие мыльные пузыри.
Собирай их, отец, храни:
когда-нибудь пригодятся —
в настоящих врагов кидаться!
Воин Светлый. Воин Тёмный.
Не был ты со мною тёплый
воин Светлый того дня —
это ты сошёл с ума.
А сошёл с ума, держись
за свою же, слышишь, жизнь:
не пропащая она,
просто как-то так прошла.
Вот сижу, перебираю:
воин Светлый (не мечтаю),
воин Тёмный
будет мёртвый,
и я одна. Я одна готова биться
даже с нечистью самой:
— Воин Светлый, я проститься,
ты сегодня не со мной.
Воин Светлый будет помнить
как оделась, как ушла,
но не взгляд зовущий томный,
а жестокие слова.
Я ж забуду твои мысли,
потому что воин Чистый
уже едет вслед за мной.
Я зову его с собой.
Ночью надо бы дочке
крепко и сладко спать,
ночью её кто-то хочет,
но надо идти воевать!
Смотрят вслед партизаны
белыя той войны:
«Ах какая ты, девочка,
мы б за тобой пошли.»
Вдаль идут партизаны,
у неё дорога своя.
Вы её не встречали?
Значит, мимо прошла.
Мимо я проходила,
мимо веков прошла.
И где б я ни была, не была
лишь по боям и шла.
А вслед мне глядят партизаны
белыя той войны:
«Ах какая ты, девочка,
мы б за тобой пошли!»
Но я, как всегда, уходила,
а они оставались в строю.
И где б я ни была, где б ни билась,
лишь для них и живу!
Мужчина войны, не знающий мира,
он такой же как я, он лепит себе командира
из тряпья поутихших пожарищ.
Вы в наши глаза глядели и не узнали
воинов из племени Войн.
— Порыдай, мой солдат, повой, —
говоришь ты мне, и я плачу.
Я ещё миллион лет потрачу
по планетам таким скитаясь,
где в моих глазах не узнают
воина из племени Войн.
Ты сегодня не мой,
ты рядом где-то воюешь
и вздыхаешь: «Опять балуешь
с каким-то пришлым мужчиной.
Я почти разлюбил тебя, Инна!» —
и плачет.
Но я то знаю: не значат
его слёзы совсем ничего.
Я уткнусь в чужое плечо:
как больно!
Мне на острове вольном не вольно.
А мужчина войны, он всё знает,
поэтому взглядом меня провожает
и говорит:
— Войны все от твоих обид.
Если парни плачут —
ничего не значит.
Когда же рыдают девчонки,
меняй платки и пелёнки!
А как разведчик горюет,
так кто-то где-то воюет;
но если сидит и воет,
так то мировое горе:
значит, его не пускают
к подруге, жене или маме.
Непростительны разведчику слёзы:
от слёз на улицах грозы,
от слёз потекут ручьи
и затопят село Ключи.
А там на сундуке мать родная.
Кругом вода и нет ей края!
Плывёт сундук,
на нём мать твоя плачет.
Не реви, разведчик,
это всегда что-то да значит.
Ах, и как же я любила себя:
не гуляла, не курила, не пила
и не шастала по зимним дворам,
не давала синим, злющим мужикам.
Только не было покоя на душе,
ведь разведчик Бобков на мне
всё сидит и светом светит в глаза.
Ни детей, ни жены — вот судьба
у разведчика Бобкова моего.
Скучно мне, Бобков, и хочется ещё
света (чтоб ослепнуть) в глаза.
Видишь ты меня? И я тебя:
ты ни куришь, ни гуляешь, ни пьёшь,
милым девкам своё тело не даёшь.
Всё сидишь и смотришь на меня:
старая я, древняя и не твоя.
Не пройдёт, Бобков, и трёх годков,
как прославлюсь я, а ты уйдёшь.
И никто не вспомнит тебя,
кроме старой, древней меня.
Где Бобков? (подумаю, вздохну)
Трезвый, пьяный, мёртвый иль в плену?
