Да слышны в звонком плеске вод
Стихов волшебных отголоски.
Вот тот фонтан!.. Когда о нем,
Гремя, вещал орган России,
Сей мрамор плакал в честь Марии,
Он бил слезами в водоем —
И их уж нет! – Судьба свершилась.
Ее последняя гроза
Над вдохновленным разразилась. —
И смолк фонтан, – остановилась,
Заглохла в мраморе слеза.
Горы
Мой взор скользит над бездной роковой
Средь диких стен громадного оплота.
Здесь – в массах гор печатью вековой
Лежит воды и пламени работа.
Здесь – их следы. Постройка их крепка;
Но все грызут завистливые воды:
Кто скажет мне, что времени рука
Не посягнет на зодчество природы?
Тут был обвал – исчезли высоты;
Там ветхие погнулись их опоры;
Стираются и низятся хребты,
И рушатся дряхлеющие горы.
Быть может: здесь раскинутся поля,
Развеется и самый прах обломков,
И черепом ободранным земля
Останется донашивать потомков.
Мир будет – степь; народы обоймут
Грудь плоскою тоскующей природы,
И в полости подземны уйдут
Текущие по склонам горным воды,
И, отощав, иссякнет влага рек,
И область туч дождями оскудеет,
И жаждою томимый человек
В томлении, как зверь, освирепеет;
Пронзительно свой извергая стон
И смертный рев из пышущей гортани,
Он взмечется и, воздымая длани,
Открыв уста, на голый небосклон
Кровавые зеницы обратит,
И будет рад тогда заплакать он,
И с жадностью слезу он проглотит!..
И вот падут иссохшие леса;
Нигде кругом нет тени возжеланной,
А над землей, как остов обнаженный,
Раскалены, блистают небеса;
И ветви нет, где б плод висел отрадной
Для жаждущих, и каплею прохладной
не светится жемчужная роса,
И бури нет, и ветер не повеет…
А светоч дня сверкающим ядром,
Проклятьями осыпанный кругом,
Среди небес, как язва, пламенеет…
Чатырдаг
Он здесь! – В средину цепи горной
Вступил, и, дав ему простор,
Вокруг почтительно, покорно
Раздвинулись громады гор.
Своим величьем им неравный,
Он стал – один и, в небосклон
Вперя свой взор полудержавный,
Сановник гор – из Крыма он,
Как из роскошного чертога,
Оставив мир дремать в пыли,
Приподнялся – и в царство бога
Пошел посланником земли.
Зеленый плащ вкруг плеч расправил
И, выся темя наголо,
Под гром и молнию подставил
Свое открытое чело.
И там, воинственный, могучий,
За Крым он растет с грозой,
Под мышцы схватывает тучи
И блещет светлой головой.
И вот я стою на холодной вершине.
Все тихо, все глухо и темно в долине.
Лежит подо мною во мраке земля,
А с солнцем давно переведался я, —
Мне первому луч его утренний выпал,
И выказал пурпур, и злато рассыпал.
Таврида-красавица вся предо мной.
Стыдливо крадется к ней луч золотой
И гонит слегка ее сон чародейный,
Завесу тумана, как полог кисейный,
Отдернул и перлы восточные ей
Роняет на пряди зеленых кудрей.
Вздохнула, проснулась прелестница мира,
Свой стан опоясала лентой Салгира,
Цветами украсилась, грудь подняла
И в зеркало моря глядится: мила!
Роскошна! Полна красотою и благом!
И смотрит невестой!.. А мы с Чатырдагом
Глядим на красу из отчизны громов
И держим над нею венец облаков.
Чатырдагские ледники
Разом здесь из жаркой сферы
В резкий холод я вошел.
Здесь на дне полупещеры —
Снега вечного престол;
А над ним немые стены,
Плотно затканные мхом,
Вечной стражею без смены
Возвышаются кругом.
Чрез отвёрстый зев утёсов
Сверху в сей заклеп земной
Робко входит свет дневной,
Будто он лишь для расспросов:
Что творится над землёй? —
Послан твердью световой.
Будто ринувшись с разбега
По стенам на бездну снега,
Мох развесился над ней
Целой рощей нисходящей,
Опрокинутою чащей
Нитей, прядей и кистей.
Что ж? До сердца ль здесь расколот
Чатырдаг? – Сказать ли: вот
Это сердце – снег и лёд?
Нет бесстрастный этот холод
Сдержан крымскою горой
Под наружной лишь корой.
Но и здесь не без участья
К вам природа, и бесстрастья
В ней законченного нет:
Здесь на тяжкий стон не счастья
Эхо стонет нам в ответ;
Словно другом быть вам хочет,
С вашим смехом захохочет,
С вашим криком закричит,
Вместе с вами замолчит,
Сердцу в муках злополучья
Шлёт созвучья и отзвучья:
Вздох ваш скажет – ох, беда! —
И оно вам скажет – да!
