Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било.
Меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей,
словно войско,
по мне прошагало.
Но за то, что я в небо
тянулась упрямо и верно,
полюбили меня
и дожди и бродячие ветры.
Полюбили меня
на моем пустыре небогатом.
И пустили меня
по дорогам своим непокатым.
Я иду и не гнусь,
надо мной мое прежнее небо!
Я пою и смеюсь,
где иные беспомощно немы.
Я иду и не гнусь —
подо мной мои прежние травы!
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право.
Я своя у березок,
у стогов и насмешливых речек.
Все обиды мои
подорожники пыльные лечат.
Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света —
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.
А случится беда —
я шагну, назову свое имя…
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.
1960
Годы, годы!…
Годы, годы!
Вы прошли?
Ну а может, вы настали?
Неужели соловьи
оттомили, отсвистали?
Отблистало столько дней,
но во всем, что мне осталось,
все счастливей, все больней
я люблю любую малость.
Мне что — холод, что — жара,
что — гулянка, что — работа…
Помирать уже пора,
а рожать детей охота!
Ах, не ставьте мне в вину
грех прекрасного разлада!
Повернуло на весну!
Ну а может, так и надо?..
1987
Заря аэропортная…
Заря аэропортная,
все снова впереди
Любимый, я работаю.
Любимый, подожди!
Ну вот сидела б рядышком…
Да я и так с тобой
А жизнь — она как ядрышко
под крепкой скорлупой.
Иду с усмешкой бодрою,
а мир продрог, промок
Работаю, работаю,
держусь, как поплавок.
Вскипают полдни потные,
слетает ночь к нулю…
Работаю, работаю!
Люблю тебя, люблю.
И в дивный час свидания
не речь — одни слога,
не станет явным тайное —
понятнее слегка,
Разлука беззаботная.
Просторы — кораблю!
Люблю тебя. Работаю.
Работаю. Люблю!
1991
Нет личной жизни…
Нет личной жизни,
от прочих отличной,
личной,
первичной…
Ах, аналитики — все о политике!
Нет жизни личной.
Сердце не тянет,
Быть уже хочет
просто копилкой.
И не заглянет
кто-то с цветочком
или с бутылкой.
Нет личной жизни!
Больше не светит
в мощном и малом.
Нет личной жизни.
А у соседей —
прямо навалом!
Я их, должно быть, возненавижу,
Озноб по коже!
Я поцелуи сквозь стены слышу.
Но всхлипы — тоже…
Стала ученей
и защищенней
в мире фальшивом.
Может, и черт с ней,
пустой, никчемной
личной жизнью?!
Но все клокочет,
закатам пророчит,
чем стать могли бы.
Ведь поцелуи
все-таки громче
звучат,
чем всхлипы!
Нет личной жизни.
Вкус потеряла
к цели движенья.
Нет личной жизни!
Смотрю сериалы…
Жду продолженья.
Мать меня зовет под утро…
Мать меня зовет под утро: «Мама!»
Я не мама, я ей только дочь.
Я ничем ей не могу помочь.
Это время счет ведет упрямо.
Это жизнь уходит в небеса,
ставится единственная точка…
А когда она на полчаса
вдруг в себя придет — прошепчет: «Дочка…»
Вечность обнимает нас в покое,
что-то обещает мне и ей
и качает твердою рукою
колыбельку матери моей…
1991
Письмо сыну, проходящему срочную службу в армии
Все, любимый мой сынок, —
так как в это сердце верит.
Что для тех — венец, венок,
для других — всего лишь веник.
Ты, коль взять все толком в толк, —
воду в ступе что толочь нам? —
выполняешь честный долг,
а иной — в долгу бессрочном.
Ты в мундир солдатский вжат,
я своей вселенной сжата…
У тебя есть свой сержант!
У меня вот нет сержанта.
У тебя — не голубок,
ну а все-таки — начальство.
У меня — один лишь Бог,
И снисходит он не часто…
Надо только понимать,
чем мы счастливы на свете,
У тебя есть все же мать!
У меня — одни лишь дети.
Но, как выигранный бой, —
нашей общею судьбою:
у тебя есть мы с тобой,
у меня есть мы с тобою!
Любить Россию нелегко…
Любить Россию нелегко,
она в ухабах и траншеях
и в запахах боев — прошедших
и тех, что так недалеко…
Но хоть воздастся, может быть,
любовью за любовь едва ли,
безмерная, как эти дали,
не устает душа любить.
Страна, как истина, одна —
она не станет посторонней,
и радостней, и проторенней
тебе дорога не нужна.
И затеряться страха нет,
как незаметная песчинка,
в глубинке города, починка,
села, разъезда, верст и лет.
Отчизны мед и молоко
любую горечь пересилят.
И сладостно любить Россию!
Хотя любить и нелегко.
Линия жизни, бороздка…
Линия жизни, бороздка
намертво вбита в ладонь.
Как я устала бороться!
Боже, откуда берется
этот задор молодой?!
Высохли Божьи чернила,
и не стереть нипочем
то, что судьба начертила,
что лишь смиренно прочтем.
Радостно, странно, ужасно
верить, по бритве скользя!
Как я устала сражаться!
А не сражаться нельзя.
«Слово\Word», № 58 за 2008 г. Стихи
Жизнь опять становится пустой…
Жизнь опять становится пустой.
Утешаюсь тем же примитивом:
«Мы не навсегда, мы — на постой…» —
стало убеждающим мотивом.
Жизнь на удивление пуста.
А ведь всеми красками светилась!
Это здесь. А где-то там — не та,
будь на то, конечно, Божья милость.
Там мы все расставим по местам,
все ошибки прошлые итожа.
Но понять бы: где же это — «там»?
Может, здесь и там — одно и то же?
Может быть, и эти мы — и те,
и тогда, должно быть, все едино…
В душной тесноте и в пустоте
только быть собой необходимо.
И, еще до Страшного Суда,
вдруг открыть в согласии с судьбою:
«Мы — не на постой, мы навсегда!»
и заполнить пустоту собою.
И поняла я в непривычной праздности…
… И поняла я
в непривычной праздности,
бесповоротно,
зло,
до слез из глаз:
дни будут состоять из мелких радостей,
ну а большие —
больше не про нас.
Как на войне —
в обидной непригодности
того, чья плоть бессильна и больна,
не пристегнуть мне бесполезной гордости
к размытому понятию:
страна.
А уж гордиться,
хоть какой,
зарплатою,
обилием бутылок и ветчин
и аккуратной на душе заплатою,
приличной и смиренной, —
нет причин.
Смятенны чувства,
но логична логика.
Она поможет одолеть беду.
И Шарика себе,
а может, Бобика
я по ее наводке заведу.
И, что бы там под ухом ни трезвонили,
забуду о призванье и судьбе.
… Пока мне долг
работника и воина
жестоко не напомнит о себе.
Как завишу я от слов…
Как завишу я от слов,
от кирпичиков звучащих,
птиц, поющих в гулких чащах, —
этих властных слов-основ.
Слушаю, глаза закрыв,