Не ругайте, люди добрые меня!
Полюбила я Бобкова. Может, зря?
— Зачем тебе, дочь, атрибуты
павших воинов и сгоревших сердец?
— Я выхожу под утро,
а они уже здесь.
— И зачем тебе, скованной цепью,
«скованные цепью» слова?
— Не говори об этом,
пока я не сошла с ума.
— Непростительно как-то это
брать и стихи писать.
— Хочется быть поэтом
и словами в врагов кидать.
Видишь, кровь закипела,
значит пора вставать,
я б про новую битву спела…
А зачем тут стоит кровать?
— Так зачем тебе, дочь, атрибуты
из костей погибших людей?
— Я устала. В воздухе утро.
На стороне ты чьей?
Тихие, тихие войны,
тихие войны мои:
звёздные, звёздные войны,
звёздные войны любви.
И от сердца до сердца
путь такой — не дойти!
А когда ни дойти, ни доехать,
остаётся дело одно:
тихие, тихие войны
за лучшее бытиё!
Десять лет или двадцать —
неважно сколько пройдёт,
ратное дело правое
никогда не умрёт!
И если от сердца до сердца
заказан путь навсегда,
остаётся хорошее дело —
тихая наша война.
Писать и кричать на площади:
«Фашизм у нас не пройдёт!»
В тюрьмах сидеть и о господи,
думать, что всё уйдёт.
Всё уйдёт и исчезнет,
исчезнет сама Земля.
Радует и не радует
тихая наша война.
Не унывай, разведка,
не раскисай, борись!
Тихие, тихие войны —
это и есть наша жизнь!
Кибервоины, кибервойны —
это закон бытия.
Кибервоины, кибервойны,
кибервоина — это я.
Где-то в тиши кабинета
затерялись мои очки.
Кибервоины, кибервойны,
я пишу … не подходи!
Я сегодня должна влюбиться
в министра и в короля,
а завтра навек проститься —
такая это война.
Терпеть не могу маньяков,
терпеть не могу убийц,
но не лезу я в драку,
а в поисках киберлиц.
Я провокатор судеб
и провокатор сердец,
но ведь никто не осудит!
А знаете, сколько мне лет?
Нет, не небо упало —
кошка на кухне гремит.
Водой наполняется ванна,
в ней точно будет убит
в гости пришедший воин,
вернувшийся с кибервойны.
Я после руки отмою
и кинусь в тревожные сны.
Но когда бы я ни проснулась
(в районе шести утра),
я знаю, что кибервойны
не кончатся никогда.
Кибервоины, кибервойны —
такая наша судьба.
Если ты в жизнь влюбился,
тебе не к нам, не сюда!
Я душой везде побывала,
я такие миры узнала!
Я теперь, как разведчик,
тычу во всех перлом,
кидаю во всех оралом.
И будто я что-то украла:
королевскую совесть
или большую страну.
Нет, даже про Думу повесть
я более не пишу.
Так зачем же ты, воин Привычки,
продолжаешь тягаться со мной?
Ты не куришь, а я держу спички,
потому что ход теперь мой…
Ну что, пропащие герои?
Ну как, затерянная Русь?
Где было поле боевое,
теперь и я за правду бьюсь.
А когда биться я устану,
меня вот так же предадут
и похоронят, закопают,
да сотни раз перешагнут.
Ну что, пропавшие герои?
Ну как, потерянная Русь?
Века проходят в вечной боли.
А я дерусь, дерусь, дерусь…
В нашем прекрасном мире
было лишь два кумира:
сама природа
и души уроды —
души революционные,
кровью людской опалённые!
И той кровищи
было не тыщи,
а она текла, текла
покрывая города
и кладбища.
Слышишь? Хлыщет.
Усталые спят кумиры,
природа и командиры,
усталые спят города.
Я тихонечко пришла
и сначала начала…
В этом прекраснейшем мире
было лишь два кумира:
сама природа и души уроды,
не иные души — наши,
не было от крови краше!