Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
СНЕЖНЫЙ БОЛВАН
Из снега сделан остов мой.
Я - ледяной болван немой.
Мой грубый, неуклюжий торс
К ногам безжизненным примерз.
Два неморгающих зрачка -
Два бархатистых уголька.
Льдяное сердце в грудь не бьет,
Льдяное сердце - мертвый лед.
Весенний луч... Бегут ручьи,
И руки мертвые мои
Еще беспомощней торчат,
И слезы-льдинки сыплет взгляд.
Весенний день и синева...
Подтаивает голова.
Весенний день лучом вскипел...
Я пошатнулся и осел,
И тяжело упал назад.
И только бархатистый взгляд
Глядит с укором на весну,
Нарушившую тишину.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
СУДЬБА
Очаровательный удел,
Овитый горестною дрожью...
Мой конь стремительно взлетел
На мировое бездорожье,
Во мглу земного бытия,
И мгла с востока задрожала.
И слава юная моя
На перекрестках отставала.
Но муза мчалася за мной
То путеводною звездою,
Сиявшей горней глубиной,
То спутницею молодою,
Врачуя влагою речей
Приоткрывавшиеся раны
От неоправданных мечей
Среди коварного тумана.
И годы быстрые цвели
Прозрачной белизной черемух...
Мы песни звонкие несли
Среди окраин незнакомых;
В еще незнаемой земле
Переходили хляби моря;
На вечереющем челе
Горели ветреные зори.
Облитый светом заревым,
В томленьи сладостном и строгом,
Венчанный хмелем огневым -
Я подошел к твоим чертогам.
Не изменила, муза, ты,
Путеводительная муза,
Венцом нетленной чистоты
Чело отрадного союза
Благословенно оплела,
Разлившись песней величаво.
И только тут к нам подошла
Отставшая в дороге слава.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
ВЛАСТЕЛИНУ
В фонарном отсвете алмазном,
С усмешкой тонкой на губах,
Ты устилаешь путь соблазном,
Как елкой на похоронах.
Выглядываешь и таишься
Над недоверчивой толпой,
Вдруг расплеснешься, расклубишься
И брызнешь искрой огневой.
Чуть стукнув ресторанной дверью,
Певучим шелком прошуршав,
Ты клонишь бешеные перья,
Вздымаешь огненный рукав.
С улыбкой над моим ненастьем
Ты чашу полную вина
Мне подаешь - и сладострастьем
Смятенная душа полна.
Гробокопатель! Полководец!
Твоих шпионов - легион!
И каждый ключевой колодец
Твоей отравой насыщен.
Ты язвы, блещущие смолью,
Как пули, шлешь в врагов своих,
И стискиваешь едкой болью
Суставы пленников нагих.
Прикрытый бредом и любовью,
Как выпушкою вдоль плащей,
Твои знамена пышут кровью
Над страшной гибелью моей.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
СКАЗКА О ЛЕШЕМ И ПОПОВОЙ ДОЧКЕ
Лапоть вяжет на проталинке
И свистит, как мальчик маленький;
Сам дороден, волос сед,
Весь взъерошен - чертов дед.
На руках мохнатых - плеши;
Всяк боится - конный, пеший -
Лишь засвищет старый леший.
Ласков он лишь с малым зверем,
С птичкой, птахою лесной,
Их зовет он в гости в терем
Расписной.
А в избушке - в терему
Славно, весело ему:
Там сидит попова дочка,
Гребнем чешет волоса,
В жемчугах ее сорочка,
Брови - будто паруса.
Раз забрел я к ним в избу,
Проклинал тогда судьбу:
Еле от нее ушел,
Еле вышел в чистый дол.
...Ну, а с той поры грущу,
Терем золотой ищу.
Больно девка хороша:
Голос - словно звон в часовне,
Стосковалася душа
По красавице поповне.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
PORTRAIT D'UNE DEMOISELLE
Ваш полудетский, робкий шопот,
Слегка означенная грудь -
Им мой старинный, четкий опыт
Невинностью не обмануть!
Когда над юною забавой
Роняете Вы милый смех,
Когда княжною величавой,
Одетой в драгоценный мех,
Зимою, по тропе промятой,
Идете в полуденный час -
Я вижу: венчик синеватый
Лег полукругом ниже глаз.
И знаю, что цветок прекрасный,
Полураскрывшийся цветок,
Уже обвеял пламень страстный
И бешеной струей обжег.
Так на скале вершины горной,
Поднявшей к небесам убор,
Свидетельствует пепел черный,
Что некогда здесь тлел костер.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
В ГОСТИНОЙ
М.Кузьмину
Обои старинные, дымчато-дымные,
Перед софою шкура тигровая,
И я веду перешопоты интимные,
На клавесине Rameau наигрывая.
Со стены усмехается чучело филина;
Ты замираешь, розу прикалывая,
И, вечернею близостью обессилена,
Уронила кольцо опаловое.
Гаснет свет, и впиваются длинные
Тени, неясностью раззадоривая.
Гостиная, старинная гостиная,
И ты, словно небо, лазоревая.
Ночь... Звоны с часовни ночные.
Как хорошо, что мы не дневные,
Что мы, как весна, земные!
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
* * *
Нет слов короче, чем в стихах,
Вот почему стихи и вечны!
И нет священнее греха,
Чем право полюбить беспечно.
Ах, мимолетно все в веках:
И шаг чугунный полководца,
И стыд побед, и мощный страх,-
Лишь бред сердец веками льется!
Вот оттого, сквозь трудный бой,
Я помню, тленом окруженный:
- Пусть небо раем голубо,
Но голубей глаза влюбленной!
Пусть кровь красна - любовь красней,
Линяло-бледны рядом с ней
Знаменный пурпур, нож убийцы,
И даже ночь, что годы длится!
Как ни грохочет динамит
И как ни полыхнет восстанье,-
Все шумы мира заглушит
Вздох робкий первого признанья.
Вот потому и длится век
Любовь, чья жизнь - лишь пепел ночи,
И повторяет человек
Слова любви стихов короче!
1931
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
В ЧАСЫ СЕРЕБРЯНЫХ ПРИБОЕВ
Уже хочу единым словом,
Как приговор, итоги счесть.
Завидую мужьям суровым,
Что обменяли жизнь на честь.
Одни из рук матросов рьяно
Свою без слез приняли мзду.
Другим - златопогонщик пьяный
На теле вырезал звезду.
Не даровал скупой мой рок
Расстаться с юностью героем.
О, нет! Серебряным прибоем
Мне пенит старость мой висок.
Я странно растерял друзей
И пропил голос благородства.
О, жизнь! Мой восковой музей,
Где тщетно собраны уродства!
Уже губительным туманам
В пространство не увлечь меня,
Уж я не верую обманам,
Уж я не злобствую, кляня.
И юношей и жен, напрягши
Свой голос, не зову со мной.
Нет! Сердце остывает так же,
Как остывает шар земной.
Обвенчан с возрастом поганым,
Стал по-мышиному тужить
И понял: умереть не рано
Тому, кто начал поздно жить!
1926
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
* * *
Ах, верно, оттого, что стал я незнакомым,
В такой знакомой и большой стране,
Теперь и белый снег не утишает бромом
Заветную тоску и грустный крик во мне.
Достались нам в удел года совсем плохие,
Дни непривычные ни песням, ни словам!
О муза музыки! О ты, стихов стихия!
Вы были дням верны! Дни изменили вам!
Поэтам говорю я с несолгавшей болью:
Обиды этих дней возможно ль перенесть?