Так глубоко, так сердечно!
Этот воздух ледяной
Прохладит так человечно
Жгучий жар в груди больной;
Он дыханье ваше схватит
И над этим ледником
Тихо, бережно покатит
Пара дымчатым клубком.
Этот мох цвести не станет,
До цветов ему – куда?
До зато он и не вянет
И не блекнет никогда.
А к тому ж в иные годы
Здесь, под солнечным огнём,
Бал таврической природы
Слишком жарок: чтоб на нём
Сладко грудь свежилась ваша,
Здесь мороженного чаша
Для гостей припасена
И природой подана.
И запас другого блага
Скрыт здесь – в рёбрах Чатырдага:
Тех ключей, потоков, рек
Не отсюда ль прыщет влага?
Пей во здравье, человек!
В этой груде снежных складов
Лишь во времени тверда
Тех клокочущих каскадов
Серебристая руда;
Но тепло её затронет,
Перетрёт между теснин,
Умягчит, и со стремнин
Подтолкнёт её, уронит
И струистую погонит
В область дремлющих долин.
Степи
Долго шёл между горами
И с раската на раскат…
Горы! тесно между вами;
Между вами смертный сжат;
Тесно, сердце воли просит,
И от гор, от их цепей,
Лёгкий конь меня уносит
В необъятный мир степей.
Зеленеет бархат дерна —
Чисто; гладко; ровен путь;
Вдоволь воздуха; просторно:
Есть, где мчаться, чем дохнуть.
Грудь свободна – сердце шире!
Есть, где горе разнести!
Здесь не то, что в душном мире:
Есть, чем вздох перевести!
Бездна пажитей пространных
Мелким стелется ковром;
Море трав благоуханных
Блещет радужно кругом.
Удалой бурно – крылатый
Вер летит: куда лететь?
Вольный носит ароматы:
Не найдёт, куда их деть.
Вот он. Вот он – полн веселья —
Прах взвивает и бурлит
И, кочуя, от безделья
Свадьбу чёртову крутит.
Не жалеет конской мочи
Добрый конь мой: исполать!
О, как весело скакать
Вдаль, куда смотрят очи,
И пространство поглощать!
Ветер вольный! брат! – поспорим!
Кто достойнее венка?
Полетим безводным морем!
Нам арена широка.
Виден холм из – за тумана,
На безхолмьи великан;
Видишь ветер – вон курган —
И орёл летит с кургана:
Там ристалищу конец;
Там узнаем, чей венец:
Конь иль ветр – кто обгонит?
Мчимся: степь дрожит и стонет;
Тот и этот, как огонь,
И лишь ветр у кургана
Зашумел в листах бурьяна —
У кургана фыркнул конь.
Коса
Я видел: бережно, за рамой, под стеклом,
Хранились древности остатки дорогие —
Венцы блестящие, запястья золотые
И вазы чудные уставлены кругом,
И всё, что отдали курганы и гробницы —
Амфоры пирные и скорбные слезницы,
И всё была свежа их редкая краса;
Но средь венцов и чаш, в роскошном их собранье,
Влекла к себе моё несытое вниманье
От женской головы отъятая коса,
Достойная любви, восторгов и стенаний,
Густая, чёрная, сплетённая в три грани,
Из страшной тьмы могил исшедшая на свет
И неизмятая под тысячами лет,
Меж тем как столько кос и с царственной красою
Иссеклось времени нещадною косою.
Нетленный блеск венцов меня не изумлял;
Не диво было мне, что эти диадимы
Прошли ряды веков, все в целости хранимы.
В них рдело золото – прельстительный металл!
Он время соблазнит, и вечность он подкупит,
И та ему удел нетления уступит.
Но эта прядь волос… Ужели и она
Всевластной прелестью над временем сильна?
И вечность жадная на этот дар прекрасной
Глядела издали с улыбкой сладострастной?
Где ж светлые глаза той дивной головы,
С которой волосы остались нам?.. Увы!
Глаза… они весь мир, быть может, обольщали,
Диктаторов, царей и консулов смущали,
Огни кровавых войн вздувая и туша,
Глаза, где было всё: свет, жизнь, любовь, душа,
Где лик небес сверкал, бессмертье пировало, —
О, дайте мне узреть хоть их волшебный след!
И тихо высказал осклабленный скелет
На жёлтом черепе два страшные провала.
Прости
Прости, волшебный край, прости!
На кратком жизненном пути
Едва ль тебя я снова встречу,
Да и зачем?.. я не замечу
И не найду в тебе тогда
Того, что видел ныне – да!
Ты будешь цвесть, ты вечно молод,
А мне вторично – не цвести: