Чем путь солдата, – нет у нас!
Наш каждый шаг, политый кровью,
Пускай моей, пускай твоей,
Благословен святой любовью,
Слезами русских матерей…
Нас жег с тобой огонь пожарищ,
Дым пепелищ слепил глаза,
Но не от дыма мне, товарищ,
Зрачок туманила слеза.
И нам с тобой забыть едва ли,
Как на асфальте площадей
Мы жертвы с виселиц снимали
И в детских лицах узнавали
Черты своих родных детей.
Вот почему мы твердо знаем,
За что деремся на фронтах,
За что ночей недосыпаем
В сырых, холодных блиндажах.
Шагами меряем болота,
Седеем, мерзнем, устаем
И неприступные высоты
Своими жизнями берем.
Забудь сегодня слово «жалость»
И ненависть зажги в груди.
Враги сильны. И их осталось
Еще немало впереди.
Так бей врага без сожаленья,
Не пощади и не прости,
К несовершённым преступленьям
Орду убийц не допусти!
За год войны ожесточенной
Ты научился воевать.
Не быть России покоренной,
И Гитлеру в России не бывать!
Разведчик
Посвящается старшему сержанту Петру Воробьеву
Сапоги в болотной тине.
Руки выпачканы в глине,
И концом сосновой ветки
Поцарапана щека.
Он приходит из разведки
И приводит «языка».
Не слышней летучей мыши
(Даже, может быть, потише),
Ночью, выйдя на охоту,
Он с бойцами в темноте,
Между кочек, по болоту
Полз ужом на животе,
Легких троп не выбирая,
Шаг за шагом, не спеша,
Там, где нужно, – замирая,
Там, где нужно, – не дыша.
По сырой траве часами
Продвигался, не куря,
Только шепотом с бойцами,
Только дело говоря.
Прямо к фрицам в тыл глубокий
Через заросли осоки,
Сквозь бурьян и бурелом
Он прошел с друзьями вместе,
Чтоб фашиста взять на месте
И доставить в штаб живьем.
Все, что он в пути увидит
И на что в пути ни выйдет:
На обоз ли, на блиндаж,
На фашистский взвод пехотный,
На расчет ли минометный, —
Все возьмет на карандаш.
Вот он выполнил заданье,
Не успел передохнуть,
И опять часы вниманья —
Он идет в обратный путь.
Неслышней летучей мыши
(Даже, может быть, потише),
Шаг за шагом, не спеша,
Легких троп не выбирая,
Там, где нужно, – замирая,
Там, где нужно, – не дыша.
Последнее слово
Посвящается бессметному подвигу шестнадцати гвардейцев под Сталинградом
Он был еще жив,
Но губы уже почернели.
Он был еще жив,
На бурой от крови шинели.
И танки он видел,
И мертвых товарищей рядом,
И облако дыма,
Стоящее над Сталинградом.
Он ранен смертельно,
Уже не спасти Кочеткова.
Склонись над гвардейцем,
Услышишь последнее слово:
«Нас было шестнадцать,
Потом только пять, только трое,
Но в каждом оставшемся —
Сердце и воля героя».
Чадя и пылая,
Фашистские танки горели.
Три русских солдата
В бою отступать не хотели.
Фашистский танкист
Не знавал еще в жизни такого,
Сквозь щель смотровую
Увидев гвардейца Чиркова.
Он шел из окопа,
Расправив гвардейские плечи,
Гранаты за поясом —
Черному танку навстречу.
Он смертью себя опоясал,
Гранат не жалея,
Он лег под машину,
Но он не упал перед нею!
«Нас было шестнадцать…»
Погасло последнее слово.
И замерли губы
На бледном лице Кочеткова.
И умер шестнадцатый…
Знаменем тело прикроем.
Бессмертная слава
Шестнадцати русским героям!
Письмо домой
Здесь, на войне, мы рады каждой строчке
И каждой весточке из милых нам краев.
Дошедших писем мятые листочки
Нам дороги особо в дни боев.
Они хранят тепло родного дома,
Сопутствуя бойцу в его борьбе.
О, чувство зависти! Как нам оно знакомо
Когда письмо приходит не тебе.
Любимая жена моя, Наташа!
От вас известий не было давно,
И, наконец, – письмо. Родное, ваше!
Как много радости мне принесло оно.
О, письма из дому! Мы носим их с собою,
Они напоминают нам в бою:
Будь беспощаднее с врагом на поле боя,
Чтоб враг не истребил твою семью!
Мы были в городе.
Как грозный знак проклятья,
Труп женщины лежал на мостовой.
Растерзанное ситцевое платье,
Застывшая рука над головой.
И я подумал: как же быть такому?
Быть может, кто-нибудь, как я, таких же лет,
Ждет от жены письма, письма из дому
От этой женщины. А писем нет и нет…
Мы были в городе развалин и воронок,
Разграбленного немцами жилья.
Я видел мальчика. Лет четырех ребенок.
Он был убит. И сына вспомнил я.
И я подумал: как же быть такому?
Быть может, кто-нибудь на фронте ждет сейчас
Каракуль детских – весточку из дома
И детский незатейливый рассказ…
Мой верный друг, товарищ мой надежный!
Мы на войне. Идет жестокий бой
За каждый дом, за каждый столб дорожный,
За то, чтоб мы увиделись с тобой!
Три ордена
К учреждению орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского
Пусть первый орден носит тот,
Кто, как Суворов, в наступленье
Своих солдат ведет вперед,
В бою не зная пораженья.
Второй пусть орден носит тот,
Кто по-кутузовски в сраженье
Свой ясный ум и свой расчет
Вложил в железное решенье.
Пусть третий орден носит тот,
Кто славы Невского достоин,
Кто любит Русь и свой народ,
Как полководец и как воин.
Откуда ты?
– Вторую зиму мы воюем вместе.
Твои дела почетны и просты.
И меткий глаз твой всей стране известен.
Скажи, боец, откуда родом ты?
– Отец и дед охотниками были,
Вот почему и меткость есть в глазах.
Отец и дед пушного зверя били,
Я бью врага. Я снайпер. Я казах.
– Тебя я знаю по ночному бою,
И мне твои запомнились черты.
В атаке ты не дорожил собою.
Скажи, боец, откуда родом ты?
– Я в том бою оружием и честью
Лишь дорожил, как вольный человек.
Я сын садов ташкентского предместья.
Я хлопкороб. Я воин. Я узбек.
– А ты, орел, я знаю, что немало
Обрушил ты на немцев с высоты
Горячего разящего металла.
Скажи, герой, откуда родом ты?
– Таких, как я, в полку героев много,
И награжден страной не я один.
Военная Грузинская дорога
Ведет в мой дом, в Тбилиси. Я грузин.
– От верных залпов твоего расчета
Враги под землю лезли, как кроты.
Но не спасали их накаты дзотов.
Скажи, сержант, откуда родом ты?
– Откуда я? Да, видно, издалече,
Из тех краев, где воевал Ермак.
Давай закурим, что ли, ради встречи,
По-плотницки. Я плотник, сибиряк.
– А ты, отец, хранишь, я знаю, дома
От прошлых войн солдатские кресты.
С какой реки, с Кубани или с Дона,
Скажи, солдат, откуда родом ты?
– Не угадал. Не с Дона, не с Кубани,
С Москвы-реки на фронт явился я.
Мы от земли – можайские крестьяне,
Там, стало быть, и родина моя.
Войди в блиндаж, пройди по батареям,
Везде они, бойцы моей страны.
Мы вместе спим и вместе воду греем
И друг для друга жизни не жалеем —
В одну семью Отчизной сплочены.
Атака
30немецких бомбардировщиков Ю-88 в сопровождении 15 истребителей шли на бомбежку боевых порядков наших войск. На перехват вражеской авиации вылетела группа наших самолетов в составе четырех штурмовиков, ведомых летчиком Савченко, и четырех истребителей, ведомых летчиком Чеботаревым. Несмотря на численное превосходство врага, восемь краснозвездных машин врезались в строй немецких самолетов и, сбив шесть, обратили гитлеровцев в бегство. В тяжелом бою против 45 немецких самолетов советские летчики вышли победителями.
Решенье принято, и нет пути назад!
В обратный путь никто не развернется
И не уйдет, пока глядят глаза,
Пока в груди живое сердце бьется!
Да разве можно боя не принять,
Когда ты знаешь, что твоя пехота
Не сможет встать и головы поднять
Под взрывом бомб, под строчкой пулемета?
Решенье принято, и тут же принят бой.
Как описать стремительность атаки,
Когда машин немецких дрогнул строй
И веер пуль прошил паучьи знаки?!
Есть нечто высшее, чем мужество бойца,
Идущего в опасное сраженье, —
То ненависть, что нам зажгла сердца,
Бесстрашие помножив на уменье!
Когда от ярости захватывает дух